роль сыграл шум, а не устрашающий возглас. Первая пришедшая ему в голову мысль заключалась в том, что это явились его арестовать, и он потянулся за шпагой, спрятанной между стеной и постелью, и даже наполовину вытянул ее из ножен.
— О-ля-ля! — смеясь, воскликнул Патрик. — Похоже, тебе снятся ратные сны, мой дорогой Стюарт, успокоимся и проснемся, ведь уже пора.
— А, так это ты! — произнес Роберт.
— Само собой разумеется, это я. Значит, судя по сегодняшнему утру, если я в другой раз предоставлю тебе комнату, ты захочешь меня убить, как только я приду!
— Не сердись, я крепко спал.
— Это я вижу, и как раз это меня больше всего удивляет: неужели ты спал?
Патрик подошел к окну и раздвинул шторы.
— Подойди, — позвал он, — и посмотри. Яркий дневной свет залил комнату.
— Который сейчас час? — спросил Стюарт.
— Десять часов пробило во всех церквах Парижа, причем довольно громко, — произнес лучник.
— Вчера я прождал тебя целый день и, можно сказать, почти всю ночь. Патрик пожал плечами:
— Что поделаешь, солдат — это всего лишь солдат, даже если он шотландский лучник. Нас целый день и всю ночь продержали в Лувре, но сегодня, как видишь, я свободен.
— Иными словами, ты хочешь предложить мне покинуть твою комнату?
— Нет, я хочу попросить у тебя одежду.
— Ах, да, я просто позабыл про госпожу советницу.
— К счастью, она про меня не забыла, и вот тебе доказательство — этот паштет из дичи: я поставил его на стол и мы сейчас с аппетитом примемся за него. Ну как, твой соперник явился? Что касается моего, то он уже два часа на своем посту — подарок судьбы!
— И значит, ты отправишься в моей одежде…
— Вот именно; ты же понимаешь, что моя советница не станет вдруг карабкаться ко мне на пятый этаж. Этот паштет сыграл роль посыльного; он нес с собой письмо, предупредившее, что меня будут ждать после полудня, так как в этот час советник на всех парусах отправится в парламент, пробудет там до четырех часов, после чего вернется в супружескую гавань. В пять минут пополудни я уже буду у нее и докажу свою преданность тем, что, если, конечно, ты не изменил нашей дружбе, появлюсь в костюме, который ничем ее не скомпрометирует.
— Моя одежда в твоем распоряжении, дорогой Патрик, — промолвил Роберт, — она развешена на стуле и, как видишь, ждет нового хозяина. Оставь мне свою, а этой пользуйся как тебе в голову взбредет.
— Отлично, но сначала побеседуем-ка с этим паштетом; тебе нет необходимости вставать, чтобы принять участие в беседе; я придвину стол к постели. Вот так! Годится?
— Великолепно, мой дорогой Патрик.
— А пока что (Патрик вынул из ножен кинжал и подал его рукояткой вперед), в то время как я поищу, чем бы это вспрыснуть, вспори-ка брюхо этому весельчаку, а потом ты мне скажешь, действительно ли моя советница — женщина со вкусом.
Роберт исполнил это распоряжение так же точно, как шотландский лучник исполнил бы приказания своего капитана, и к тому времени, когда Патрик вернулся к столу, поглаживая обеими руками округлые бока кувшина, наполненного до краев вином, он обнаружил, что купол гастрономического сооружения полностью снят.
— А-а! Клянусь святым Дунстаном! — воскликнул он. — Заяц в норе, окруженный шестью молодыми куропатками! Что за веселая страна, где пух и перо живут в столь сладостном взаимопонимании! Мессир Рабле назвал бы ее «землей всеобщего изобилия». Роберт, друг мой, последуй моему примеру: влюбляйся в женщину из судейского сословия, мой дорогой, и не влюбляйся в женщину из благородной семьи — тогда мне не потребуется, подобно фараону, видеть во сне семь коров тучных, чтобы предсказать тебе изобилие благ земных и небесных. Воспользуемся же этим, мой дорогой Стюарт, иначе мы окажемся недостойны обретенного.
Следуя смыслу поучения, лучник устроился за столом и положил себе на тарелку первую порцию паштета, делающую честь тому, что он называл «авангардом своего аппетита».
Роберт тоже поел. В двадцать два года, независимо от состояния духа, едят всегда.
Правда, был он более молчалив, более задумчив, чем его друг, но все же ел.
Впрочем, сама мысль о предстоящем свидании с советницей делала Патрика разговорчивым и веселым за двоих.
Пробило половину двенадцатого.
Патрик поспешно поднялся из-за стола, пережевывая белыми, как у горного волка, зубами последний кусок золотистой корочки паштета, выпил последний стакан вина и начал натягивать на себя одежду своего соотечественника.
Одевшись, он обрел неуклюжий и неестественный вид, характерный и для нынешних военных, когда они снимают форму и облачаются в цивильную одежду.
Дело в том, что облик и осанка солдата в какой-то мере складываются под воздействием их военной формы и потому выдают его, куда бы он ни направился, какой костюм бы он ни надел.
Тем не менее, лучник и в этом костюме оставался красавцем с голубыми глазами, рыжеволосым, с прекрасным цветом кожи.
И разглядывая себя в осколке зеркала, он, казалось, говорил сам себе: «Если моя советница окажется недовольна, то, клянусь, она весьма привередлива!»
Затем, то ли из чувства недоверия к самому себе, то ли из желания узнать, совпадают ли их мнения относительно его внешности, он повернулся к Роберту и спросил:
— Как ты меня находишь, друг?
— Выглядишь ты и держишься великолепно, и я не сомневаюсь в том, что ты произведешь неотразимое впечатление на свою советницу.
Именно это и жаждал услышать Патрик, так что он был вполне удовлетворен.
Он улыбнулся, поправил воротник и сказал, протягивая руку Роберту:
— Что ж, до свидания! Побегу возвращать ее к жизни: она, наверно, умирает от любви, бедная женщина! Целых два дня она меня не видела и ничего обо мне не слышала!
Он было направился к двери, но вдруг остановился.
— Кстати, — добавил он, — нет нужды говорить, что моя форма не заставляет тебя сидеть здесь. Ты вовсе не приговорен к заточению на моем пятом этаже, как я вчера был привязан к Лувру; ты можешь свободно ходить по городу средь белого дня, неважно, солнечного или облачного, но при условии, что ты не ввяжешься в моей форме ни в какую драку или свару, чего я тебе советую не делать по двум причинам: во-первых, тебя могут арестовать, препроводить в Шатле и установить твою личность; во-вторых, меня, твоего ни в чем не повинного друга, могут наказать за то, что я оставил свою форму без присмотра, — так вот, повторяю, при условии, что ты не ввяжешься в моей форме ни в какую драку или свару, ты свободен, точно вольный воробышек.
— На этот счет тебе, Патрик, опасаться нечего, — ответил шотландец, — я ведь человек по натуре не драчливый.,
— Эй-эй! — покачал головой лучник. — Я вовсе не хочу, чтобы ты бежал от опасности: ты шотландец или что-то вроде этого, и у тебя, как у каждого, кто вырос по ту сторону Твида, должны быть моменты, когда лучше не бросать на тебя косых взглядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— О-ля-ля! — смеясь, воскликнул Патрик. — Похоже, тебе снятся ратные сны, мой дорогой Стюарт, успокоимся и проснемся, ведь уже пора.
— А, так это ты! — произнес Роберт.
— Само собой разумеется, это я. Значит, судя по сегодняшнему утру, если я в другой раз предоставлю тебе комнату, ты захочешь меня убить, как только я приду!
— Не сердись, я крепко спал.
— Это я вижу, и как раз это меня больше всего удивляет: неужели ты спал?
Патрик подошел к окну и раздвинул шторы.
— Подойди, — позвал он, — и посмотри. Яркий дневной свет залил комнату.
— Который сейчас час? — спросил Стюарт.
— Десять часов пробило во всех церквах Парижа, причем довольно громко, — произнес лучник.
— Вчера я прождал тебя целый день и, можно сказать, почти всю ночь. Патрик пожал плечами:
— Что поделаешь, солдат — это всего лишь солдат, даже если он шотландский лучник. Нас целый день и всю ночь продержали в Лувре, но сегодня, как видишь, я свободен.
— Иными словами, ты хочешь предложить мне покинуть твою комнату?
— Нет, я хочу попросить у тебя одежду.
— Ах, да, я просто позабыл про госпожу советницу.
— К счастью, она про меня не забыла, и вот тебе доказательство — этот паштет из дичи: я поставил его на стол и мы сейчас с аппетитом примемся за него. Ну как, твой соперник явился? Что касается моего, то он уже два часа на своем посту — подарок судьбы!
— И значит, ты отправишься в моей одежде…
— Вот именно; ты же понимаешь, что моя советница не станет вдруг карабкаться ко мне на пятый этаж. Этот паштет сыграл роль посыльного; он нес с собой письмо, предупредившее, что меня будут ждать после полудня, так как в этот час советник на всех парусах отправится в парламент, пробудет там до четырех часов, после чего вернется в супружескую гавань. В пять минут пополудни я уже буду у нее и докажу свою преданность тем, что, если, конечно, ты не изменил нашей дружбе, появлюсь в костюме, который ничем ее не скомпрометирует.
— Моя одежда в твоем распоряжении, дорогой Патрик, — промолвил Роберт, — она развешена на стуле и, как видишь, ждет нового хозяина. Оставь мне свою, а этой пользуйся как тебе в голову взбредет.
— Отлично, но сначала побеседуем-ка с этим паштетом; тебе нет необходимости вставать, чтобы принять участие в беседе; я придвину стол к постели. Вот так! Годится?
— Великолепно, мой дорогой Патрик.
— А пока что (Патрик вынул из ножен кинжал и подал его рукояткой вперед), в то время как я поищу, чем бы это вспрыснуть, вспори-ка брюхо этому весельчаку, а потом ты мне скажешь, действительно ли моя советница — женщина со вкусом.
Роберт исполнил это распоряжение так же точно, как шотландский лучник исполнил бы приказания своего капитана, и к тому времени, когда Патрик вернулся к столу, поглаживая обеими руками округлые бока кувшина, наполненного до краев вином, он обнаружил, что купол гастрономического сооружения полностью снят.
— А-а! Клянусь святым Дунстаном! — воскликнул он. — Заяц в норе, окруженный шестью молодыми куропатками! Что за веселая страна, где пух и перо живут в столь сладостном взаимопонимании! Мессир Рабле назвал бы ее «землей всеобщего изобилия». Роберт, друг мой, последуй моему примеру: влюбляйся в женщину из судейского сословия, мой дорогой, и не влюбляйся в женщину из благородной семьи — тогда мне не потребуется, подобно фараону, видеть во сне семь коров тучных, чтобы предсказать тебе изобилие благ земных и небесных. Воспользуемся же этим, мой дорогой Стюарт, иначе мы окажемся недостойны обретенного.
Следуя смыслу поучения, лучник устроился за столом и положил себе на тарелку первую порцию паштета, делающую честь тому, что он называл «авангардом своего аппетита».
Роберт тоже поел. В двадцать два года, независимо от состояния духа, едят всегда.
Правда, был он более молчалив, более задумчив, чем его друг, но все же ел.
Впрочем, сама мысль о предстоящем свидании с советницей делала Патрика разговорчивым и веселым за двоих.
Пробило половину двенадцатого.
Патрик поспешно поднялся из-за стола, пережевывая белыми, как у горного волка, зубами последний кусок золотистой корочки паштета, выпил последний стакан вина и начал натягивать на себя одежду своего соотечественника.
Одевшись, он обрел неуклюжий и неестественный вид, характерный и для нынешних военных, когда они снимают форму и облачаются в цивильную одежду.
Дело в том, что облик и осанка солдата в какой-то мере складываются под воздействием их военной формы и потому выдают его, куда бы он ни направился, какой костюм бы он ни надел.
Тем не менее, лучник и в этом костюме оставался красавцем с голубыми глазами, рыжеволосым, с прекрасным цветом кожи.
И разглядывая себя в осколке зеркала, он, казалось, говорил сам себе: «Если моя советница окажется недовольна, то, клянусь, она весьма привередлива!»
Затем, то ли из чувства недоверия к самому себе, то ли из желания узнать, совпадают ли их мнения относительно его внешности, он повернулся к Роберту и спросил:
— Как ты меня находишь, друг?
— Выглядишь ты и держишься великолепно, и я не сомневаюсь в том, что ты произведешь неотразимое впечатление на свою советницу.
Именно это и жаждал услышать Патрик, так что он был вполне удовлетворен.
Он улыбнулся, поправил воротник и сказал, протягивая руку Роберту:
— Что ж, до свидания! Побегу возвращать ее к жизни: она, наверно, умирает от любви, бедная женщина! Целых два дня она меня не видела и ничего обо мне не слышала!
Он было направился к двери, но вдруг остановился.
— Кстати, — добавил он, — нет нужды говорить, что моя форма не заставляет тебя сидеть здесь. Ты вовсе не приговорен к заточению на моем пятом этаже, как я вчера был привязан к Лувру; ты можешь свободно ходить по городу средь белого дня, неважно, солнечного или облачного, но при условии, что ты не ввяжешься в моей форме ни в какую драку или свару, чего я тебе советую не делать по двум причинам: во-первых, тебя могут арестовать, препроводить в Шатле и установить твою личность; во-вторых, меня, твоего ни в чем не повинного друга, могут наказать за то, что я оставил свою форму без присмотра, — так вот, повторяю, при условии, что ты не ввяжешься в моей форме ни в какую драку или свару, ты свободен, точно вольный воробышек.
— На этот счет тебе, Патрик, опасаться нечего, — ответил шотландец, — я ведь человек по натуре не драчливый.,
— Эй-эй! — покачал головой лучник. — Я вовсе не хочу, чтобы ты бежал от опасности: ты шотландец или что-то вроде этого, и у тебя, как у каждого, кто вырос по ту сторону Твида, должны быть моменты, когда лучше не бросать на тебя косых взглядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89