, рассказывает Юлий Африканий, и увезли с собой несколько документов, избегнувших уничтожения в 66-74 гг.
Но эта семья могла быстро стать неудобной, даже опасной для мифа. Действительно, будучи свидетельницей исторической картины, которая служила ей основой, она рисковала подвергнуть этот миф сомнению, бросить на него тень недоверия, и, таким образом, серьезно скомпрометировать его будущее распространение. Поэтому очень скоро христианство постаралось стереть из своего прошлого все следы этой семьи, этого потомства и их честолюбивых намерений; оно также постаралось уничтожить по мере возможности саму семью. Этим объясняется ее молчание и ее существование в подполье, нетерпимость первых отцов Церкви к малейшему отклонению от ортодоксального пути, который они пытались навязать, и, быть может, один из корней антисемитизма. Признавая римлян невиновными, а виновными — евреев, «адепты миссии» и распространители мифа достигали двух целей: они приспосабливали миссию к римской публике и компрометировали семью Иисуса, которая была еврейской. Спровоцированный таким образом антисемитизм, кроме того, послужил бы еще лучше их интересам, ибо, если семья нашла приют в еврейской общине империи, то, быть может, благодаря ловко поведенному народному движению, можно было добиться молчания стесняющих свидетелей.
Льстя таким образом римской аудитории, обожествляя Иисуса и используя евреев в качестве козлов отпущения, зародыши христианской ортодоксии имели все шансы, чтобы встретить благодатную почву, затем развиться и укрепиться в течение II в. Многие помогли этой эволюции, среди них на первом месте находится Иреней, епископ Лионский, около 180 г.
Еще более, чем первые отцы Церкви, Иреней внес большой вклад в то, чтобы придать юной христианской религии стабильную форму. Его объемистое «Опровержение фальшивой теологии, Libnos Adversus Haereses (Книга против ересей)» с жаром осуждает и обвиняет все отклонения от ортодоксии, известные издавна еретические течения; их различию, их преступлениям и их заблуждениям он противопоставляет единство, истинность и превосходство христианской Церкви, единственной «достойной преданности», единственной, способной даровать спасение, и вне которой существуют только еретики, достойные самой худшей кары.
Теория гностиков была в глазах Иренея одной из самых злых форм отклонения, облаченных в христианскую доктрину. Основывающаяся на личном опыте и на личной связи с Богом, она сводила к минимуму роль священников и епископов и мешала образованию настоящего единения. Епископ Лионский стремился разрушить гностицизм, отвергая личное общение с Богом в пользу коллективной веры, ставшей бесспорной, благодаря установлению определенных и окончательных догм. Так родились теологическая система и совокупность основных принципов, составленных таким образом, что они не оставляли места личной инициативе. Ей Иреней противопоставлял единственную «католическую», то есть универсальную, Церковь, основанную, с одной стороны, на апостольских преданиях, а с другой — на Писании. Но раньше ему нужно было определить и раз и навсегда зафиксировать содержание написанного послания, которое впредь должно было послужить орудием. Таким образом. Новый Завет, пройдя через руки Иренея, и стал таким, каким мы его знаем сегодня.
Тем не менее, ереси не исчезли, как раз напротив; но, благодаря Иренею, христианство стало прочной доктриной с четкой структурой — условие, необходимое для того, чтобы оно выжило и имело успех. Поэтому было бы разумным считать, что епископ Лионский подготовил дорогу событиям, происшедшим сразу после царствования Константина: христианизация римской империи.
Роль Константина в истории и развитии христианства была предметом многочисленных и ошибочных толкований; особенное затруднение вызывает эпизод с его предполагаемой дарственной. Однако именно ему и не без основания приписывают решительную победу над «адептами миссии» Иисуса; но чтобы определить действительные обстоятельства, главенствовавшие в тот важнейший момент, нам надо отделить Историю от вымысла.
Согласно церковной традиции, Константин унаследовал от своего отца явную склонность к христианству. В действительности этот вкус должен был быть связан очень тесно с вопросами интереса, ибо тогда христиан было много, а Константин нуждался в любой поддержке против Максанса, своего соперника, претендующего на императорский трон. В 312 г., победив Максанса на мосту Мильвиус, Константин остался единственным хозяином империи, но еще раньше произошел случай, который легенда оспаривает у истории. Во время молитвы, как говорят, Константин увидел на небе сияющий крест, окруженный девизом: «In hoc signovinces» — «С этим знаком победишь»; затем какой-то голос приказал ему поместить щиты и знамена солдат под защиту этой эмблемы. И тут же все украсили себя монограммой Христа, составленной из двух первых букв — "X" и "S" греческих — имени «Xpistos». Таким образом была одержана победа на мосту Мильвиус, представляемая в дальнейшем как чудесный триумф христианства над язычеством.
Такова, согласно народной легенде, роль Константина в обращении римской империи к новой религии. Но если в легенде это произошло исключительно благодаря ему, то историческая действительность — не стоит и уточнять — представляется совершенно иным образом и заслуживает того, чтобы ее тщательно проанализировали.
Во-первых, «обращение» Константина, раз уж укрепился этот термин, ни в коем случае не было христианским, но, бесспорно, было языческим. Будущему императору, возможно, действительно было видение около языческого храма, посвященного Аполлону Галльскому, то ли в Вогезах, то ли в окрестностях Отена. Как сообщает свидетель, сопровождавший Константина и его армию, видение представляло собой бога солнца, которому в некоторых культах поклонялись под именем «Sol Invictus» («Непобедимое Солнце»), и очень вероятно, что Константин как раз перед этим появлением был посвящен в одно из этих таинств, ибо когда римский сенат возвел триумфальную арку недалеко от Колизея в честь победы у моста Мильвиус, он снабдил памятник надписью: «instinctu divinitatis» — очень неопределенные слова, но явно показывающие, что победа была результатом «божественного вдохновения». А в проникнутом язычеством Риме ни Иисуса, ни кого-либо другого, кроме «Sol Invictus»'a, бога солнца, просто не могло быть.
Вопреки тому, во что слишком часто верят, Константин, кроме того, вовсе не признал христианство официальной религией римской империи. Действительно, во время его царствования никто не перестал поклоняться солнцу, да и он сам всю свою жизнь был верховным жрецом этого культа. Впрочем, это «Непобедимое Солнце» было повсюду:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Но эта семья могла быстро стать неудобной, даже опасной для мифа. Действительно, будучи свидетельницей исторической картины, которая служила ей основой, она рисковала подвергнуть этот миф сомнению, бросить на него тень недоверия, и, таким образом, серьезно скомпрометировать его будущее распространение. Поэтому очень скоро христианство постаралось стереть из своего прошлого все следы этой семьи, этого потомства и их честолюбивых намерений; оно также постаралось уничтожить по мере возможности саму семью. Этим объясняется ее молчание и ее существование в подполье, нетерпимость первых отцов Церкви к малейшему отклонению от ортодоксального пути, который они пытались навязать, и, быть может, один из корней антисемитизма. Признавая римлян невиновными, а виновными — евреев, «адепты миссии» и распространители мифа достигали двух целей: они приспосабливали миссию к римской публике и компрометировали семью Иисуса, которая была еврейской. Спровоцированный таким образом антисемитизм, кроме того, послужил бы еще лучше их интересам, ибо, если семья нашла приют в еврейской общине империи, то, быть может, благодаря ловко поведенному народному движению, можно было добиться молчания стесняющих свидетелей.
Льстя таким образом римской аудитории, обожествляя Иисуса и используя евреев в качестве козлов отпущения, зародыши христианской ортодоксии имели все шансы, чтобы встретить благодатную почву, затем развиться и укрепиться в течение II в. Многие помогли этой эволюции, среди них на первом месте находится Иреней, епископ Лионский, около 180 г.
Еще более, чем первые отцы Церкви, Иреней внес большой вклад в то, чтобы придать юной христианской религии стабильную форму. Его объемистое «Опровержение фальшивой теологии, Libnos Adversus Haereses (Книга против ересей)» с жаром осуждает и обвиняет все отклонения от ортодоксии, известные издавна еретические течения; их различию, их преступлениям и их заблуждениям он противопоставляет единство, истинность и превосходство христианской Церкви, единственной «достойной преданности», единственной, способной даровать спасение, и вне которой существуют только еретики, достойные самой худшей кары.
Теория гностиков была в глазах Иренея одной из самых злых форм отклонения, облаченных в христианскую доктрину. Основывающаяся на личном опыте и на личной связи с Богом, она сводила к минимуму роль священников и епископов и мешала образованию настоящего единения. Епископ Лионский стремился разрушить гностицизм, отвергая личное общение с Богом в пользу коллективной веры, ставшей бесспорной, благодаря установлению определенных и окончательных догм. Так родились теологическая система и совокупность основных принципов, составленных таким образом, что они не оставляли места личной инициативе. Ей Иреней противопоставлял единственную «католическую», то есть универсальную, Церковь, основанную, с одной стороны, на апостольских преданиях, а с другой — на Писании. Но раньше ему нужно было определить и раз и навсегда зафиксировать содержание написанного послания, которое впредь должно было послужить орудием. Таким образом. Новый Завет, пройдя через руки Иренея, и стал таким, каким мы его знаем сегодня.
Тем не менее, ереси не исчезли, как раз напротив; но, благодаря Иренею, христианство стало прочной доктриной с четкой структурой — условие, необходимое для того, чтобы оно выжило и имело успех. Поэтому было бы разумным считать, что епископ Лионский подготовил дорогу событиям, происшедшим сразу после царствования Константина: христианизация римской империи.
Роль Константина в истории и развитии христианства была предметом многочисленных и ошибочных толкований; особенное затруднение вызывает эпизод с его предполагаемой дарственной. Однако именно ему и не без основания приписывают решительную победу над «адептами миссии» Иисуса; но чтобы определить действительные обстоятельства, главенствовавшие в тот важнейший момент, нам надо отделить Историю от вымысла.
Согласно церковной традиции, Константин унаследовал от своего отца явную склонность к христианству. В действительности этот вкус должен был быть связан очень тесно с вопросами интереса, ибо тогда христиан было много, а Константин нуждался в любой поддержке против Максанса, своего соперника, претендующего на императорский трон. В 312 г., победив Максанса на мосту Мильвиус, Константин остался единственным хозяином империи, но еще раньше произошел случай, который легенда оспаривает у истории. Во время молитвы, как говорят, Константин увидел на небе сияющий крест, окруженный девизом: «In hoc signovinces» — «С этим знаком победишь»; затем какой-то голос приказал ему поместить щиты и знамена солдат под защиту этой эмблемы. И тут же все украсили себя монограммой Христа, составленной из двух первых букв — "X" и "S" греческих — имени «Xpistos». Таким образом была одержана победа на мосту Мильвиус, представляемая в дальнейшем как чудесный триумф христианства над язычеством.
Такова, согласно народной легенде, роль Константина в обращении римской империи к новой религии. Но если в легенде это произошло исключительно благодаря ему, то историческая действительность — не стоит и уточнять — представляется совершенно иным образом и заслуживает того, чтобы ее тщательно проанализировали.
Во-первых, «обращение» Константина, раз уж укрепился этот термин, ни в коем случае не было христианским, но, бесспорно, было языческим. Будущему императору, возможно, действительно было видение около языческого храма, посвященного Аполлону Галльскому, то ли в Вогезах, то ли в окрестностях Отена. Как сообщает свидетель, сопровождавший Константина и его армию, видение представляло собой бога солнца, которому в некоторых культах поклонялись под именем «Sol Invictus» («Непобедимое Солнце»), и очень вероятно, что Константин как раз перед этим появлением был посвящен в одно из этих таинств, ибо когда римский сенат возвел триумфальную арку недалеко от Колизея в честь победы у моста Мильвиус, он снабдил памятник надписью: «instinctu divinitatis» — очень неопределенные слова, но явно показывающие, что победа была результатом «божественного вдохновения». А в проникнутом язычеством Риме ни Иисуса, ни кого-либо другого, кроме «Sol Invictus»'a, бога солнца, просто не могло быть.
Вопреки тому, во что слишком часто верят, Константин, кроме того, вовсе не признал христианство официальной религией римской империи. Действительно, во время его царствования никто не перестал поклоняться солнцу, да и он сам всю свою жизнь был верховным жрецом этого культа. Впрочем, это «Непобедимое Солнце» было повсюду:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107