ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Значит, никогда. (Снимает брюки, садится на раскладушку и молча начинает имитировать движения джазиста, отрываясь от трубы, шепчет.) Майлз Дэвис. Импровизация в миноре.
ЭЛЛА. Ложись. Проспишь на завод.
ИГОРЬ. Ты забыла? Завтра я в вечернюю.
ЭЛЛА. Тогда пойдешь утром в молочную кухню.
ИГОРЬ (со вздохом откладывает трубу, гасит свет). Эх, какая лажа…
В темноте начинает пищать ребенок. Фигура Эллы в белой длинной рубашке маячит возле кроватки.
ЭЛЛА (поет). Засыпай, мой милый чудный бэби, исчезай, печали след…
Игорь, импровизируя, подпевает ей, ребенок затихает. Элла ложится.
ИГОРЬ (шепчет). Элка, помнишь, как мы встретились с тобой в «Шестиграннике»? Я солировал и вдруг увидел, что ты стоишь прямо возле эстрады и смотришь на меня и отказываешь всем чувакам. И в тот же год мы поехали с тобой на юг, на халтуру. Помнишь, как было на юге?
ЭЛЛА. А сейчас я какая стала противная, правда? Гадкая стала и некрасивая, не тот кадр…
ИГОРЬ. Ты все такая же, только время – стало другое. Все тогда было просто – дуй в трубу и киряй, вот и вся забота, а сейчас думать надо обо всем, и мы уже стали не такими веселыми…
Освещается кабинет профессора Аброскина. Аброскин вдвоем с Нытиком за бутылкой коньяку.
АБРОСКИН. Вы хоть немного знаете этого Кисточкина? Что он за человек?
НЫТИК. Женю Кисточкина? Прекрасно знаю. Здоровый молодой человек, еще два года назад выступал в соревнованиях по самбо, сейчас весь в журналистике. Типичный представитель родившихся в сорочке, знаете ли, не то, что я; 30 лет, прекрасная внешность, чудная должность, заработок, перспектива, своя машина, девушки, какие девушки… Ах, профессор, я сегодня откровенничаю – всю жизнь мечтаю о таких девушках, хотя бы об одной, а у него их столько! (Замечает выражение лица Аброскина.) Ой, простите, я хотел сказать, что Кисточкин очень искренний человек, но знаете, современная молодежь… Ну, конечно, ему пора уже остепениться.
АБРОСКИН. Да мне-то что? Думаете, меня волнуют его отношения с моей дочерью? Ничуть. Меня научили относиться ко всему философски.
НЫТИК. Правильно, я тоже только в этом нахожу утешение.
АБРОСКИН. В чем?
НЫТИК. В философии.
АБРОСКИН (хмелея). Вы вообще знаете, кто вы? Вы – паста!
НЫТИК (потрясен). Паста?
АБРОСКИН. Вас намазывает всяк кому не лень. Идите от меня, пить не умеете.
НЫТИК. Простите.
АБРОСКИН. Какую философию вы исповедуете? Махизм, монизм, буддизм? Может, вы ницшеанец?
НЫТИК. Нет-нет, вы не думайте, я ничего плохого… Я правильно исповедую… Вы меня неправильно поняли.
АБРОСКИН. Вы мне не компания. Я и один проживу. Проваливайте, паста! Мне надо подумать, у меня завтра доклад…
Нытик уходит.
АБРОСКИН (кружит по комнате с бутылкой в руке). Надо подумать, надо подумать обо всем – и о пасте, и об ее потребителях, о девушках и об их друзьях… Что это за судьба – обо всем думать?
Затемняется комната Аброскина и освещается кровать, на которой ворочается, отходя ко сну, Здоровяк.
ЗДОРОВЯК (напевая сквозь сон). Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна… (Глубоко дышит, бормочет.) Вдох, выдох, вдох, выдох. Глубокое и размеренное дыхание – вот мой секрет. (Засыпает.)
Затемняется кровать Здоровяка и освещается кровать Бабушки Принцкер. Бабушка лежит и задумчиво смотрит на Олю. Оля возле туалетного столика расчесывает волосы.
БАБУШКА. Дедушка любил ходить по ресторанам. В мирное время в Вильне был Клуб людей интеллигентных профессий. Мы начинали там свой вечер при свечах, а потом ехали на извозчике в залитые светом рестораны и часто встречали утро в каком-нибудь кафе-шантане. (Поёт.) Владеть кинжалом я умею, я близ Кавказа рождена… Оля, почему у меня сегодня какое-то интимно-лирическое настроение?
ОЛЯ. В воскресенье после игры мы едем с Булем в кафе «Аэлита».
БАБУШКА. Правильно, а маме скажи, что идешь в гости к школьной подруге. У мамы странные взгляды на молодежь.
ОЛЯ. А думаешь, я хочу идти с Булем?
БАБУШКА. Это что, намек?
ОЛЯ (с лихорадочной быстротой). Бабушка, а правда, Света очень-очень красивая?
БАБУШКА. Это что, намек?
ОЛЯ (странно возбужденная, ходит вокруг кровати, поет). Еду домой я в трамвае-е-е…
Бабушка следит за ней, покачивая головой. Затемнение. Слышен смех Светланы. Она по-прежнему на авансцене вместе с Кисточкиным.
КИСТОЧКИН. Можешь смеяться, но ты для меня, как ветер, я без тебя скоро увяну, у меня ведь августовский срок, а ты – это ветер с теплым дождем… (Светлана уже не смеется, он обнимает ее и привлекает к себе.) Без меня тебе тоже туго, потому что ветру нельзя без листьев, а я – тяжелые августовские листья…
СВЕТЛАНА (хрипло). Нет, не могу, пусти!
КИСТОЧКИН (сорвавшись). Мещанка, тебе что, штамп нужен в паспорте?
СВЕТЛАНА (взяв себя в руки). Ну-ка, пусти, поэт!
Вырывается и уходит четким, деловым шагом.
КИСТОЧКИН. Такая лирика пропала зря!
Медленно бредет по просцениуму, насвистывает, останавливается в центре, поворачивается спиной к залу, освобожденно потягивается.
За ним окна большого дома. Одно за другим окна гаснут, дом выплывает из ночи мрачным романтическим силуэтом. Слышен чей-то храп, писк ребенка, стук будильника, обрывки уже слышанных нами разговоров.
КИСТОЧКИН. Засыпает жилмассив, кооператив и коллектив. Спят мои пупсики, а в них идут необратимые процессы, облысение и склероз. Накушались, подсчитали, сколько дней до получки, прочли мой фельетон и бай-бай… Спите, пупсики, спите, труженики, светики-пересветики…
По просцениуму проходит Суровый в Лиловом, останавливается, глядит на Кисточкина. Тот медленно к нему поворачивается и смотрит на него выжидательно.
СУРОВЫЙ. Тра-та-та, тра-та-та, мы возьмем с собой.
КИСТОЧКИН. Кота.
СУРОВЫЙ. Чижика…
КИСТОЧКИН. Собаку.
СУРОВЫЙ. Петьку…
КИСТОЧКИН. Забияку.
СУРОВЫЙ. Обезьяну…
КИСТОЧКИН. Попугая.
СУРОВЫЙ. Вот компания какая!
Раскланивается с Кисточкиным, уходит. Тот смотрит ему вслед.

ЗАНАВЕС
ПРОЛОГ ВТОРОЙ
Та же площадка перед домом, что и в прологе. Слева на авансцене закрытая еще продпалатка – стеклянный ларек. Справа – столик летнего кафе с поставленными на него ножками вверх стульями.
Рассвет. Огибая продпалатку, выходит человек в старой кожаной куртке, в протертых джинсах, тяжелых ботинках. Это Треугольников.
ТРЕУГОЛЬНИКОВ (останавливается, смотрит на дом). А вдруг он женился? Это здорово усложнит мою задачу. В квартире у него, конечно, полный модерн, и жена-красавица крутит хула-хуп. А может быть, сейчас уже не крутят хулахуп?… А в Москве многое переменилось – милиция теперь в белых портупеях! (Подходит к столику, снимает с него стул, садится.) Все еще спят, я мог бы подождать во Внукове. Не терпится покончить… Что там рассусоливать и мямлить? В моем возрасте нужно уже уметь а-на-ли-зи-ро-вать воспоминания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17