— Ну, девка, не попади в беду снова!
— Ишь ты, какая!
— И рыжая, глянь!
— Ну и боец у тебя! Ты небось его здорово взбодрила, а? На своей постели!
— Молчи, дурак: не видишь, барышня приличная.
— Что приличная, что нет, все едино. — Да тьфу на тебя!
— Езус, Мария! Вот это поединок!
Мадленка пожимала руки и улыбалась, глядя одновременно, как бы не оступиться и не упасть среди этого моря жадных глаз и разинутых ртов, от которого несло кислым запахом пота. Она очень волновалась за красивое платье и была довольна, что сделала такую практичную прическу, которая не растреплется. Запыхавшаяся и с румянцем на щеках, она наконец предстала перед князем и епископом. Пан Кондрат, казалось, был чем-то недоволен. Повернув голову, Мадленка увидела возле себя Августа.
Теперь, когда твоя невиновность доказана, -возгласил епископ, — ты должна поклясться, что не держишь зла на князя Яворского, ибо он не имел никакого намерения оговорить тебя или каким-либо образом причинить тебе вред. Точно так же и ты, князь, обязуйся впредь не преследовать девицу Соболевскую своей клеветою и не держать на нее зла за то, что она победила тебя.
— Я не держу зла на князя, — объявила Мадленка, про себя присовокупив: «Хоть бы он утоп!»
— И я не держу зла на тебя, Магдалена, — буркнул Август, на ее взгляд, не вполне убедительно.
Епископ слащаво улыбнулся.
— Это все? — нетерпеливо спросила Мадленка. -Я свободна?
— Свободна, как ветер, — подтвердил князь Доминик. Толпа в это мгновение снова загудела.
— И больше никто не будет меня допрашивать? Никто и никогда? — недоверчиво говорила она, и ее взгляд перебегал с князя на епископа и обратно. — Я и в самом деле совсем, окончательно свободна?
— Решение божьего суда нерушимо, — важно сказал епископ, сцепив пальцы поверх объемистого брюха. — Никто не посмеет тебя задерживать, дочь моя.
— Да ну? — изумился Франтишек, подошедший к ним и слышавший последние слова прелата. — Что-то не верится, отче. Вы причинили моей госпоже столько неприятностей, кто его знает, что вы еще там измышляете… Вы меня простите, но я человек прямой и говорю прямо.
— Сын мой, — свысока отнесся к нему епископ, -ты сомневаешься в моем слове?
— А ты поклянись на библии для пущей верности, — хмыкнул вояка, — тогда я, может, и поверю. А то мне снова драться с этим медведем несподручно, устал я.
Епископ покачал головой, достал библию и поклялся, что Мадленка отныне вне подозрений и вольна идти на все четыре стороны.
— А князь что же? — спросил Франтишек. — Пусть тоже поклянется, чтоб все было честь по чести. Суд-то на его земле идет.
Улыбнувшись, Доминик накрыл красивой смуглой рукой библию и поклялся.
— Вот теперь я спокоен, — объявил Франтишек. — Утомил меня этот медведь.
— Что-то он долго не встает, — встревожился Август. — Что с ним?
— Встанет, — ухмыльнулся под забралом воин. -В день Страшного суда встанет, куда он денется?
Ты его убил? — спросил Август, потрясенный.
— Перерезал глотку. А что?
Князь и епископ переглянулись, ошеломленные. По правилам божьего суда победитель мог убить противника, но сейчас уж больно хладнокровно это было проделано. Теперь Мадленка догадалась, отчего вдруг загудела толпа минуту назад.
— Панна Соболевская, — вмешался пан Кондрат, на которого боец Мадленки, его речи и манера держать себя произвели впечатление, — представьте нам, пожалуйста, вашего спасителя.
— Для меня нет ничего приятнее этого, — сказала Мадленка, улыбаясь. — Позвольте вас познакомить с моим другом… — Она повернулась к воину, только что снявшему шлем. Слова замерли у нее на губах. Перед нею стоял синеглазый.
— Не совсем так, — сказал он. — Я комтур Боэмунд фон Мейссен.
Глава четырнадцатая,
в которой некоторые разговаривают громче, чем это принято в хорошем обществе
Изумление Мадленки было столь велико, что она смогла лишь, заикаясь, пролепетать:
— А где Франтишек?
— Умер, — холодно отвечал рыцарь. — Но перед смертью он рассказал немало интересного.
После этого дар речи обрели и прочие свидетели удивительного превращения скромного Франтишека в грозного крестоносца, чье имя гремело по всей границе.
Епископ:
— Это неслыханно! Доминик:
— Как? Что? Август:
Это он! Это тот прокаженный, боже мой!
В довершение всего Эдита Безумная, которой разрешили присутствовать на поединке, так как она вела себя тихо, узнала своего мучителя, издала дикий вопль и начала бесноваться. Среди зрителей возникло замешательство.
— Они в сговоре! — закричал Август. — Хватайте его!
— Стойте! — крикнул пан Кондрат, резво вскакивая с места. — Именем короля, опомнитесь!
Его слова оказали должное действие на всех, кроме Августа, который кричал:
— Я повешу его, посажу на кол, четвертую! Люди, ко мне!
Боэмунд повернулся и рукой в перчатке влепил молодому князю две увесистые оплеухи. Мадленка охнула и прижала ладони к собственным щекам, словно ударили ее саму. Август пошатнулся и побелел, как полотно.
— Это за твое обращение со мной в замке, а это за то, что ты на земле князя напал на меня из засады, крысеныш, — дерзко проговорил Боэмунд ему в лицо. — Жалкий трус, ничтожество, свинячье отродье!
Мадленка метнула взгляд на Анджелику: та вжалась спиной в спинку кресла и вцепилась руками в подлокотники в форме лежащих львов. Губы ее посерели, она не могла оторвать взгляда от лица крестоносца.
— Прекратить! — рявкнул пан Кондрат. — Князь Доминик, что это значит?
— Вы и сами видите, — ответил за князя епископ. — Это не тот человек, что выходил на поле сражаться за панну Соболевскую. Он осквернил божий суд. Я приказываю…
Боэмунд рассмеялся ему в лицо.
— Молчать, жалкий поп! Лучше расскажи, как твой драгоценный Сильвестр подкупил несчастного Франтишека, чтобы он сразу же сдался Доброславу и не сопротивлялся ему. Ну? Что, смелости не хватает признаться в собственной подлости?
— Это ложь! — завизжал епископ, багровея. Трое монахов вместе со мной слышали предсмертные слова этого Франтишека, — угрожающе сказал Боэмунд. — Это ты осквернил божий суд, а не я!
Епископ из красного сделался белым и оглянулся на своего хозяина, ища у него поддержки; но Доминик сделал вид, что не замечает его умоляющего взгляда.
— Если это правда, — спокойно сказал представитель короля, — то вам, епископ Флориан, придется отвечать за такое неслыханное самоуправство. Божий суд — это вам не потешные игры.
Анджелика замерла на месте, судорожно прикусив палец. Но Боэмунд даже не смотрел на нее.
— Тебе нечего было там делать, ты не монах! — крикнул ему Август.
— Еще как монах, сын мой, — глумливо отозвался Боэмунд, — хочешь, окрещу тебя твоей же кровью?
Он сделал молниеносное движение острием клинка, и Август поспешно отскочил, хватаясь за рукоять своего меча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88