Ближе к полудню миссис Хау зашла в судомойню, где Лили мыла посуду, и, трясясь от негодования, никак не вязавшегося с тяжестью проступка, сообщила ей, что она плохо вычистила каминную решетку в библиотеке и придется сделать это заново. Шатаясь от усталости, девушка вернулась в библиотеку, вооруженная щеткой и наждаком, и принялась за работу.
Лауди нашла ее там четверть часа спустя.
– Бог мой, да ты глянь на себя-то! Лицо у тебя – ну точь-в-точь как у лакея леди Алисии, но он-то арап, сроду такой. На, держи.
Лили взяла скомканный носовой платок, который протягивала ей Лауди, и протерла щеки, с ужасом обнаружив на нем неимоверное количество жирной черной сажи.
– Кто такая леди Алисия? – спросила она, вытирая почерневшие до локтей руки.
– Приятельница хозяина. Приезжает иногда к гости вместе с его матерью. На, держи еще вот это.
И Лауди протянула ей выцветший застиранный чепец с измочаленными завязками.
– Ох, Лауди! Я расплачусь, как только смогу, честное слово.
– Да ну тебя! Быстро побежали вниз, пока хозяин не вернулся.
Работу низшей прислуги в барских покоях, как поняла Лили, полагалось заканчивать до обеда, чтобы, не дай Бог, не оскорбить неприглядным зрелищем взор кого-либо из “благородных” после часа дня.
– Хау говорит, что тебе надо еще раз выбелить колодцы подвальных окон, утром, мол, не справилась, а потом вернуться сюда и закончить, – пояснила Лауди, глядя, как Лили прячет под чепцом свои темно-рыжие волосы. – Красивые у тебя волосы, – добавила она со вздохом, перебирая свои собственные короткие черные кудряшки.
Лили вспомнила, как Гэйлин Маклиф флиртовал с нею за завтраком.
– Вот и мой ухажер так считает, – вдохновенно солгала она, слишком поздно вспомнив, что ей положено быть ирландкой.
– А у тебя есть ухажер?
– Ну да, мы помолвлены.
И опять лицо Лауди осветилось широчайшей щербатой улыбкой.
– Ну что ж, – заметила она, ведя Лили вниз по черной лестнице, – это же отлично!
Обед прошел так же безрадостно, как и завтрак. Лили казалось, что у нее не хватит сил подняться из-за стола. То, что с нею происходило, даже в самом бурном порыве фантазии уже никак нельзя было назвать приключением. Больше всего на свете ей хотелось прилечь где-нибудь хоть на несколько минут и закрыть глаза. Все тело ныло, взывая об отдыхе, кожа на ладонях была содрана, ногти обломались и почернели. Накопившаяся усталость была столь велика, что одной лишь еды не хватало для восстановления сил. Но ей еще предстояло белить ступени, щипать кур, лущить горох, чистить кухонную утварь и переделать еще тысячу дел для других слуг, каждый из которых был выше ее по положению. Единственный светлый момент за весь этот ужасный день наступил, когда работа наконец закончилась и ей позволили вымыться в прачечной, в последнем чане горячей воды, оставшемся после стирки. Лили воспользовалась случаем, чтобы вымыть голову и понежиться в горячей воде как можно дольше: ей было известно, что следующая возможность представится не раньше чем через неделю.
Когда пришел час ужина (миска водянистого супа и селедка с ломтем хлеба), она потеряла аппетит, и ей пришлось усилием воли заставить себя проглотить застревающий в горле кусок соленой рыбы. Увы, до желанного отдыха было еще далеко. Каждый вечер слуги на час собирались в столовой, чтобы заняться починкой одежды и другими личными делами. Лауди объяснила ей шепотом, что уйти наверх нельзя, даже если бы у нее не осталось никаких дел, потому что миссис Хау заставляла всех слуг читать вечернюю молитву, которая начиналась не раньше девяти. В ожидании молитвы Лили заснула, тяжело привалившись к спинке жесткого стула и опустив голову на грудь.
***
– Роза заболела, – объявила миссис Белт однажды утром неделю спустя, указывая на два покрытых салфетками подноса, стоявших на кухонном столе. – Отнеси-ка их хозяину и молодому хозяину да возвращайся поживее, поможешь мне месить тесто.
– Вы хотите сказать.., в их комнаты?
– Нет, в твою комнату. Не хочешь идти – вызови их сюда колокольчиком, может, они в кухне позавтракают?
Девушка вспыхнула. Повариха славилась своим острым язычком, и Лили частенько становилась его мишенью. Она подхватила подносы и поспешила вон из кухни.
Поднимаясь на второй этаж – по парадной лестнице, на которую ее раньше никогда не пускали, – Лили ощутила трепет и сама обругала себя за это. Она не видала хозяина со дня, вернее, с ночи своего приезда. Но не может же он быть пьян и буйствовать в половине девятого утра! Чего же ей бояться? Откуда взялся этот бессмысленный, глупый, совершенно нелепый страх? Она твердила себе об этом всю дорогу по пути к дверям комнаты, которую занимал, как ей сказали, мистер Дарквелл-младший. Поставив один из подносов на столик у двери. Лили робко постучала.
– Да!
– Завтрак, сэр, – объявила она, поправляя чепец.
– Давайте его сюда!
Значит, ей предлагается просто войти в комнату? В его голосе вроде бы прозвучало нетерпение. Она открыла дверь и вошла.
И замерла, как соляной столб, открыв от изумления рот, не в силах отвести глаз от молодого хозяина, стоявшего к ней спиной в чем мать родила. Он взглянул на ее отражение в зеркале гардероба, перед которым брился, и бросил через плечо:
– Спасибо, поставьте на кровать.
Смысл его слов дошел до Лили в тот самый момент, когда он повернулся к ней лицом, не понимая, почему она медлит. Из груди у нее невольно вырвался какой-то звук, не крик, ну и, конечно, не визг, как она впоследствии уверяла сама себя, просто возглас. Потом она сделала то единственное, что была в состоянии сделать: опустила поднос на первую попавшуюся на глаза горизонтальную поверхность (к счастью, ею оказалась именно кровать), повернулась спиной к голому мистеру Дарквеллу и пустилась наутек. В тот момент, когда дверь закрылась, вслед ей раздался взрыв веселого хохота.
Лили остановилась в пустом коридоре. Щеки у нее пылали, перед глазами поминутно всплывала только что пережитая сцена. В этом была и смешная сторона: целую неделю ей хотелось хоть одним глазком взглянуть на молодого хозяина, и все без толку, а теперь, после того как она увидела его обнаженного с головы до пят, при новой встрече она вряд ли узнала бы его в лицо. Лили очень старалась последовать его примеру и посмеяться над случившимся, посмеяться хотя бы над собой, взглянуть на все, как на своего рода наглядный урок: ей ведь никогда раньше не доводилось видеть обнаженного мужчину. Но она ощущала лишь тревогу и страх. Шутки шутками, а урок еще не кончился: ей предстояло отнести еще один поднос. А что, если в эту минуту сам хозяин пребывает на той же стадии утреннего туалета, что и его младший брат? По причинам, ей самой неизвестным, одна мысль о подобной перспективе вселяла в нее суеверный ужас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59