Когда она рассказала мистеру Эвансу про вечер, он почему-то совсем притих, а затем, как раз когда они собирались купаться, предложил устроить пикник.
— В последний раз, — тоже сказал он.
Тетя Лу положила в корзинку копченые колбаски, сэндвичи с сыром и твердые зеленоватые помидоры. Непривычно было видеть, как мистер Эванс в самый разгар дня закрыл свою лавку и отправился в горы, словно самый простой смертный. Он быстро вспотел, потому что не привык лазить по горам.
— Я часто бывал здесь мальчишкой, — говорил он, промокая платком лоб. — С той поры подъем стал, по-моему, куда круче!
Пока тетя Лу раскладывала еду, он, усевшись на плоском камне, рассказывал про прежние времена.
— Когда я был молодым, а ваша тетя еще совсем малышкой, я часто приносил ее сюда, усаживал на траву, велел не двигаться с места, пока сам ловил форель вон в том ручье. Ты помнишь это, сестра?
Тетя Лу кивнула головой и почему-то покраснела. Она вообще была непривычно молчалива и в каком-то странном состоянии духа, которое вместе с тем никак нельзя было назвать дурным. Пока они ели, она сидела и задумчивым взглядом смотрела куда-то вдаль, а на ее лице играла загадочная улыбка. Рокотал голос мистера Эванса, повествующего о том, что он делал, когда был мальчиком, — главным образом подрабатывал в свободное от занятий время, чтобы помочь своей бедной маме. И хотя тетя Лу, казалось, слушала его, она, по-видимому, ничего не слышала. Словно у нее в голове шла куда более интересная беседа, решила Кэрри.
Как только с едой было покончено, мистер Эванс заторопился обратно в лавку.
— Скорей, Ник, помоги тете Лу сложить все в корзинку, давай-ка побыстрей! Некоторым из нас приходится зарабатывать себе на жизнь, и я бы сроду ничего не добился, если бы двигался с такой скоростью, как вы!
И когда они вернулись домой, он со вздохом облегчения надел свою рабочую куртку, сказав:
— Что ж, с этим, по крайней мере, покончено.
— Спасибо, мистер Эванс, — почтительно поблагодарил его Ник.
— Чудесный был пикник, — добавила Кэрри.
— Рад, что вам понравилось, — отозвался мистер Эванс, так выделив слово «вам», будто ему их общая прогулка вовсе не пришлась по душе, но вид у него был довольный. И какой-то странно смущенный. Он вынул из кармана две коробочки. — Пожалуй, сейчас самое время для подарков, а? У меня сегодня вечером заседание муниципального совета, и, когда я вернусь, вы, наверное, будете крепко спать.
Нику достался нож, чудесный нож в футляре из зеленой кожи, а Кэрри — колечко. Из настоящего золота, с темно-красным камешком.
— Вот это да! — пришел в восторг Ник. — Мне всю жизнь хотелось иметь нож в футляре. Перочинный нож, который вы мне подарили на рождество, тоже был очень хороший, но он плохо резал. Я хотел вот такой, как этот. Ну и красота!
— Береги его, — посоветовал мистер Эванс и посмотрел на Кэрри.
— Кольцо замечательное, — сказала она. Ей хотелось поблагодарить его, но в горле у нее появился комок.
Мистер Эванс, однако, понял, что она испытывает.
— Рад, что оно тебе нравится. На память от меня и тети Лу!
Тетю Лу поблагодарить было куда легче.
— Большое спасибо, — сказала Кэрри.
Тетя Лу вспыхнула и заулыбалась. В глазах у нее стояли слезы, и, когда она прошла на кухню, она обняла их обоих и поцеловала.
— Я была счастлива с вами, — сказала она. — С вами в этом доме появилась жизнь, впервые я ее почувствовала!
Ник обхватил ее за шею.
— До свидания, тетя Лу. Я очень вас люблю. — Он так прижался к ней, что она охнула, и так долго не отпускал ее, что Кэрри встревожилась.
— Отпусти тетю Лу, — велела она. — Еще успеешь с ней попрощаться. Ты же не в последний раз ее видишь.
— В последний раз идем вдоль железной дороги, — пел Ник. — В последний раз идем по насыпи, потому что завтра мы сядем в поезд, пуф-пуф, сядем в поезд и ту-ту…
— Пожалуйста, помолчи, — попросила Кэрри.
Ник скорчил гримасу и пошел рядом с ней.
— А Глазго бомбят? — спросил он. — Наш поезд будут бомбить?
— Конечно, нет, — ответила Кэрри и подумала о том, что целый год они прожили в безопасности, далеко от бомбежек и войны, которая шла где-то над их головами, как разговор взрослых, когда она была еще слишком мала, чтобы вслушиваться.
— Не бойся, Ник, — сказала она. — Мама не послала бы за нами, если бы там не было безопасно. И кроме того, я всегда буду рядом.
— А я не боюсь! Мне бы хотелось попасть под бомбежку, вот было бы здорово! — И он опять принялся петь: — Бомба падает — бух, пулемет строчит — так-так-так… — Раскинув руки, он превратился в самолет, который летит низко, стреляя из пулеметов.
— Замолчи, кровожадный мальчишка! — рассердилась Кэрри. — Ты все портишь. Пусть этот «последний раз» пройдет в тишине и мире!
Прощальный ужин был накрыт в кухне у Хепзебы: холодная курица с салатом, пирог с сыром и луком и целое блюдо густо намазанных маслом медовых лепешек. В плите полыхал огонь — можно было заживо изжариться, если подойти близко. Черный ход был открыт, чтобы из кухни уходил чад, и то и дело у стола появлялись куры, клевали крошки и сонно кудахтали.
Ник ел так, будто голодал целую неделю, а Кэрри почти ни к чему не притронулась. Как все замечательно: и пикник, и то, что мистер Эванс стал добрым, и колечко, и нож, и, наконец, этот последний чудесный ужин, когда за столом сидят все, кого она любит. Она была так переполнена радостью и грустью, что была не в силах съесть даже одну медовую лепешку.
Хепзеба тоже ела мало. Раза два их взгляды встретились, и Хепзеба улыбнулась, словно давая понять, что испытывает такие же чувства. Отрезав Нику четвертую порцию пирога, она заметила:
— Ну и парень! Он, наверное, явившись и на тот свет, первое, что спросит: «А где мой завтрак?»
— Мама говорит, что не знает, куда все это девается, такой он худой, — сказала Кэрри и, как только произнесла эти слова, вспомнила, что прежде никогда не рассказывала им про маму.
— А какая у вас мама? — полюбопытствовал Альберт.
— Она довольно высокая, — начала Кэрри и тут же замолчала. И не потому, что не помнила, а потому что давно не видела маму. И ей вдруг показалось странным, что завтра в эту пору они будут ехать в Шотландию, где их ждет мама. «А вдруг я не узнаю ее или она не узнает меня?» — подумала она и почувствовала, как залилось краской ее лицо.
— У нее такие же синие глаза, как у меня, — сказал Ник. — Ярко-синие. За это наш папа и женился на ней, ведь он служит в военно-морском флоте. Но она не такая красивая, как Хепзеба. И так вкусно готовить она не умеет. Я такого пирога с сыром и луком в жизни не ел, а я люблю его больше всего на свете.
— Но больше, мистер Обжора, ты его не получишь, — сказала Хепзеба. — Ни единой крошки, иначе завтра в поезде тебя стошнит.
— Его вырвало, когда мы ехали сюда, — сказала Кэрри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— В последний раз, — тоже сказал он.
Тетя Лу положила в корзинку копченые колбаски, сэндвичи с сыром и твердые зеленоватые помидоры. Непривычно было видеть, как мистер Эванс в самый разгар дня закрыл свою лавку и отправился в горы, словно самый простой смертный. Он быстро вспотел, потому что не привык лазить по горам.
— Я часто бывал здесь мальчишкой, — говорил он, промокая платком лоб. — С той поры подъем стал, по-моему, куда круче!
Пока тетя Лу раскладывала еду, он, усевшись на плоском камне, рассказывал про прежние времена.
— Когда я был молодым, а ваша тетя еще совсем малышкой, я часто приносил ее сюда, усаживал на траву, велел не двигаться с места, пока сам ловил форель вон в том ручье. Ты помнишь это, сестра?
Тетя Лу кивнула головой и почему-то покраснела. Она вообще была непривычно молчалива и в каком-то странном состоянии духа, которое вместе с тем никак нельзя было назвать дурным. Пока они ели, она сидела и задумчивым взглядом смотрела куда-то вдаль, а на ее лице играла загадочная улыбка. Рокотал голос мистера Эванса, повествующего о том, что он делал, когда был мальчиком, — главным образом подрабатывал в свободное от занятий время, чтобы помочь своей бедной маме. И хотя тетя Лу, казалось, слушала его, она, по-видимому, ничего не слышала. Словно у нее в голове шла куда более интересная беседа, решила Кэрри.
Как только с едой было покончено, мистер Эванс заторопился обратно в лавку.
— Скорей, Ник, помоги тете Лу сложить все в корзинку, давай-ка побыстрей! Некоторым из нас приходится зарабатывать себе на жизнь, и я бы сроду ничего не добился, если бы двигался с такой скоростью, как вы!
И когда они вернулись домой, он со вздохом облегчения надел свою рабочую куртку, сказав:
— Что ж, с этим, по крайней мере, покончено.
— Спасибо, мистер Эванс, — почтительно поблагодарил его Ник.
— Чудесный был пикник, — добавила Кэрри.
— Рад, что вам понравилось, — отозвался мистер Эванс, так выделив слово «вам», будто ему их общая прогулка вовсе не пришлась по душе, но вид у него был довольный. И какой-то странно смущенный. Он вынул из кармана две коробочки. — Пожалуй, сейчас самое время для подарков, а? У меня сегодня вечером заседание муниципального совета, и, когда я вернусь, вы, наверное, будете крепко спать.
Нику достался нож, чудесный нож в футляре из зеленой кожи, а Кэрри — колечко. Из настоящего золота, с темно-красным камешком.
— Вот это да! — пришел в восторг Ник. — Мне всю жизнь хотелось иметь нож в футляре. Перочинный нож, который вы мне подарили на рождество, тоже был очень хороший, но он плохо резал. Я хотел вот такой, как этот. Ну и красота!
— Береги его, — посоветовал мистер Эванс и посмотрел на Кэрри.
— Кольцо замечательное, — сказала она. Ей хотелось поблагодарить его, но в горле у нее появился комок.
Мистер Эванс, однако, понял, что она испытывает.
— Рад, что оно тебе нравится. На память от меня и тети Лу!
Тетю Лу поблагодарить было куда легче.
— Большое спасибо, — сказала Кэрри.
Тетя Лу вспыхнула и заулыбалась. В глазах у нее стояли слезы, и, когда она прошла на кухню, она обняла их обоих и поцеловала.
— Я была счастлива с вами, — сказала она. — С вами в этом доме появилась жизнь, впервые я ее почувствовала!
Ник обхватил ее за шею.
— До свидания, тетя Лу. Я очень вас люблю. — Он так прижался к ней, что она охнула, и так долго не отпускал ее, что Кэрри встревожилась.
— Отпусти тетю Лу, — велела она. — Еще успеешь с ней попрощаться. Ты же не в последний раз ее видишь.
— В последний раз идем вдоль железной дороги, — пел Ник. — В последний раз идем по насыпи, потому что завтра мы сядем в поезд, пуф-пуф, сядем в поезд и ту-ту…
— Пожалуйста, помолчи, — попросила Кэрри.
Ник скорчил гримасу и пошел рядом с ней.
— А Глазго бомбят? — спросил он. — Наш поезд будут бомбить?
— Конечно, нет, — ответила Кэрри и подумала о том, что целый год они прожили в безопасности, далеко от бомбежек и войны, которая шла где-то над их головами, как разговор взрослых, когда она была еще слишком мала, чтобы вслушиваться.
— Не бойся, Ник, — сказала она. — Мама не послала бы за нами, если бы там не было безопасно. И кроме того, я всегда буду рядом.
— А я не боюсь! Мне бы хотелось попасть под бомбежку, вот было бы здорово! — И он опять принялся петь: — Бомба падает — бух, пулемет строчит — так-так-так… — Раскинув руки, он превратился в самолет, который летит низко, стреляя из пулеметов.
— Замолчи, кровожадный мальчишка! — рассердилась Кэрри. — Ты все портишь. Пусть этот «последний раз» пройдет в тишине и мире!
Прощальный ужин был накрыт в кухне у Хепзебы: холодная курица с салатом, пирог с сыром и луком и целое блюдо густо намазанных маслом медовых лепешек. В плите полыхал огонь — можно было заживо изжариться, если подойти близко. Черный ход был открыт, чтобы из кухни уходил чад, и то и дело у стола появлялись куры, клевали крошки и сонно кудахтали.
Ник ел так, будто голодал целую неделю, а Кэрри почти ни к чему не притронулась. Как все замечательно: и пикник, и то, что мистер Эванс стал добрым, и колечко, и нож, и, наконец, этот последний чудесный ужин, когда за столом сидят все, кого она любит. Она была так переполнена радостью и грустью, что была не в силах съесть даже одну медовую лепешку.
Хепзеба тоже ела мало. Раза два их взгляды встретились, и Хепзеба улыбнулась, словно давая понять, что испытывает такие же чувства. Отрезав Нику четвертую порцию пирога, она заметила:
— Ну и парень! Он, наверное, явившись и на тот свет, первое, что спросит: «А где мой завтрак?»
— Мама говорит, что не знает, куда все это девается, такой он худой, — сказала Кэрри и, как только произнесла эти слова, вспомнила, что прежде никогда не рассказывала им про маму.
— А какая у вас мама? — полюбопытствовал Альберт.
— Она довольно высокая, — начала Кэрри и тут же замолчала. И не потому, что не помнила, а потому что давно не видела маму. И ей вдруг показалось странным, что завтра в эту пору они будут ехать в Шотландию, где их ждет мама. «А вдруг я не узнаю ее или она не узнает меня?» — подумала она и почувствовала, как залилось краской ее лицо.
— У нее такие же синие глаза, как у меня, — сказал Ник. — Ярко-синие. За это наш папа и женился на ней, ведь он служит в военно-морском флоте. Но она не такая красивая, как Хепзеба. И так вкусно готовить она не умеет. Я такого пирога с сыром и луком в жизни не ел, а я люблю его больше всего на свете.
— Но больше, мистер Обжора, ты его не получишь, — сказала Хепзеба. — Ни единой крошки, иначе завтра в поезде тебя стошнит.
— Его вырвало, когда мы ехали сюда, — сказала Кэрри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34