ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Плошай! Вот новый девиз.
Надоело европейское представление о времени, пространстве и возможностях. Европейцы мыслят категориями. Вслед за Кюстином, они убеждены, что русский человек им неудачно подражает, а он живет в ином измерении. Кажется, лопнула какая-то преграда, и Москва наполнилась восточным содержанием. Она всегда была восточной столицей, но забывала об этом. Такого напора Востока не знал серебряный век, обольщенный «жапонарией» эстетствующего журнала «Мир искусств», но выплеснувший из себя на самом деле всего лишь Рериха.
Восток – это мистика и магия. Восток непобедим. Восток – если не опиум, то в любой случае приказ судьбы. Восточные гороскопы стали неотъемлемой частью русской жизни. Если раньше как Гитлер, так и НКВД интересовались Тибетом с точки зрения тотальной власти, то теперь гороскоп – это форма экзистенциального компромисса. Я поверил – остальное устроится само по себе. И всем почему-то ужасно хочется, чтобы Христос в своей земной жизни те засекреченные двадцать лет, которые выпали из канона Евангелия (с тринадцати до тридцати трех) прожил на Тибете.
Русский Восток насквозь придуман, но не по деталям, а по глобализму воображения. Русский человек всегда чувствовал себя незащищенным. В восточных бойцовских искусствах он увидел возможность себя защитить. В этике самурая – обрести совсем уже потерянное представление о чести. Из врага («В эту ночь решили самураи перейти границу у реки…») «человек оружия» превращается в модель поведения. Русская честь, как и русский фольклор, не работают. На пепелище возникает представление о совершенной форме перевоплощения – на самом деле, новой форме подражания. Восток – дело тонкое. Этот трюизм знает всякий русский, который смотрел фильм «Белое солнце пустыни». Женщина в русском воображении должна быть идеально покорна.
С одной стороны, нынешняя мода на все восточное – западное изобретение, суши-бары пришли к нам из Нью-Йорка, а не из Токио, мы стали буддистами под косвенным влиянием New Age (в свою очередь, как полагают, выдумкой балканских фашистов); наша буддистская эксклюзивность иллюзорна, восточная мистика уже надоела Европе, где каждый итальянский футболист клянется Буддой. Но, с другой стороны, мода на все восточное не подлежит в русском сознании никакому осмыслению, что говорит о том, что она все-таки спонтанна. Отечественные, избалованные своими первоклассными учителями, востоковеды, с которыми я говорил, с этим повальным явлением не хотят иметь ничего общего и брезгливо не желают его анализировать. Они не читали «Охоту на овец». Они только слышали, что это неважная литература. Но пойди докажи, что это «так себе». Поднимется гул негодования. Могучий порыв оказался без аналитиков. Зато многочисленные участники забега на Восток обрастают все новыми бегунами.
Москва не сидит на корточках, но корточки – это совсем рядом. Москва не какает орлом, но этот орел тоже совсем близко. В русских деревнях заборы красят в голубой цвет Востока.
В Москве столкнулось два Востока, со знаком плюс и – минус. Раньше, в советской Москве, Восток скромно жил в Музее Востока и на рынках в образе азербайджанских и таджикских продавцов фруктов; московские улицы подметали хмурые татарские дворники. Восток презирали все, считая, что самое страшное – это грязная, жестокая азиатчина. В татарско-русском словаре для начальной школы нет понятия «женщина», но зато есть словосочетание «неопрятная женщина».
В традиционном русском сознании Восток слишком многорук и чересчур орнаментален. Это пропеллер, крутящаяся свастика – и одновременно полное отсутствие движения. Китаец в русском сознании – смешной человек, но миллионы китайцев – угроза и ужас. Китайские термосы, коварство, тюбетейки, нижнее белье «Дружба», Неру, халва, джигит, аксакал, «Багдадский вор», журнал «Новая Корея» и чучхе – корейская опора на собственные силы, Мао – чемпион Китая по плаванию, обглоданные собаками трупы русских солдат в Чечне, слоники на бабушкином буфете, персидский ковер, пустыня Гоби, сандаловое дерево, японский веер, экспансивная игра «го», новое китайское кино, ресторан «Пекин», утка по-пекински и пекинская опера, гашиш, Афган, первая встреча интеллигентного юноши с эротикой при чтении «Тысячи и одной ночи» – у каждого русского есть своя комбинация под кодовым названием Восток.
Минус-Восток – это черножопые, это зверьки, это чукчи. Но главное – негативная генетическая память. Не знаю, как насчет татаро-монгольского ига, насколько они были нами, но были явно не наши евреи, распявшие Христа (хотя для русских евреи – это скорее Кишинев и Бердичев, нежели Восток), не наши персы, убившие Грибоедова, а турки были совсем уж врагами. Константинополь должен быть наш, – заявил классик, не ведая о том, что скоро и Севастополь будет не «наш». Турки. Те самые турки, которые в русских фильмах поддевали на Шипке наших героев на пики, рубили им головы кривыми саблями, и неслучайно турецкой расправой у казаков так сильно заявлен «Тихий Дон».
Восток-плюс – это сказка.
Революция дала нам самоощущение Азии, вымучила евразийство 20—30-х годов от Блока до Харбина («Да, скифы мы, да, азиаты мы с раскосыми и жадными глазами…»); затем мы побывали в реальной восточной деспотии, любящей театр, фрагменты грузинской архитектуры и казни.
Моя мама работала в Токио во время войны в аппарате военного атташе советского посольства и даже выучила японский язык. Японцы стоически переносили тяготы войны.
– Есть только три народа, которые умеют терпеть: китайцы, русские и японцы, – сказал ей японский учитель языка.
Если Пруст вспомнил свое детство по забытому вкусу бисквита «мадлен», то мама вспоминает Японию по мерзкому запаху масла, на котором японцы жарили рыбу. Из этой вони возникают странные картины тогдашнего быта: по токийским улицам идут, возвращаясь из бани, пузатые японцы в халатах нараспашку, бравируя гениталиями. Японские жены, привязав к спине детишек с кривыми ногами, идут за мужьями, отступив на два шага, как требует обычай. У всех изо рта выпирают верхние зубы. Напротив посольства лозунг: «Все иностранцы – шпионы!». Мама всего только два раза была в токийском ресторане, где ей понравился японский бефстроганов с овощами – сукиями, – и в детстве я помню, как гости нашего дома хохотали над словом. Но кроме этого ее пребывание в Японии на доме не отразилось; привезенное кимоно она тут же обменяла на теплое пальто. Япония была немодной, Хиросима – лишь картой в «холодной войне» против США, на страдания японцев всем было наплевать.
Теперь же русские дорвались до Востока. И, прежде чем спросить, почему сегодняшнюю Москву так сильно развернуло па Восток, откуда взялась эта мода на тибетскую медицину, дзен, фен-шуй, откуда выползли словечки «караоке» и «банзай», подойти утром к зеркалу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57