Часы показали, что обратный полет продолжается пятнадцать минут. Всего пятнадцать. В этот момент мне стало ясно, каким будет финал: горючее кончится, мотор остановится и я провалюсь во тьму.
Продолжать полет с курсом, взятым мною, можно не более пяти минут. В противном случае я перемахну восточный выступ Монголии и окажусь в Маньчжурии. Надо садиться. Но как? Ночью я никогда этого не делал. Вместо посадки — удар о землю, и всему конец. И никто ничего не узнает обо мне. Комиссар пропал без вести. Пропал? Но меня ждут на аэродроме и наверняка пускают ракеты, чтобы привлечь мое внимание.
Стоп! Хватит мчаться в неизвестность! Надо встать в вираж и наблюдать, не появится ли спасительный маячок. Однако из опасения привлечь внимание японцев ракеты могут и не давать. Тогда, как только остановится мотор, прыгну на парашюте. Как сузился для меня мир!
О, счастье! Красные, белые и зеленые шарики слева прорезывали ночную мглу. Наши! Радость захлестнула меня. Как быстро меняются чувства в полете: то накал ненависти, доведенной до самозабвения, то страх, то беспредельная радость. Равнодушию ни на секунду нет места.
Внезапно ударила тишина. Она на миг оглушила и ослепила меня. Не пойму, что случилось. Но это только миг. Мотор остановился, но я дома. Радость снова захлестнула меня. Слышно, как бьется сердце. В небе спокойно сияют звезды. Почему я их раньше не видел?
Бесшумно, точно в какой-то безжизненной яме, теряю высоту. Сейчас должна быть земля. Гляжу вниз. Ничего не вижу. Может, выпрыгнуть? Но как оставить самолет? Его легкое посвистывание — как стон живого существа, жалобный голос о помощи. Будь что будет, попробую сесть.
Сел.
Боевое крещение
Сегодня 22 июня — самая короткая ночь, а нас подняли до зари, В теле сонная вялость, глаза слипаются. Такое чувство, что вроде забылся ненадолго, а вместо желанного сна — подъем. Пока ехали до самолетов, никто не обронил ни слова. Дремали.
Ночь прохладная. На траве роса. У своего истребителя я разостлал на земле самолетный чехол, лег и укрылся регланом. Кажется, только задремал, как раздался торопливый голос Васильева:
— По самолетам!
Прыжок, и я в кабине. Второе движение — и на мне парашют.
Через полчаса солнце поднялось над горизонтом и посеребрило росистую степь. Слабый ветерок, слегка пошевеливая траву, делал ее похожей на морскую гладь, поблескивающую мелкой рябью.
Аэродром застыл в тревожном ожидании. Кругом необыкновенная тишина. Шакал, бежавший по степи, издалека заметил самолеты, навострил уши и, принюхиваясь, немного постоял, потом поджал хвост и скрылся. Звонкие жаворонки, поднявшись высоко, начали славить начавшийся день. Воздух, пока еще не раскаленный, был спокоен. Ясные степные дали сливались с горизонтом.
На аэродром привезли завтрак. Из кабин вылезать не разрешалось.
— Есть не хочется, а вот чайку бы не помешало выпить, — сказал я технику.
Едва я принял из его рук кружку с какао, бутерброд с икрой и маслом, как в воздух взвились красные ракеты.
Аэродром пришел в движение, как потревоженный муравейник. Через минуту эскадрилья в воздухе.
Вылет оказался холостым. Пока самолеты заправляли бензином, мы позавтракали. И снова дежурство в кабинах.
Солнце уже поднялось в зенит и так раскалило землю, что на горизонте начался мираж. Волны раскаленного воздуха создавали впечатление, что вдали занялся пожар и медленно ползет к аэродрому. При более пристальном взгляде огонь и дым исчезали, открывалась картина безбрежного половодья. Куда-то схлынув, оно оставляло после себя огромные аэродромы, насыщенные техникой, потом поднимались нагромождения гор, по ним шли люди, мчались всадники… В приземном дрожащем воздухе можно было увидеть все, что находилось на монгольской земле.
Неподвижное сидение в кабине становится мучительным. Возникает неодолимое желание размяться, но можно только поерзать на парашюте, так плотно охватили меня привязные ремни, опоясавшие талию и плечи. Птицы и те не щебечут. Уставшие глаза сами начинают закрываться, и мираж нет-нет да и замельтешит в кабине. Понимаю, это уже вспышки галлюцинации, видения от жары и усталости. А дежурству в самолете и конца не видно.
Сегодня самый длинный день в году. Когда он кончится? Смотрю на часы. Время обеда, но он почему-то задерживается.
Тело окончательно задеревенело. Чувствую, что от четырехчасового сидения в таком пекле вот-вот засну или потеряю сознание. Дальше так продолжаться не может. Расстегиваю привязные ремни и, удлинив их, разминаю затекшие мышцы. В этот момент, словно набат, прозвучали выстрелы из ракетниц. Сигнал означал: всем немедленный вылет.
Запустив мотор, я увидел, как начался взлет с соседнего аэродрома. Поднялись и мы.
Эскадрилья плотным строем устремилась к Халхин-Голу. Вскоре показалась стая самолетов. Я подумал: свои, что взлетели раньше. Но группа слишком велика — 50 — 60 машин. В их полете было что-то необычное, чужое. И все серебристо-белые, не похожие на наши истребители. Они шли вызывающе спокойно, самоуверенно и красиво, словно являлись хозяевами монгольского неба. Мы развернулись на вражескую армаду.
Неверно было бы сказать, что сердце у меня в этот момент учащенно забилось. Нет. Оно екнуло, сжалось и застыло. Потом словно вспыхнуло, гневно и остро. Волнение новичка, ненависть, задор молодости — все переплелось. Кроме самолетов противника, я ничего не видел.
Вдруг произошло неожиданное — на японскую группу откуда-то сверху свалилась лавина самолетов. Удар был настолько силен и внезапен, что мне показалось, будто взрыв громадной силы разметал вражеский строй, оставив висеть горящие самолеты. Все завертелось в бешеной пляске.
Ошеломленный этой внезапной атакой, я непроизвольно оглядывал новую, до сих пор невиданную картину воздушной схватки. И тут заметил, что на выручку японским самолетам спешили другие. Нужно было их задержать, и мы пошли навстречу им.
Лобовая атака! Ни в коем случае не сворачивать!
Отчаяние охватило меня.
Сколько было написано про эту лобовую атаку! Сколько сложено легенд о летчиках, геройски шедших в лоб на врага! Сколько нужно умения, воли, чтобы выйти из нее победителем!
Все во мне натянулось в струну, дыхание перехватило. Но вражеские самолеты так стремительно выросли передо мной, что я, не успев посмотреть в прицел, инстинктивно нажал на гашетки оружия. Сверкнули струи огня — и все исчезло.
Еще не веря, что эта страшная лобовая атака так просто кончилась, я какую-то долю минуты летел в напряженном ожидании столкновения: ведь ни я, ни противник — никто не отвернулся. По крайней мере мне так показалось.
А что с остальными? Я опомнился и оглядел небо. Рядом никого не было, а кругом творилось что-то невообразимое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19