Надея подошла к окну и наблюдала за светом, выходившим из окна отцовской комнаты и освещавшим листву ближайших деревьев парка.
Мимо освещенного окна мелькала прохаживавшаяся взад и вперед тень. Надея догадалась, что отец ее собирается лечь спать. Вскоре тень исчезла, и огонь погас.
— Теперь отец лег спать, — заметила Надея, — и ты можешь опять говорить.
Но Нишель все еще дрожал, как осиновый лист.
— Говори, что сталось с моим ребенком.
— Он отдан в воспитательный дом.
— Боже! — произнесла Надея глухим голосом. — Но есть ли, по крайней мере, у вас какая-нибудь примета, по которой можно было бы узнать его?
— Я написал дневник и положил его в глиняный горшок, который зарыл около пятого дерева большой аллеи, направо от решетки… Если со мной случится какое-нибудь несчастье, а мне говорит предчувствие, что генерал убьет меня, тогда выкопайте этот горшок, прочтите рукопись, и вы все узнаете и найдете способ отыскать его. Прощайте, сударыня, прощайте!
Нишель выскочил в окно, а молодая женщина упала на колени и произнесла:
— Боже мой! Боже мой! Возьми меня под свою святую защиту! Господи! Возврати мне моего ребенка.
На другой день генерал вошел в комнату Надей и сказал ей холодно:
— Нишель уехал сегодня утром. Я послал его в Варшаву. Этот человек был скверным слугой.
Надея с ужасом посмотрела на своего отца, и в голове ее мелькнула ужасная мысль.
— Не убил ли он его? — подумала она.
Возвратимся, однако, в кабачок «Арлекин», а следовательно, и к Рокамболю.
В этот вечер посетители тетки Курносой волновались.
Почему? — спросите вы.
А потому, что мир воров составляет особый народ, который, подобно всем другим нациям, имеет свои перевороты.
Эта ночная армия, эти воины мрака, эти преторианцы порока, эти люди, отверженные обществом и питающие к нему непримиримую вражду и ненависть, поняли, однако, что дисциплина есть вещь почти первой необходимости и что армия мошенников и убийц нуждается в главе столько же, сколько и армия, защищающая священную почву отечества.
С той минуты, как бесчувственного Рокамболя принесли в кабак тетки Курносой, его репутация как известного и славного бандита утвердила за ним место начальника шайки, принадлежавшее до сего времени Пирожнику. Да и что такое Пирожник в сравнении с Рокамболем?
Едва прежний начальник клуба червонных валетов открыл глаза, как все опустошители единодушно крикнули:
— Вот тот, которому мы отныне будем слепо повиноваться. — В несколько минут Пирожник увидел себя свергнутым с пьедестала своей власти.
Красноречивый рассказ Нотариуса о чудесном бегстве Рокамболя и его товарищей после того, как он удержал роковой нож гильотины, воспламенил и наэлектризовал почти всех.
Пирожник невольно побледнел и попятился.
Но в это время в кабак Курносой вошли еще два опустошителя.
— Вы можете делать все, что вы хотите, — сказал один из них, — но что до меня касается, то я скажу только, что вы все пожалеете о Пирожнике.
— Это почему?
— Да потому, что Рокамболь стал рыжим, — ответил первый из них.
— И вы живо женитесь на вдове, — подтвердил его слова приятель.
— Ты лжешь! — вскричал Смерть Храбрых.
— Сумасшедший! — раздалось почти одновременно несколько голосов.
— Я не сумасшедший и не вру, спросите у Шивот.
— Это чистая правда, — ответила Шивот твердым и вполне уверенным тоном. — Рокамболь сошелся с рыжей.
— Ты лжешь! — вскричал опять Смерть Храбрых.
— Слово воровки!..
Этого было вполне довольно, чтобы вся толпа почти мгновенно восстала против Рокамболя.
Шивот громогласно обвинила Рокамболя в предательстве! Она рассказала тогда все, что произошло в Сен-Лазаре, то, что было с Тимолеоном, и подтверждала все свои слова такими вескими фактами, что было почти невозможно сомневаться в ее словах.
Даже сам Смерть Храбрых почувствовал себя побежденным.
Один только человек мог защитить Рокамболя — Жан-палач, мясник, но он был в отсутствии, так как начальник послал его в Париж.
Опустошители были возмущены.
— Смерть Рокамболю! — вскричали они. — Да здравствует Пирожник!
— Его нужно бросить в воду…— советовала Шивот.
— Повесить! — кричал один из опустошителей. Смерть Храбрых молчал. Он находился в неловком положении.
— Смерть Рокамболю! — кричала взволновавшаяся толпа.
Пирожник торжествовал.
Толпа уже хотела броситься наверх, когда дверь вдруг совершенно неожиданно отворилась и на пороге ее показался человек, при виде которого опустошители отступили.
Это был сам Рокамболь.
Несколько слов его было вполне достаточно, чтобы все сейчас же изменили свое мнение о нем и вскричали почти в один голос:
— Простите нас, начальник!
— Я вас прощаю, — сказал Рокамболь, — но я не хочу больше быть вашим начальником.
Толпа заволновалась.
— Я могу быть начальником, — говорил Рокамболь, — только таких людей, которые верят мне слепо и без всяких проверок моих действий.
— Мы обещаем это тебе! — заорали все. — Желаешь — мы бросим Пирожника в воду.
— Нет, этого совершенно не нужно… Но я не хочу, чтобы он был у нас в обществе.
— Долой, вон, Пирожник! — раздалось со всех сторон. Но Пирожника уже и след простыл.
Тогда Шивот подошла к Рокамболю.
— А меня, начальник, — сказала она, — вы тоже хотите прогнать?
— Прежде всего, — сказал Рокамболь, — ответь нам, где ты достала этого ребенка? — И он взял ребенка к себе на колени.
Лгать перед Рокамболем было невозможно, а потому Шивот рассказала все.
— Хорошо, — сказал он, выслушав ее, — ты останешься у нас… И берегись, если ты не сохранишь мне его!
— Да здравствует Рокамболь! — закричали почти в один голос все опустошители.
— Дети, — продолжал Рокамболь, — вы говорили сегодня об экспедиции.
— Да, — ответил Смерть Храбрых.
— Итак, господа, эта экспедиция будет через три дня, а покуда живите здесь тихо и спокойно.
Затем он приказал всем разойтись.
Через неделю после только что описанной нами сцены ночью по Сене — в направлении к Вильневу плыла большая лодка.
В ней находилось четыре человека.
Один из них, управлявший рулем, был не кто иной как Смерть Храбрых.
Другого звали Шануаль.
На носу лодки сидел молодой человек по имени Мармузэ.
И четвертый был сам Рокамболь.
Приближалась ночь.
— Это там! — проговорил шепотом Мармузэ, указывая на небольшой огонек, показавшийся вдали.
Рокамболь внимательно посмотрел и не ответил.
— Там! — повторил еще раз Смерть Храбрых.
— Слышу, — ответил Рокамболь, — но еще чересчур рано, чтобы делать нападение.
Смерть Храбрых только махнул рукой.
— К тому же, — продолжал Рокамболь, — я кое-что придумал.
— Что же?
— Мы спустимся по реке до Шарантона.
— А потом?
— И подождем там в кабаке наступления ночи.
1 2 3 4 5 6