— Вам, отец?
— Бренди, как обычно. Господа! Я поднимаю этот бокал за здоровье господина Забалуева и его невесты, очаровательной Елизаветы Петровны.
— И за успех сегодняшнего спектакля, дражайший Иван Иванович! За вас! — ответно поднял свой бокал Забалуев.
Потом все направились в театр. Большинство гостей уже сидели в своих ложах на балконе, полукругом опоясывающем партер, где были расставлены декорации, весьма достоверно изображавшие улочки Вероны.
Ложа Корфа — первая слева от партера. Проходя на свое место, барон негромко сказал сыну:
— Не ожидал тебя здесь увидеть.
— А я так просто горю желанием увидеть ту, ради которой вы готовы лишить наследства родного сына.
— Она делает меня счастливым.
— И вы полагаете, что этого достаточно, чтобы переписать завещание в ее пользу?
— Да.
— Признаться, я надеялся, что решение было принято в запале, и что вы передумаете…
— Я не передумал, — тон барона был настолько категоричен, что Владимир решил более эту тему не развивать.
Он сел в кресло чуть позади отца и весь обратился в слух. На сцене заговорили о Джульетте — леди Капулетти и кормилица.
— Кормилица…Скорее, где Джульетта?
— Клянусь былой невинностью, звала. Джульетта, где ты? Что за непоседа! Куда девалась ярочка моя?..
А «Джульетта» готовилась к выходу. Анна очень волновалась. Утром после возвращения из Петербурга она пришла проведать старого Корфа и призналась ему, что прослушивание не состоялось. Анна умолчала об истинных причинах, помешавших состояться ее встрече с Оболенским. Она сослалась на скверные столичные дороги и боялась поднять на барона глаза. Но Иван Иванович принял ее сдержанность за усталость и переживание. И Анна действительно чувствовала себя неловко — барон так надеялся на эту встречу, которая, наверное, состоялась бы, если бы…
Если бы они с Михаилом не увлеклись репетицией… Если бы не смотрели друг другу так долго и нежно в глаза, если бы не это неожиданное объятие и поцелуй… Их первый поцелуй…
— Не переживай, милая, — ласково сказал ей Корф. — Сыграешь сегодня Джульетту, а я приглашу Сергея Степановича к нам. Уверен, он с удовольствием приедет на пару дней — проветриться от суеты столичной жизни и посмотреть на тебя.
И вот теперь Анна мечтала только об одном — сыграть так, чтобы доставить Корфу радость своим искусством. Она обожала своего покровителя и преклонялась перед ним. Анна ничего не замечала вокруг себя. Там впереди горели огни рампы, от которых всегда в первый миг останавливалось сердце и в теле появлялась странная легкость, как будто душа освобождалась от своей оболочки и становилась твоим ангелом, и вела тебя за собой — туда, где свет сцены и тишина зрительного зала.
Анна не видела, как Полина прокралась к веревочным тросам, поддерживающим кулисные противовесы — мешки с песком. Как она глубоко надрезала канат, и он хрустнул. Анна даже не слышала звука упавшего за ее спиной мешка — Никита, игравший Бенволио, успел вытолкнуть ее на сцену.
— Что вы хотели? — произнесла она свою первую реплику.
— Тебя зовет мамаша, — ответила ей по тексту кормилица-Варвара.
Анна не видела, как на финальной сцене в зал вошел Репнин. Она почти не слышала криков «Браво!» Но она обратила свое счастливое лицо к барону и с ужасом поняла, что он медленно сползает с кресла, и лицо его исковеркано страшной болью, а Владимир кричит безумным голосом:
— Да помогите же кто-нибудь! Отцу плохо! Доктора! Ради Бога, ради Бога! Быстрее! — Владимир склонился над отцом и попытался приподнять его.
Но тело барона как-то неожиданно отяжелело и стало неподъемным. Его лицо побагровело, рот свело судорогой.
Гости растерянно молчали, замерев на своих местах, а по балкону побежал человек, сидевший в третьем ряду в ложе с противоположной стороны, — доктор Штерн.
— Отец, что с вами? Папа, вы слышите меня? Доктор Штерн, доктор Штерн! Ради Бога, ради Бога, быстрее! Папа! Папа!
— Позовите слуг, — велел доктор Штерн, наконец, оказавшийся рядом. — Понадобятся два человека — мы должны осторожно перенести барона.
— Я сам отнесу отца, — Владимир хотел оттеснить доктора, но тот властным движением руки остановил его.
— Мы должны быть очень осторожны. Один вы не справитесь, Владимир. Позовите слуг!
Но на помощь уже бежали Никита и Григорий. По команде Штерна они подняли барона, стараясь держать его голову выше тела, и плавно понесли из зала в жилую часть особняка.
— Никита! Не спеши! Полегче, Григорий! — умолял их Владимир.
— Что с ним? Это сердечный приступ? — враз охрипшим и каким-то чужим голосом спросила Анна, когда доктор Штерн проходил мимо нее.
— Сейчас я ничего не могу сказать. Мне нужно осмотреть его в более спокойной обстановке.
— Можно я пойду с вами?
— Оставайтесь здесь! — отрезал услышавший ее Владимир.
— Я умоляю вас, можно я буду с ним?! — настаивала Анна. — Я могу помочь!
— Ты можешь помочь только одним — не мешай нам!
— Успокойтесь, господа! — доктор Штерн веско положил Владимиру руку на плечо. — Никто не войдет к барону, пока я его не осмотрю.
Когда барона вынесли из зала, озадаченные и встревоженные гости начали расходиться. И их уход скорее напоминал бегство — в полной тишине, оглядываясь по сторонам и с заметной поспешностью.
— Аня… — позвал Ренин.
— Миша! Ты.., вы здесь!.. Как, почему?!
— Вам надо успокоиться, — Репнин взял Анну под руку — Давайте уйдем отсюда. Мы подождем в библиотеке.
Барона между тем отнесли в спальню. Штерн велел открыть окно, и свежий вечерний воздух возымел свое благотворное действие — барон открыл глаза.
— Что со мной? — слабым, бесцветным голосом спросил он.
— Похоже, у вас опять сердечный приступ, — сказал Штерн, с трудом нащупывая точку пульса на его руке. — Хотя я до конца не уверен. Очень странные симптомы.
— Бог с ними, с симптомами… Володя… Где Володя?
— Володя ждет в кабинете. Примите лекарство, Иван Иванович. Вам нужен покой.
— Илья Петрович, не лукавь, — закашлялся барон. — У меня впереди — целая вечность покоя. Позови Володю. Я должен поговорить с ним.
— Потом.
— Потом будет поздно. Ты же знаешь. Я должен поговорить с сыном.
Штерн покачал головой, но не решился перечить умирающему. Он вышел и вызвал из кабинета Владимира.
— Как он? — бросился к нему тот.
— Отец хочет вас видеть.
— Он так плох?
— Владимир, не спрашивайте меня ни о чем. Но вам, я думаю, стоит поторопиться.
После этих слов лицо Владимира побелело, и он опрометью бросился прочь из кабинета.
— Отец! — Корф упал на колени перед постелью, на которую возложили отца, и замер, боясь посмотреть на него.
— Володя… Ты вдруг оробел? Еще утром помнится, дерзил мне.
— Я должен был держать себя в руках, прости меня.
— Я в молодости тоже был вспыльчив и упрям… — барон слабой рукой указал на стену напротив постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Бренди, как обычно. Господа! Я поднимаю этот бокал за здоровье господина Забалуева и его невесты, очаровательной Елизаветы Петровны.
— И за успех сегодняшнего спектакля, дражайший Иван Иванович! За вас! — ответно поднял свой бокал Забалуев.
Потом все направились в театр. Большинство гостей уже сидели в своих ложах на балконе, полукругом опоясывающем партер, где были расставлены декорации, весьма достоверно изображавшие улочки Вероны.
Ложа Корфа — первая слева от партера. Проходя на свое место, барон негромко сказал сыну:
— Не ожидал тебя здесь увидеть.
— А я так просто горю желанием увидеть ту, ради которой вы готовы лишить наследства родного сына.
— Она делает меня счастливым.
— И вы полагаете, что этого достаточно, чтобы переписать завещание в ее пользу?
— Да.
— Признаться, я надеялся, что решение было принято в запале, и что вы передумаете…
— Я не передумал, — тон барона был настолько категоричен, что Владимир решил более эту тему не развивать.
Он сел в кресло чуть позади отца и весь обратился в слух. На сцене заговорили о Джульетте — леди Капулетти и кормилица.
— Кормилица…Скорее, где Джульетта?
— Клянусь былой невинностью, звала. Джульетта, где ты? Что за непоседа! Куда девалась ярочка моя?..
А «Джульетта» готовилась к выходу. Анна очень волновалась. Утром после возвращения из Петербурга она пришла проведать старого Корфа и призналась ему, что прослушивание не состоялось. Анна умолчала об истинных причинах, помешавших состояться ее встрече с Оболенским. Она сослалась на скверные столичные дороги и боялась поднять на барона глаза. Но Иван Иванович принял ее сдержанность за усталость и переживание. И Анна действительно чувствовала себя неловко — барон так надеялся на эту встречу, которая, наверное, состоялась бы, если бы…
Если бы они с Михаилом не увлеклись репетицией… Если бы не смотрели друг другу так долго и нежно в глаза, если бы не это неожиданное объятие и поцелуй… Их первый поцелуй…
— Не переживай, милая, — ласково сказал ей Корф. — Сыграешь сегодня Джульетту, а я приглашу Сергея Степановича к нам. Уверен, он с удовольствием приедет на пару дней — проветриться от суеты столичной жизни и посмотреть на тебя.
И вот теперь Анна мечтала только об одном — сыграть так, чтобы доставить Корфу радость своим искусством. Она обожала своего покровителя и преклонялась перед ним. Анна ничего не замечала вокруг себя. Там впереди горели огни рампы, от которых всегда в первый миг останавливалось сердце и в теле появлялась странная легкость, как будто душа освобождалась от своей оболочки и становилась твоим ангелом, и вела тебя за собой — туда, где свет сцены и тишина зрительного зала.
Анна не видела, как Полина прокралась к веревочным тросам, поддерживающим кулисные противовесы — мешки с песком. Как она глубоко надрезала канат, и он хрустнул. Анна даже не слышала звука упавшего за ее спиной мешка — Никита, игравший Бенволио, успел вытолкнуть ее на сцену.
— Что вы хотели? — произнесла она свою первую реплику.
— Тебя зовет мамаша, — ответила ей по тексту кормилица-Варвара.
Анна не видела, как на финальной сцене в зал вошел Репнин. Она почти не слышала криков «Браво!» Но она обратила свое счастливое лицо к барону и с ужасом поняла, что он медленно сползает с кресла, и лицо его исковеркано страшной болью, а Владимир кричит безумным голосом:
— Да помогите же кто-нибудь! Отцу плохо! Доктора! Ради Бога, ради Бога! Быстрее! — Владимир склонился над отцом и попытался приподнять его.
Но тело барона как-то неожиданно отяжелело и стало неподъемным. Его лицо побагровело, рот свело судорогой.
Гости растерянно молчали, замерев на своих местах, а по балкону побежал человек, сидевший в третьем ряду в ложе с противоположной стороны, — доктор Штерн.
— Отец, что с вами? Папа, вы слышите меня? Доктор Штерн, доктор Штерн! Ради Бога, ради Бога, быстрее! Папа! Папа!
— Позовите слуг, — велел доктор Штерн, наконец, оказавшийся рядом. — Понадобятся два человека — мы должны осторожно перенести барона.
— Я сам отнесу отца, — Владимир хотел оттеснить доктора, но тот властным движением руки остановил его.
— Мы должны быть очень осторожны. Один вы не справитесь, Владимир. Позовите слуг!
Но на помощь уже бежали Никита и Григорий. По команде Штерна они подняли барона, стараясь держать его голову выше тела, и плавно понесли из зала в жилую часть особняка.
— Никита! Не спеши! Полегче, Григорий! — умолял их Владимир.
— Что с ним? Это сердечный приступ? — враз охрипшим и каким-то чужим голосом спросила Анна, когда доктор Штерн проходил мимо нее.
— Сейчас я ничего не могу сказать. Мне нужно осмотреть его в более спокойной обстановке.
— Можно я пойду с вами?
— Оставайтесь здесь! — отрезал услышавший ее Владимир.
— Я умоляю вас, можно я буду с ним?! — настаивала Анна. — Я могу помочь!
— Ты можешь помочь только одним — не мешай нам!
— Успокойтесь, господа! — доктор Штерн веско положил Владимиру руку на плечо. — Никто не войдет к барону, пока я его не осмотрю.
Когда барона вынесли из зала, озадаченные и встревоженные гости начали расходиться. И их уход скорее напоминал бегство — в полной тишине, оглядываясь по сторонам и с заметной поспешностью.
— Аня… — позвал Ренин.
— Миша! Ты.., вы здесь!.. Как, почему?!
— Вам надо успокоиться, — Репнин взял Анну под руку — Давайте уйдем отсюда. Мы подождем в библиотеке.
Барона между тем отнесли в спальню. Штерн велел открыть окно, и свежий вечерний воздух возымел свое благотворное действие — барон открыл глаза.
— Что со мной? — слабым, бесцветным голосом спросил он.
— Похоже, у вас опять сердечный приступ, — сказал Штерн, с трудом нащупывая точку пульса на его руке. — Хотя я до конца не уверен. Очень странные симптомы.
— Бог с ними, с симптомами… Володя… Где Володя?
— Володя ждет в кабинете. Примите лекарство, Иван Иванович. Вам нужен покой.
— Илья Петрович, не лукавь, — закашлялся барон. — У меня впереди — целая вечность покоя. Позови Володю. Я должен поговорить с ним.
— Потом.
— Потом будет поздно. Ты же знаешь. Я должен поговорить с сыном.
Штерн покачал головой, но не решился перечить умирающему. Он вышел и вызвал из кабинета Владимира.
— Как он? — бросился к нему тот.
— Отец хочет вас видеть.
— Он так плох?
— Владимир, не спрашивайте меня ни о чем. Но вам, я думаю, стоит поторопиться.
После этих слов лицо Владимира побелело, и он опрометью бросился прочь из кабинета.
— Отец! — Корф упал на колени перед постелью, на которую возложили отца, и замер, боясь посмотреть на него.
— Володя… Ты вдруг оробел? Еще утром помнится, дерзил мне.
— Я должен был держать себя в руках, прости меня.
— Я в молодости тоже был вспыльчив и упрям… — барон слабой рукой указал на стену напротив постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47