Эмилии пришлось солгать:
— О, нет, папа, я и не думала о свадьбе. Просто дружба, уверяю тебя.
Если отец и нашел что-то странное в ее неправдоподобном ответе, то смолчал. Он любил дочь и не собирался слишком сильно давить на нее. Будут и другие достойные претенденты на ее руку, и, несомненно, одно из предложений она примет.
Итак, он смолчал, но подумал, что дочь не все сказала ему, хотя, возможно, расскажет позже.
Но она не рассказала. Эмилия никогда никому не рассказывала, почему отказала красивому молодому человеку, так очаровавшему ее в первый и единственный сезон.
Вскоре, когда сезон закончился и Эмилия с отцом вернулись в большой загородный дом в Мистли в графстве Суррей, она спросила, обязательно ли ей выезжать в свет в следующем сезоне.
— Хоть два-три года пропустим, папа. Мне кажется, я еще не готова.
Отец уступил. Отчасти потому, что постепенно полнота спадала и вырисовывались пикантное личико и стройная фигурка. Угнетающее заикание также исчезло навсегда, вытесненное уверенностью в себе. Уверенностью, обретенной после той бессонной ночи и крепнущей с каждым днем. Через несколько лет весь высший лондонский свет будет у ее ног, подумал отец.
Но новый сезон для нее так и не состоялся… Она вернулась в Лондон на следующий год, но для частной, а не светской жизни. Единственным человеком, знавшим ее в первый сезон и навестившим ее, был Джордж Браммел, и приехал он на следующий день после того, как Доминик Хастингс женился на богатой наследнице Изабелле Бомэнс.
Увидев совершенно изменившуюся Эмилию, он не выказал удивления. Он этого ожидал. Стройная и грациозная, с изящными классическими чертами лица, она произвела на него сильное впечатление своим самообладанием и явным влиянием на окружающих.
— Я слышал, что вы никого не принимаете, но взял на себя смелость приехать, надеясь, что вы согласитесь меня увидеть.
Эмилия улыбнулась. В белом платье с голубым поясом, с темными кудрями, тщательно уложенными на прелестной головке, она сияла красотой и прекрасно понимала восхищенный взгляд мистера Браммела.
— Вы всегда были добры ко мне и за это заслуживаете вознаграждения, — серьезно сказала она.
— Это было совсем не трудно, — ответил он. — И позвольте сказать, что я совершенно не удивлен вашим… преображением.
Правда, удивлен тем, что вы не появились в новом сезоне.
— О, я не так уж наслаждалась первым, чтобы немедленно повторить опыт. Пожалуйста, скажите, присутствовали ли вы вчера на свадьбе мистера Хастингса? Кажется, это главное событие сезона. Он женился на знатной и богатой девушке.
Эти слова прозвучали так просто и спокойно, что мистеру Браммелу оставалось лишь восхищаться ее выдержкой.
— Я думал… — начал он. — Нет, я не должен говорить.
— Что говорить, мистер Браммел? Вы заинтриговали меня. Говорите без колебаний.
— Хорошо. Я думал, что вы и мистер Хастингс окажетесь в церкви задолго до вчерашнего дня.
— О нет, — если сердце Эмилии и обливалось кровью, то внешне это никак не проявлялось, — ни в коем случае, мистер Браммел.
Она сказала это как можно тверже, ибо, если придется возвращаться в общество, пусть ее имя никак не связывают с именем мистера Доминика Хастингса.
Одним из главных достоинств мистера Браммела было понимание того, когда надо говорить, а когда лучше промолчать, так что он оставил эту тему, и они продолжали болтать о пустяках.
Той ночью Эмилия снова плакала, чего не случалось уже больше года, и спрашивала себя, сможет ли она спокойно смотреть на Доминика и его жену и не думать о том, что все могло случиться иначе.
Но новый сезон для нее так никогда и не наступил, потому что ее отец разорился и покончил с собой.
Эмма вернулась в настоящее. Не следует думать о потерянном прошлом. Слишком больно вспоминать первую любовь и неопытную девочку, принявшую эгоистичного и беспечного юношу за полубога. И если ей хватило глупости снова встать на его пути, будь что будет.
Ей надо зарабатывать на жизнь, и она не может позволить себе отказаться от заманчивого предложения из-за того, что случилось давным-давно. Необходимо вырвать из сердца память о любви к нему. Она должна думать о нем как о «милорде» и никогда как о Доминике Хастингсе. Только тогда прошлое действительно умрет.
Наконец Эмма заснула. И ей приснились красавец Доминик и обожающая его толстушка Эмилия Линкольн…
Глава третья
Все утро перед отъездом Эмма провела с поверенными графа Чарда, подписывая различные бумаги, получая билет на почтовую карету и точные инструкции для путешествия на север. Леди Хэмптон договорилась, чтобы Эмма как можно быстрее покинула дом Гардинеров, и миссис Гардинер пожелала своей бывшей гувернантке удачи на новом месте.
На один краткий миг перед тем, как полностью связать себя обязательствами перед Хастингсами, Эмма подумала, не улизнуть ли, сославшись на плохое самочувствие или какие-нибудь семейные обстоятельства, но эта мысль умерла, едва родившись. Дело десятилетней давности казалось незаконченным, и отказ от столь неожиданно представившейся возможности оставил бы ее с вечным вопросом «а что, если?» Она бы всю жизнь спрашивала себя, что бы случилось, если бы она снова встретилась с Домиником.
Десять лет назад подобное «что, если?» напугало бы робкую девочку, но время, страдания и тяжелый труд ради пропитания преобразили Эмму — во всяком случае, превратили ее в женщину решительную и способную на риск.
Эмма попрощалась со своей старой подругой миссис Гор, бывшей экономкой отца и единственным человеком, оставшимся рядом, когда после отцовского самоубийства разрушился ее привычный мир. Миссис Гор приютила ее со словами: «Твой отец всегда был добр ко мне, и я не позволю выбросить его дочь на улицу и оставить без всякой помощи».
Эмма не рассказала, что граф Чард — тот самый Доминик Хастингс, так как понимала, что старушка попытается отговорить ее от подобной авантюры.
Приехал наемный кеб, который должен был отвезти Эмму к гостинице на Стрэнде, откуда отправлялись почтовые кареты на север, и миссис Гор поплакала немного и поцеловала Эмму на прощание.
Всю дорогу в Лаудвотер, с теплого юга на суровый север, Эмилия не переставала размышлять, не потеряла ли она рассудок, согласившись снова встретиться с Домиником Хастингсом. Воспоминания десятилетней давности не оставляли ее. Пейзаж за окном кареты становился все более диким. Мало кто путешествовал по Большой Северной дороге в те дни. Эмма сидела в карете одна и начинала сожалеть о решении раскрыть книгу своей жизни на, казалось, забытой странице.
Однако возвращаться было уже поздно. Как сказал Юлий Цезарь, «Жребий брошей», Рубикон перейден. Приняв решение, она перешла свой личный Рубикон и теперь должна принять последствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62