Нас гноили в тюрьмах, обезглавливали, замаривали голодом, сжигали тысячами на кострах, топили в реках, загоняли в болота, травили, как диких зверей. Но наше племя — живучее племя. И мы выжили до настоящих дней.
Когда образовалось семь отдельных родов, во главе этих родов стали вожди, или цари. Они избирались племенем, но непременно из семейств, ведущих свой род от Мар-Аменготена и принцессы Заморры.
Интересуясь судьбой сородичей, тысячу лет назад цыгане Семи родов на общем собрании возле Магдебурга избрали единого вождя Семи Соединенных племен, старейшего в роде Аменготена, и дали ему имя Аменготен.
Он, этот цыганский император, должен был скрываться в странах, куда не проникали гонители цыган, и в его руках концентрировались все богатства Семи племен. Он направлял путь каждого племени, назначая для его скитаний определенную территорию. На эту территорию уже не могли, не навлекая на себя гнева и проклятия соплеменников, вступать цыгане других родов.
Род Аменготена Второго правил цыганами около пятисот лет. Потом начались распри, раздоры. Цыгане уже отказывались повиноваться велениям императора, скрывавшегося в далеком Егигпте среди феллахов и арабов.
И вот тогда-то именно и выплыл откуда-то таинственный талисман, который мы нашли в этой могиле. По легенде этот талисман принадлежал царице Заморре. Его могла наследовать только женщина. И женщина, получившая талисман, становилась царицей того рода, к которому принадлежала, и в память египтянки Заморры получала право избрать себе в мужья чужестранца.
Каким образом талисман был похоронен с трупом последнего потомка индуса, Мар-Аменготена, я не знаю. Но знаю, что мать моя всю жизнь мечтала добыть талисман, и… и уйти от своего племени.
«Женщина-цыганка, — говорила моя мать, — раба племени. Я не хочу быть рабой. Я хочу иметь право распоряжаться собой, не спрашивая у соплеменников разрешения и согласия!»
Бедной матери не удалось осуществить свою мечту: у нее были сильные враги, и один из этих врагов, некий Архаз, погубил мою мать за то, что она не согласилась сделаться его женой. Я подозреваю, что моя мать была предательски отравлена.
Умирая, она открыла мне тайну талисмана, отдала старинную шаль, в которую, по легенде, вплетены еще нити ткани, прикрывавшей тело самой египетской принцессы.
Я была в дни юности беззаботна: жизнь улыбалась мне, жизнь казалась мне сладким сном.
Но вот я достигла пятнадцати лет. Люди стали говорить, что я хороша собой. Тогда однажды меня призвал к себе Архаз и сказал:
«Дитя! Ты должна избрать себе мужа из юношей нашего племени, из нашего рода! Что скажешь ты о Романьо, моем племяннике? Если не Романьо, то пусть станет твоим мужем Педро Ругга. Или твой молочный брат Янко!»
«Но я не люблю ни того, ни другого, ни третьего!»
«Это не важно! Ты не царица! Ты должна подчиниться приказанию, которое даю я, вождь племени!»
«Но я имею право стать царицей!»
«Если ты найдешь талисман — да. Но ты не найдешь его!»
«Нет, я найду его!»
И тогда же я задумала искать талисман.
Но шли долгие годы, и мне никак не удавалось узнать, где похоронен последний цыганский император, последний прямой потомок Мар-Аменготена и принцессы Заморры.
Только в этом году я узнала тайну от одной дряхлой цыганки из Венгрии, прибывшей в Севилью, чтобы умереть там, где она родилась больше века назад. И вот я отправилась на поиски. Остальное вы знаете…
— Да, остальное мы знаем, — ответил, очнувшись от навеянной рассказом хитаны задумчивости, Карминильо.
Проведя ночь вблизи развалин храма, наши странники решили попутаться пробраться в Мелилью, идя ночами по горной области Гуругу, а днем скрываясь в лесу. Предприятие казалось рискованным, но ничего другого не оставалось делать.
По совету Карминильо, избранного с общего согласия руководителем маленького каравана, странники весь следующий день провели в окрестностях развалин, с тем чтобы с наступлением ночи тронуться в путь.
Как только смерклось, Карминильо отдал приказ выступать в поход. В это время Заморра захотела пойти еще раз взглянуть на могилу вождя Семи Племен, последнего императора цыган, и просила друзей не сопровождать ее.
— Не хочешь ли ты сотворить там заклинания? — улыбнулся Педро.
— Нет! — просто ответила девушка. — Я не верю в заклинания. Я, собственно, давно перестала быть цыганкой… Но я хочу помолиться за душу Мар-Аменготена.
И она ушла легкой походкой и скрылась среди развалин. Наступили сумерки. Скоро должна была показаться луна. Кругом царила зловещая тишина. Казалось, у двурогого пика Гуругу роились полчища теней, призраков, вставших из могил.
— Что она так долго возится там? — с нетерпением вымолвил Педро. — Идти так идти!
— Сейчас она придет, и тогда тронемся в путь. Послышался легкий шорох. Кто-то приближался к камням, на которых сидели испанцы.
— Наконец-то! — вымолвил Педро, поднимаясь. — Можем, значит, отправляться в путь.
— Не слишком ли вы торопитесь, сеньоры? — послышался из мглы язвительный и насмешливый голос, в котором испанцы сразу узнали голос Янко. И в то же мгновение целая орава рифов ринулась вихрем на беглецов. У них вырвали из рук оружие раньше, чем они успели подумать о сопротивлении. Их сбили с ног и связали, буквально спеленали. Особенно усердствовал при этом тот самый риф, который стал вождем племени Бенни-Ассани после смерти Абдаллы, «Льва Эр-Рифа».
— Привет вам, гяуры! — издевался он над пленными. — Как видите, нам все-таки пришлось встретиться вновь! Вы ухитрились уйти от нас. Разве вам было так плохо с нами? Почему вы распрощались с любящими вас друзьями?
Испанцы ничего не отвечали.
Тогда из-за группы рифских воинов выступил Янко, за руку которого цеплялась тощая сгорбившаяся старуха Сабба. '
— Где Заморра, собаки? — осведомился он, толкая концом canjora в бок Карминильо.
— Ее нет с нами, — ответил тот.
— Лжешь, лжешь, собака! — завизжал цыган, снова нанося Жестокий удар в бок Карминильо.
Но это был последний удар.
Цыган наклонился над испанцем, чтобы плюнуть ему в лицо. Карминильо изогнулся с такой силой, что затрещали связывавшие его веревки, выпрямился, как пружина, и ударил головой в живот Янко.
Янко как пораженный громом свалился на землю и принялся кататься со стоном и зубовным скрежетом.
Рифы громко хохотали.
Когда Янко, несколько оправившись, снова приблизился к Карминильо, вождь рифов грубо отстранил его, сказав резко:
— Довольно! Он — наш враг, но он — храбрый человек, а ты способен только на то, чтобы терзать беззащитных! Уйди!
— Вы обещали помочь мне предать его и его товарища ужасной казни! — запротестовал Янко.
— Казни — да! Но не побоям. Мы — мужчины. Хочешь — вот кинжал. Перережь ему горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Когда образовалось семь отдельных родов, во главе этих родов стали вожди, или цари. Они избирались племенем, но непременно из семейств, ведущих свой род от Мар-Аменготена и принцессы Заморры.
Интересуясь судьбой сородичей, тысячу лет назад цыгане Семи родов на общем собрании возле Магдебурга избрали единого вождя Семи Соединенных племен, старейшего в роде Аменготена, и дали ему имя Аменготен.
Он, этот цыганский император, должен был скрываться в странах, куда не проникали гонители цыган, и в его руках концентрировались все богатства Семи племен. Он направлял путь каждого племени, назначая для его скитаний определенную территорию. На эту территорию уже не могли, не навлекая на себя гнева и проклятия соплеменников, вступать цыгане других родов.
Род Аменготена Второго правил цыганами около пятисот лет. Потом начались распри, раздоры. Цыгане уже отказывались повиноваться велениям императора, скрывавшегося в далеком Егигпте среди феллахов и арабов.
И вот тогда-то именно и выплыл откуда-то таинственный талисман, который мы нашли в этой могиле. По легенде этот талисман принадлежал царице Заморре. Его могла наследовать только женщина. И женщина, получившая талисман, становилась царицей того рода, к которому принадлежала, и в память египтянки Заморры получала право избрать себе в мужья чужестранца.
Каким образом талисман был похоронен с трупом последнего потомка индуса, Мар-Аменготена, я не знаю. Но знаю, что мать моя всю жизнь мечтала добыть талисман, и… и уйти от своего племени.
«Женщина-цыганка, — говорила моя мать, — раба племени. Я не хочу быть рабой. Я хочу иметь право распоряжаться собой, не спрашивая у соплеменников разрешения и согласия!»
Бедной матери не удалось осуществить свою мечту: у нее были сильные враги, и один из этих врагов, некий Архаз, погубил мою мать за то, что она не согласилась сделаться его женой. Я подозреваю, что моя мать была предательски отравлена.
Умирая, она открыла мне тайну талисмана, отдала старинную шаль, в которую, по легенде, вплетены еще нити ткани, прикрывавшей тело самой египетской принцессы.
Я была в дни юности беззаботна: жизнь улыбалась мне, жизнь казалась мне сладким сном.
Но вот я достигла пятнадцати лет. Люди стали говорить, что я хороша собой. Тогда однажды меня призвал к себе Архаз и сказал:
«Дитя! Ты должна избрать себе мужа из юношей нашего племени, из нашего рода! Что скажешь ты о Романьо, моем племяннике? Если не Романьо, то пусть станет твоим мужем Педро Ругга. Или твой молочный брат Янко!»
«Но я не люблю ни того, ни другого, ни третьего!»
«Это не важно! Ты не царица! Ты должна подчиниться приказанию, которое даю я, вождь племени!»
«Но я имею право стать царицей!»
«Если ты найдешь талисман — да. Но ты не найдешь его!»
«Нет, я найду его!»
И тогда же я задумала искать талисман.
Но шли долгие годы, и мне никак не удавалось узнать, где похоронен последний цыганский император, последний прямой потомок Мар-Аменготена и принцессы Заморры.
Только в этом году я узнала тайну от одной дряхлой цыганки из Венгрии, прибывшей в Севилью, чтобы умереть там, где она родилась больше века назад. И вот я отправилась на поиски. Остальное вы знаете…
— Да, остальное мы знаем, — ответил, очнувшись от навеянной рассказом хитаны задумчивости, Карминильо.
Проведя ночь вблизи развалин храма, наши странники решили попутаться пробраться в Мелилью, идя ночами по горной области Гуругу, а днем скрываясь в лесу. Предприятие казалось рискованным, но ничего другого не оставалось делать.
По совету Карминильо, избранного с общего согласия руководителем маленького каравана, странники весь следующий день провели в окрестностях развалин, с тем чтобы с наступлением ночи тронуться в путь.
Как только смерклось, Карминильо отдал приказ выступать в поход. В это время Заморра захотела пойти еще раз взглянуть на могилу вождя Семи Племен, последнего императора цыган, и просила друзей не сопровождать ее.
— Не хочешь ли ты сотворить там заклинания? — улыбнулся Педро.
— Нет! — просто ответила девушка. — Я не верю в заклинания. Я, собственно, давно перестала быть цыганкой… Но я хочу помолиться за душу Мар-Аменготена.
И она ушла легкой походкой и скрылась среди развалин. Наступили сумерки. Скоро должна была показаться луна. Кругом царила зловещая тишина. Казалось, у двурогого пика Гуругу роились полчища теней, призраков, вставших из могил.
— Что она так долго возится там? — с нетерпением вымолвил Педро. — Идти так идти!
— Сейчас она придет, и тогда тронемся в путь. Послышался легкий шорох. Кто-то приближался к камням, на которых сидели испанцы.
— Наконец-то! — вымолвил Педро, поднимаясь. — Можем, значит, отправляться в путь.
— Не слишком ли вы торопитесь, сеньоры? — послышался из мглы язвительный и насмешливый голос, в котором испанцы сразу узнали голос Янко. И в то же мгновение целая орава рифов ринулась вихрем на беглецов. У них вырвали из рук оружие раньше, чем они успели подумать о сопротивлении. Их сбили с ног и связали, буквально спеленали. Особенно усердствовал при этом тот самый риф, который стал вождем племени Бенни-Ассани после смерти Абдаллы, «Льва Эр-Рифа».
— Привет вам, гяуры! — издевался он над пленными. — Как видите, нам все-таки пришлось встретиться вновь! Вы ухитрились уйти от нас. Разве вам было так плохо с нами? Почему вы распрощались с любящими вас друзьями?
Испанцы ничего не отвечали.
Тогда из-за группы рифских воинов выступил Янко, за руку которого цеплялась тощая сгорбившаяся старуха Сабба. '
— Где Заморра, собаки? — осведомился он, толкая концом canjora в бок Карминильо.
— Ее нет с нами, — ответил тот.
— Лжешь, лжешь, собака! — завизжал цыган, снова нанося Жестокий удар в бок Карминильо.
Но это был последний удар.
Цыган наклонился над испанцем, чтобы плюнуть ему в лицо. Карминильо изогнулся с такой силой, что затрещали связывавшие его веревки, выпрямился, как пружина, и ударил головой в живот Янко.
Янко как пораженный громом свалился на землю и принялся кататься со стоном и зубовным скрежетом.
Рифы громко хохотали.
Когда Янко, несколько оправившись, снова приблизился к Карминильо, вождь рифов грубо отстранил его, сказав резко:
— Довольно! Он — наш враг, но он — храбрый человек, а ты способен только на то, чтобы терзать беззащитных! Уйди!
— Вы обещали помочь мне предать его и его товарища ужасной казни! — запротестовал Янко.
— Казни — да! Но не побоям. Мы — мужчины. Хочешь — вот кинжал. Перережь ему горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26