Но Мирабо удалось уладить грозивший осложнениями конфликт официальным отрицанием своей причастности к этому изданию.
Мирабо пишет в эти последние предреволюционные годы много, запальчиво. Он теперь чувствует себя гораздо увереннее, чем раньше. Хотя большинство издаваемых им произведений в соответствии с обычаем времени не подписаны, многие из них пользуются широкой известностью. Так, его первая книга «Опыт о деспотизме» имела репутацию чуть ли не одного из ведущих произведений просветительской мысли.
Мирабо смело атакует и политических деятелей, пользовавшихся большим весом среди оппозиции в рядах третьего сословия.
Богатый банкир Нсккер во Франции, с большим успехом приумноживший свое личное состояние, может быть, поэтому слывет среди французской буржуазии крупнейшим мастером финансового искусства. Французская буржуазия возлагает на Неккера все надежды. Принято считать, что лишь он один может спасти королевство от финансового банкротства, что у него все карманы набиты спасительными рецептами излечения Франции.
Мирабо отнюдь не разделяет этих иллюзий. В силу множества причин частного, нередко второстепенного характера он терпеть не может этого деятеля. Отдавая себе отчет в том, что борьбой против Неккера он не будет способствовать росту своей популярности, Мирабо тем не менее решается на открытую войну против знаменитого финансиста. В момент, когда популярность Неккера достигает кульминации, Мирабо публикует против него памфлет «Письма о господине Некксре». Это «часы, которые всегда опаздывают», — пренебрежительно отзывается он о Неккере.
Но расчетливо, видимо, переоценивая свои силы, он ведет одновременно войну не только против Неккера, но и против еще могущественного в то время министра Ка-лонна. Мирабо прозорливо предвидит скорое падение Калонна, но, не дожидаясь этого часа, он публикует и против него памфлеты. Впрочем, обширная литературная продукция Мирабо задевает интересы и других. Ироничный Бомарше, увлеченный в это время спекулятивными операциями крупного масштаба, попавший под критический обстрел Мирабо, насмешливо замечает: «С меня хватит этой мирабели, я ее наелся вдоволь».
С начала 1788 года Мирабо, еще ранее выезжавший на время из Берлина в Париж, окончательно остается в столице. Но семья его, без которой он чувствует себя бездомным, все еще находилась в Пруссии. И ему приходится изыскивать разные варианты ее возвращения в Париж. Самые главные трудности, как почти всю его жизнь, — финансовые. Ему уже около сорока лет, а он все еще не научился простому искусству считать деньги и жить сообразно своим доходам. Наконец с помощью друзей ему удается преодолеть препятствия, возникавшие, на пути возвращения его семьи, и в 1788 году она воссоединяется.
Жюли-Генриетта возвращается вовремя. В 1788 году Мирабо валит с ног какая-то загадочная и причиняющая ему невероятные страдания болезнь. Врачи не могут поставить точный диагноз. В соответствии с канонами медицины того времени лечат пациента пусканием крови. Может быть, Мирабо за это время потерял около двух литров крови. И если в конце концов он преодолел все свои недуги и прошел через все опасные методы лечения тех лет, то этим он был обязан не только своему могучему от природы организму, но и заботливому уходу жены.
Но этот хаотичный, внутренне противоречивый человек, на самом деле ощущающий облегчение лишь тогда, когда рядом с ним была его верная подруга, и искренне стремившийся закрепить этот союз, впервые давший ему душевный покой, умудряется собственными руками разрушить то, что было так счастливо им найдено. Он позволил втянуть себя в интрижку, переросшую в длительную устойчивую связь с женщиной сомнительной репутации, занимавшей его первоначально лишь как реальная хозяйка издательского предприятия. Жюли-Ген-риетта де Нейра до поры до времени терпела неверность своего мужа. Но и ее терпению пришел конец. В августе 1788 года она ушла из дома и в тот же вечер выехала в Лондон.
Еще вчера казавшееся таким надежным и счастливым семейное гнездо опустело. Мирабо был полон решимости все исправить, все изменить: поехать за Жюли в Лондон, уговорить ее вернуться, восстановить семейное счастье, которое он сам преступным легкомыслием разрушил.
Но наступил завтрашний день с новыми заботами, с делами, казавшимися, как всегда, безотлагательными. И то, что решено было сделать завтра, отодвигалось еще на один день, затем еще на один, и так все дальше, постепенно теряя свою настоятельность и мало-помалу превращаясь из жизненной необходимости в благие пожелания.
Мирабо еще представлялось, что вся жизнь впереди, что все еще только начинается, он еще не вступил даже в полную силу — ему ведь нет еще и сорока лет — и что он успеет еще все изменить, все повернуть к лучшему.
Бедный, слабый человек! Мог ли он знать тогда, что хотя действительно наступили самые важные страницы его биографии, но что они будут и самыми короткими и что жизнь, казавшаяся ему безбрежным океаном, уже шла к концу: не пройдет и двух лет, как она будет оборвана смертью.
XVII
18 ноября 1787 года Мирабо писал: «Франция созрела для революции».
Мирабо в эти последние годы случалось во многом ошибаться, совершать ложные или опрометчивые поступки. Но о главном, о характере и тенденциях общественного развития он судил правильно. И в только что приведенном отрывке он также яснее, чем многие его современники, определил положение вещей. Франция действительно была на пороге революции. Мирабо столь же обоснованно высказывал еще в пору созыва нотаблей, когда многое было неясным и не представлялось неизбежным крушение последнего неудачного маневра Калонна, уверенность, что в скором времени король окажется перед необходимостью созыва Генеральных штатов. И в этом он также не ошибся.
В августе 1788 года, после того, как потерпели неудачу все попытки Ломени де Врненна (сменившего бежавшего Калонна) на путях реакционной политики преодолеть углублявшийся в королевстве кризис, после того, как вся страна узнала, что, несмотря на обещания и заверения, государственный дефицит превысил 140 миллионов ливров, монархии ничего не оставалось, — как объявить о созыве Генеральных штатов на май 1789 года.
Все мгновенно пришло в движение. Созыв Генеральных штатов, предстоящее выдвижение кандидатов в депутаты, подготовка наказов, обсуждение необозримых задач — все это кружило головы, рождало радостные ожидания, большие надежды.
С первых же дней после опубликования королевского указа о Генеральных штатах выявилось глубокое расхождение между целями и задачами монархии, с одной стороны, и всей нации — с другой. Король надеялся, что Генеральные штаты дадут ему возможность отсрочить или полностью избежать нарастание революционного кризиса и обеспечат пути преодоления финансового банкротства и пополнения пустой королевской казны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Мирабо пишет в эти последние предреволюционные годы много, запальчиво. Он теперь чувствует себя гораздо увереннее, чем раньше. Хотя большинство издаваемых им произведений в соответствии с обычаем времени не подписаны, многие из них пользуются широкой известностью. Так, его первая книга «Опыт о деспотизме» имела репутацию чуть ли не одного из ведущих произведений просветительской мысли.
Мирабо смело атакует и политических деятелей, пользовавшихся большим весом среди оппозиции в рядах третьего сословия.
Богатый банкир Нсккер во Франции, с большим успехом приумноживший свое личное состояние, может быть, поэтому слывет среди французской буржуазии крупнейшим мастером финансового искусства. Французская буржуазия возлагает на Неккера все надежды. Принято считать, что лишь он один может спасти королевство от финансового банкротства, что у него все карманы набиты спасительными рецептами излечения Франции.
Мирабо отнюдь не разделяет этих иллюзий. В силу множества причин частного, нередко второстепенного характера он терпеть не может этого деятеля. Отдавая себе отчет в том, что борьбой против Неккера он не будет способствовать росту своей популярности, Мирабо тем не менее решается на открытую войну против знаменитого финансиста. В момент, когда популярность Неккера достигает кульминации, Мирабо публикует против него памфлет «Письма о господине Некксре». Это «часы, которые всегда опаздывают», — пренебрежительно отзывается он о Неккере.
Но расчетливо, видимо, переоценивая свои силы, он ведет одновременно войну не только против Неккера, но и против еще могущественного в то время министра Ка-лонна. Мирабо прозорливо предвидит скорое падение Калонна, но, не дожидаясь этого часа, он публикует и против него памфлеты. Впрочем, обширная литературная продукция Мирабо задевает интересы и других. Ироничный Бомарше, увлеченный в это время спекулятивными операциями крупного масштаба, попавший под критический обстрел Мирабо, насмешливо замечает: «С меня хватит этой мирабели, я ее наелся вдоволь».
С начала 1788 года Мирабо, еще ранее выезжавший на время из Берлина в Париж, окончательно остается в столице. Но семья его, без которой он чувствует себя бездомным, все еще находилась в Пруссии. И ему приходится изыскивать разные варианты ее возвращения в Париж. Самые главные трудности, как почти всю его жизнь, — финансовые. Ему уже около сорока лет, а он все еще не научился простому искусству считать деньги и жить сообразно своим доходам. Наконец с помощью друзей ему удается преодолеть препятствия, возникавшие, на пути возвращения его семьи, и в 1788 году она воссоединяется.
Жюли-Генриетта возвращается вовремя. В 1788 году Мирабо валит с ног какая-то загадочная и причиняющая ему невероятные страдания болезнь. Врачи не могут поставить точный диагноз. В соответствии с канонами медицины того времени лечат пациента пусканием крови. Может быть, Мирабо за это время потерял около двух литров крови. И если в конце концов он преодолел все свои недуги и прошел через все опасные методы лечения тех лет, то этим он был обязан не только своему могучему от природы организму, но и заботливому уходу жены.
Но этот хаотичный, внутренне противоречивый человек, на самом деле ощущающий облегчение лишь тогда, когда рядом с ним была его верная подруга, и искренне стремившийся закрепить этот союз, впервые давший ему душевный покой, умудряется собственными руками разрушить то, что было так счастливо им найдено. Он позволил втянуть себя в интрижку, переросшую в длительную устойчивую связь с женщиной сомнительной репутации, занимавшей его первоначально лишь как реальная хозяйка издательского предприятия. Жюли-Ген-риетта де Нейра до поры до времени терпела неверность своего мужа. Но и ее терпению пришел конец. В августе 1788 года она ушла из дома и в тот же вечер выехала в Лондон.
Еще вчера казавшееся таким надежным и счастливым семейное гнездо опустело. Мирабо был полон решимости все исправить, все изменить: поехать за Жюли в Лондон, уговорить ее вернуться, восстановить семейное счастье, которое он сам преступным легкомыслием разрушил.
Но наступил завтрашний день с новыми заботами, с делами, казавшимися, как всегда, безотлагательными. И то, что решено было сделать завтра, отодвигалось еще на один день, затем еще на один, и так все дальше, постепенно теряя свою настоятельность и мало-помалу превращаясь из жизненной необходимости в благие пожелания.
Мирабо еще представлялось, что вся жизнь впереди, что все еще только начинается, он еще не вступил даже в полную силу — ему ведь нет еще и сорока лет — и что он успеет еще все изменить, все повернуть к лучшему.
Бедный, слабый человек! Мог ли он знать тогда, что хотя действительно наступили самые важные страницы его биографии, но что они будут и самыми короткими и что жизнь, казавшаяся ему безбрежным океаном, уже шла к концу: не пройдет и двух лет, как она будет оборвана смертью.
XVII
18 ноября 1787 года Мирабо писал: «Франция созрела для революции».
Мирабо в эти последние годы случалось во многом ошибаться, совершать ложные или опрометчивые поступки. Но о главном, о характере и тенденциях общественного развития он судил правильно. И в только что приведенном отрывке он также яснее, чем многие его современники, определил положение вещей. Франция действительно была на пороге революции. Мирабо столь же обоснованно высказывал еще в пору созыва нотаблей, когда многое было неясным и не представлялось неизбежным крушение последнего неудачного маневра Калонна, уверенность, что в скором времени король окажется перед необходимостью созыва Генеральных штатов. И в этом он также не ошибся.
В августе 1788 года, после того, как потерпели неудачу все попытки Ломени де Врненна (сменившего бежавшего Калонна) на путях реакционной политики преодолеть углублявшийся в королевстве кризис, после того, как вся страна узнала, что, несмотря на обещания и заверения, государственный дефицит превысил 140 миллионов ливров, монархии ничего не оставалось, — как объявить о созыве Генеральных штатов на май 1789 года.
Все мгновенно пришло в движение. Созыв Генеральных штатов, предстоящее выдвижение кандидатов в депутаты, подготовка наказов, обсуждение необозримых задач — все это кружило головы, рождало радостные ожидания, большие надежды.
С первых же дней после опубликования королевского указа о Генеральных штатах выявилось глубокое расхождение между целями и задачами монархии, с одной стороны, и всей нации — с другой. Король надеялся, что Генеральные штаты дадут ему возможность отсрочить или полностью избежать нарастание революционного кризиса и обеспечат пути преодоления финансового банкротства и пополнения пустой королевской казны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127