Ему хотелось побыть с ней подольше, чтобы было за что уцепиться в последний миг. Ведь она сделала ему подарок, какой редкий мужчина получает от женщины, – подарила ему жизнь.
Но слишком поздно.
Она подарила ему жизнь как раз тогда, когда он готов расстаться с жизнью. Он шагал рядом, упрятывая свои чувства к ней на дно сердца. Теперь ему нужны не они, а его ярость, его ненависть, его долг, его клятва.
Перед ними замаячили стены аббатства. Катье снова увидела обвалившийся неф. Вот так и жизнь ее рухнула в глубокую бездну.
Оба невольно замедляли шаг, оттягивая минуту расставания.
Вот и яблоня, у которой привязана гнедая кобыла.
– А когда ты... Нет, я не хочу знать, не хочу! – Она закрыла глаза от страшной правды, но тут же совладала с собой. – Когда ты с ним встретишься?
– Как только сядет солнце. Он ночной зверь и умрет ночью.
Она чувствовала себя, как разобранная на части деревянная кукла. Больше им не суждено свидеться. Он убьет Эль-Мюзира и вернется к своему воинскому долгу.
– Будем прощаться? – спросила она.
Бекет поймал золотистую прядь, выбившуюся из подколотых в спешке волос и поцеловал ее.
– Мы уже простились. – Он поправил прядь и отступил.
– Я... Я буду тосковать по тебе. – Она зажмурилась, не позволяя себе заплакать. – Уж лучше б я тебя не знала...
Ничего подобного , когда он вернется к герцогу Мальборо , у меня , как благословение Божье , останутся мои воспоминания.
Она улыбнулась дрожащими губами.
– А то теперь всякий раз, как я буду проезжать по дороге на Ауденарде, мне вспомнится англичанин в алом мундире. И не только на той дороге , а везде , всегда!
Бекет потрепал ее за подбородок.
– Тебе незачем проезжать по дороге на Ауденарде, сильфида.
– Ну почему? Раз в неделю – в базарный день... Мы с Петером покидаем Геспер-Об и возвращаемся в Сен-Бенуа.
– Катье... – он осекся.
Она удивленно заглянула в синие глаза и увидела там мучительную душевную борьбу.
– Тебе некуда возвращаться, Катье. Я думал, ты знаешь. Замок Сен-Бенуа...
– Что?! – Она помертвела.
Он протянул к ней руку, но опять удержался.
– На исходе сражения Сен-Бенуа был взорван пушечной канонадой.
Катье уставилась на него, чувствуя, что сходит с ума.
– Нет! – прошептала она. – Нет! Не может быть! Я лишилась сестры, всех надежд на будущее Петера, дома... И тебя... – Она вцепилась в лацканы его мундира. – Да, ведь ты скоро вернешься к своему Мальборо, к своему долгу. А мне и моему сыну ничего не остается. Ничего, кроме дядюшки, который упрячет его подальше, как только узнает про... «изъян».
Он перехватил ее дрожащие руки.
– Моя сильфида, ты молода, прекрасна, в твоей жизни еще будет много счастья. Не надо бояться. Маркграф примет твоего сына. Скажи ему – и в душе сразу же поселятся мир и надежда.
– Какая надежда? – Она отстранилась. – Ты бы слышал, как Клод говорил о Петере! Называл его совершенством, уверял, что не терпит даже малейших изъянов. А еще – как они со смехом рассказывают про его деда!
– Катье, ты должна ему сказать. Дед Клода был выживший из ума старик. Маркграф не может так обойтись с шестилетним ребенком.
– Да откуда тебе знать? Думаешь, он поступит так, как на его месте поступил бы ты? Не станет стыдиться Петера из-за такой малости? – Она повернулась к лошади и начала подтягивать подпругу. Глаза жгли слезы. – Ты же его не знаешь!
– Я слишком хорошо его знаю. И все-таки ты должна сказать.
Он посадил ее боком в седло; трясущимися пальцами она расправила юбку. А он накрыл их своей рукой.
– Мне жаль, что все так случилось. Я думал, душа моя давно мертва, но ты... Прости меня, Катье. Если б я мог остаться с тобой навсегда!.. Но моя участь предрешена. Я лишь играю предназначенную мне роль.
Его слова глубоко задели Катье.
– Что ж, играй, – сказала она, вырвав руку. – Иди к дьяволу, англичанин! Ты так хорошо поместил между ним и собой мою жизнь, что от нее камня на камне не осталось. Так и быть, я скажу Клоду. Но если с моим сыном что-нибудь случится, я до конца дней буду проклинать тебя.
Вонзив пятки в бока лошади, она умчалась от его ответа и от него.
Катье глядела на Клода, вольготно развалившегося в обитом парчой кресле зеленой гостиной. Карточные столики убрали, оставили только ковры и ряды стульев вдоль стен. Маркграф наблюдал, как слуги снимают со стены «Трех граций».
Терзаясь гневом и отчаянием, она прискакала в замок и потребовала свидания с Клодом, боясь, что ее решимости надолго не хватит.
– Вы становитесь обузой, Катрин, – произнес Клод, поднимаясь ей навстречу.
– Мне надо с вами поговорить. – Она взглянула на слуг. – С глазу на глаз.
– А куда это вы ездили? К давешнему любовнику?
Катье отвела взгляд. Лучи закатного солнца подчеркивали румянец на ее щеках. Клод ухватил ее двумя пальцами за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.
– Ходят слухи, что вы путаетесь с англичанином. Это правда? Неужели Торн спит с вами? Ну, говорите же, бледная мышка! – Он провел пальцами сзади по ее шее и запустил их в волосы. – А может, не такая уж мышка? Торн дикий мужчина. Я знавал его лет десять назад, в Вене. Он был совсем юнец, но уже тогда мы все завидовали его необузданному нраву. Женщины стекались к нему со всех сторон, точно ручейки в бурную реку. Но в той реке было слишком много порогов для этих изнеженных созданий. Я был склонен считать вас одним из них. – Он больно потянул ее за волосы. – Неужели вы и впрямь способны удовлетворить дикого мужчину? Быть может, Филиппа и не стоило жалеть?
Катье бил озноб.
– Прошу вас, Клод, – еле выдавила она, – не трогайте меня. Я пришла поговорить с вами, и только.
– Позже, Катрин. – Он выпустил ее волосы. – Исповеди после обеда так утомляют.
– Но, Клод, мне в самом деле необходимо... Он повелительно махнул рукой лакею.
– Проводите мадам де Сен-Бенуа в ее покои и проследите, чтобы она их не покидала.
Катье опешила.
– Что? Как вы...
– Слушаюсь, Ваше Высочество. – Лакей вытянулся перед ней, скрестил руки на груди; лицо у него было непроницаемое.
– Меня ждет отдых, Катрин.
Она колебалась, и он нетерпеливо взглянул на нее. Храбрость изменила ей.
– Клод, прошу вас! Я хочу... Маркграф брезгливо поморщился.
– Я повинуюсь только своим желаниям, дорогая моя. Зарубите это на своем носике. И если, скажем, я пожелаю преступить закон в отношении своей невестки, то и от церкви можно откупиться. Либо откупиться, либо разрушить ее, как аббатство Святого Криспина. Даже слуги Божьи хорошенько подумают, прежде чем вызвать неудовольствие маркграфа Геспер-Обского. А уж вам тем более не советую.
– Но, Клод...
. – У меня нет времени, – Клод и обшарил глазами ее смятую амазонку. – И приведите себя в порядок, мадам. Пока что вы маленькая грязная мышка. Я приду к вам после и дам вам возможность излить душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Но слишком поздно.
Она подарила ему жизнь как раз тогда, когда он готов расстаться с жизнью. Он шагал рядом, упрятывая свои чувства к ней на дно сердца. Теперь ему нужны не они, а его ярость, его ненависть, его долг, его клятва.
Перед ними замаячили стены аббатства. Катье снова увидела обвалившийся неф. Вот так и жизнь ее рухнула в глубокую бездну.
Оба невольно замедляли шаг, оттягивая минуту расставания.
Вот и яблоня, у которой привязана гнедая кобыла.
– А когда ты... Нет, я не хочу знать, не хочу! – Она закрыла глаза от страшной правды, но тут же совладала с собой. – Когда ты с ним встретишься?
– Как только сядет солнце. Он ночной зверь и умрет ночью.
Она чувствовала себя, как разобранная на части деревянная кукла. Больше им не суждено свидеться. Он убьет Эль-Мюзира и вернется к своему воинскому долгу.
– Будем прощаться? – спросила она.
Бекет поймал золотистую прядь, выбившуюся из подколотых в спешке волос и поцеловал ее.
– Мы уже простились. – Он поправил прядь и отступил.
– Я... Я буду тосковать по тебе. – Она зажмурилась, не позволяя себе заплакать. – Уж лучше б я тебя не знала...
Ничего подобного , когда он вернется к герцогу Мальборо , у меня , как благословение Божье , останутся мои воспоминания.
Она улыбнулась дрожащими губами.
– А то теперь всякий раз, как я буду проезжать по дороге на Ауденарде, мне вспомнится англичанин в алом мундире. И не только на той дороге , а везде , всегда!
Бекет потрепал ее за подбородок.
– Тебе незачем проезжать по дороге на Ауденарде, сильфида.
– Ну почему? Раз в неделю – в базарный день... Мы с Петером покидаем Геспер-Об и возвращаемся в Сен-Бенуа.
– Катье... – он осекся.
Она удивленно заглянула в синие глаза и увидела там мучительную душевную борьбу.
– Тебе некуда возвращаться, Катье. Я думал, ты знаешь. Замок Сен-Бенуа...
– Что?! – Она помертвела.
Он протянул к ней руку, но опять удержался.
– На исходе сражения Сен-Бенуа был взорван пушечной канонадой.
Катье уставилась на него, чувствуя, что сходит с ума.
– Нет! – прошептала она. – Нет! Не может быть! Я лишилась сестры, всех надежд на будущее Петера, дома... И тебя... – Она вцепилась в лацканы его мундира. – Да, ведь ты скоро вернешься к своему Мальборо, к своему долгу. А мне и моему сыну ничего не остается. Ничего, кроме дядюшки, который упрячет его подальше, как только узнает про... «изъян».
Он перехватил ее дрожащие руки.
– Моя сильфида, ты молода, прекрасна, в твоей жизни еще будет много счастья. Не надо бояться. Маркграф примет твоего сына. Скажи ему – и в душе сразу же поселятся мир и надежда.
– Какая надежда? – Она отстранилась. – Ты бы слышал, как Клод говорил о Петере! Называл его совершенством, уверял, что не терпит даже малейших изъянов. А еще – как они со смехом рассказывают про его деда!
– Катье, ты должна ему сказать. Дед Клода был выживший из ума старик. Маркграф не может так обойтись с шестилетним ребенком.
– Да откуда тебе знать? Думаешь, он поступит так, как на его месте поступил бы ты? Не станет стыдиться Петера из-за такой малости? – Она повернулась к лошади и начала подтягивать подпругу. Глаза жгли слезы. – Ты же его не знаешь!
– Я слишком хорошо его знаю. И все-таки ты должна сказать.
Он посадил ее боком в седло; трясущимися пальцами она расправила юбку. А он накрыл их своей рукой.
– Мне жаль, что все так случилось. Я думал, душа моя давно мертва, но ты... Прости меня, Катье. Если б я мог остаться с тобой навсегда!.. Но моя участь предрешена. Я лишь играю предназначенную мне роль.
Его слова глубоко задели Катье.
– Что ж, играй, – сказала она, вырвав руку. – Иди к дьяволу, англичанин! Ты так хорошо поместил между ним и собой мою жизнь, что от нее камня на камне не осталось. Так и быть, я скажу Клоду. Но если с моим сыном что-нибудь случится, я до конца дней буду проклинать тебя.
Вонзив пятки в бока лошади, она умчалась от его ответа и от него.
Катье глядела на Клода, вольготно развалившегося в обитом парчой кресле зеленой гостиной. Карточные столики убрали, оставили только ковры и ряды стульев вдоль стен. Маркграф наблюдал, как слуги снимают со стены «Трех граций».
Терзаясь гневом и отчаянием, она прискакала в замок и потребовала свидания с Клодом, боясь, что ее решимости надолго не хватит.
– Вы становитесь обузой, Катрин, – произнес Клод, поднимаясь ей навстречу.
– Мне надо с вами поговорить. – Она взглянула на слуг. – С глазу на глаз.
– А куда это вы ездили? К давешнему любовнику?
Катье отвела взгляд. Лучи закатного солнца подчеркивали румянец на ее щеках. Клод ухватил ее двумя пальцами за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.
– Ходят слухи, что вы путаетесь с англичанином. Это правда? Неужели Торн спит с вами? Ну, говорите же, бледная мышка! – Он провел пальцами сзади по ее шее и запустил их в волосы. – А может, не такая уж мышка? Торн дикий мужчина. Я знавал его лет десять назад, в Вене. Он был совсем юнец, но уже тогда мы все завидовали его необузданному нраву. Женщины стекались к нему со всех сторон, точно ручейки в бурную реку. Но в той реке было слишком много порогов для этих изнеженных созданий. Я был склонен считать вас одним из них. – Он больно потянул ее за волосы. – Неужели вы и впрямь способны удовлетворить дикого мужчину? Быть может, Филиппа и не стоило жалеть?
Катье бил озноб.
– Прошу вас, Клод, – еле выдавила она, – не трогайте меня. Я пришла поговорить с вами, и только.
– Позже, Катрин. – Он выпустил ее волосы. – Исповеди после обеда так утомляют.
– Но, Клод, мне в самом деле необходимо... Он повелительно махнул рукой лакею.
– Проводите мадам де Сен-Бенуа в ее покои и проследите, чтобы она их не покидала.
Катье опешила.
– Что? Как вы...
– Слушаюсь, Ваше Высочество. – Лакей вытянулся перед ней, скрестил руки на груди; лицо у него было непроницаемое.
– Меня ждет отдых, Катрин.
Она колебалась, и он нетерпеливо взглянул на нее. Храбрость изменила ей.
– Клод, прошу вас! Я хочу... Маркграф брезгливо поморщился.
– Я повинуюсь только своим желаниям, дорогая моя. Зарубите это на своем носике. И если, скажем, я пожелаю преступить закон в отношении своей невестки, то и от церкви можно откупиться. Либо откупиться, либо разрушить ее, как аббатство Святого Криспина. Даже слуги Божьи хорошенько подумают, прежде чем вызвать неудовольствие маркграфа Геспер-Обского. А уж вам тем более не советую.
– Но, Клод...
. – У меня нет времени, – Клод и обшарил глазами ее смятую амазонку. – И приведите себя в порядок, мадам. Пока что вы маленькая грязная мышка. Я приду к вам после и дам вам возможность излить душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81