- думает Рохеле, воскрешая в памяти все эти россказни. - Гроша ломаного я бы не дала за этот напиток и за такую, с позволения сказать, любовь! Мой Мойше-Мендл любит меня без всякого любовного напитка... А я его? А я Мойше-Мендла?.."
Рохеле повернулась на другой бок, лицом к стене, и крепко призадумалась. Впервые пришла ей в голову такая мысль. "Вот еще страсти какие! Чепуха! Небылицы на тараканьих ножках! Причем тут "люблю-не люблю"! Во всяком случае, не ненавижу!.."
Да и говоря по совести, отчего ей не любить мужа? Мойше-Мендл не урод какой, прости господи. Он - человек современный: пейсы закладывает за уши, чтобы их не было видно, читает газеты. Любит в разговоре блеснуть острым словцом, позабавиться в компании молодежи... Вполне приличный молодой человек! Правда, с ней, с женой, он все еще обращается как-то дико: двух слов с ней никогда всерьез не вымолвит. Кинет словечко и тотчас же отвернется: спешит в синагогу либо на базар. Нет того, чтобы улучить часок-другой, подсесть к жене да поговорить по душе, как водится у людей, потолковать о том о сем,-дикарь, да и только!
Да, не о том мечтала Рохеле, когда была невестой. Тогда ей казалось: все завидуют тому, что у нее такой чудо-жених. Она была уверена, что лучшего, чем Мойше-Мендл (как он был хорош тогда!), во всем мире не сыщешь, что она будет счастливейшей женщиной... А теперь! Ее подружки живут припеваючи: одна поселилась с мужем в большом городе и шлет оттуда восторженные письма; другая тоже обзавелась своим домком, живет самостоятельно; даже Хана-Мирл, так убивавшаяся, когда судьба заставила ее выйти за вдовца с пятью детьми, - и та сейчас счастлива. А она, Рохеле? Увы, ей нечем похвастать. Всю неделю сидит взаперти, будто птичка в клетке. Ешь, пей и спи! Свекор и свекровь изводят ее своими неусыпными заботами, - день и ночь все Рохеле да Рохеле! А Мойше-Мендл с его привычками, с его скупыми фразами, что она для него? Тс... кто-то стучится в дверь. Должно быть, Мойше-Мендл. Свекровь вышла отворить ему дверь.
– Мойше-Мендл?
– А? Что?
– Это ты, Мойше-Мендл?-спрашивает мать.
– Ну и пляска!-лепечет Мойше-Мендл.-Пропади они пропадом! Бррр!..
– Что ты мелешь, Мойше-Мендл, - говорит мать. - Раздевайся и спать ложись.
– Пропади они пропадом! Ну и здорово же напились! Берл-Менаше, ха-ха-ха!
– Бог с тобой, Мойше-Мендл, что за вздор ты несешь! - воскликнула Двося-Малка, зажигая спичку.
– Разве вы не видите, свекровь, что он пьян как стелька? Зажгите, пожалуйста, свечку, не то он себе нос расшибет.
– Бррр!.. Еще рюмочку!.. Ну их ко всем чертям!
Бормоча под нос что-то невнятное, Мойше-Мендл повалился на кровать, и тотчас послышался его оглушительный храп. Заснула и Двося-Малка. Детишки давно уже почили сном. Со всех сторон раздаются свист и храп. Все сладко спят в этом доме. Одна Рохеле никак не может уснуть. Не спится, хоть что хочешь делай! В окно светит луна. Длинная бледная полоса света падает на кровать, на которой лежит, разметавшись во сне, Мойше-Мендл. Рот у него широко открыт, голова запрокинута, шея вытянута, и из нее выпирает уродливый острый кадык. Глядеть тошно!
Рохеле, не хочет смотреть и все же смотрит. Никогда еще муж не казался ей таким противным, как теперь, в эту ночь. Невольно она сравнивает его с другим - с этим повесой Стемпеню. Неужели это тот самый Мойше-Мендл, еще совсем недавно ее жених, белолицый и красивый, с приветливой улыбкой на устах, с живыми глазами? Куда девались его стройная фигура, приятные манеры, остроумие? Да неужто же это тот самый Мойше-Мендл?
И снова Рохеле невольно сравнивает мужа с другим - со Стемпеню.
Прочь, прочь, греховные мысли! Не смущайте душу добропорядочной женщины!
VIII
На обед, посвященный обряду "повязывания"!
На следующий день после венчания, когда посыльная из синагоги Хьена явилась к Двосе-Малке с сообщением, что мать невесты, сама невеста, ее жених и все сватья приглашают Двосю-Малку и ее семью на торжественный обед, Рохеле уже была повязана и разодета по последней моде местного дамского портного Довида-Механика. На ней было шелковое платье небесно-голубого цвета с белыми кружевами и широкими рукавами, какие тогда носили в Мазеповке, где мода обычно запаздывает на несколько лет. Сквозь накинутый на голову ажурный шелковый платок просвечивали повойник и косы... правда, чужие косы; ее собственные белокурые волосы уже давно острижены, запрятаны от людских глаз навсегда, навеки. Затем она нацепила на себя, как водится, весь набор приличествующих случаю украшений: несколько ниток жемчуга, длинную золотую цепочку, брошь, браслеты, перстни, серьги.
Принаряженная, сидела Рохеле в своей комнате, где Мойше-Мендл еще лежал все в той же позе, как и вчера, с выпирающим кадыком, и, открыв широко рот, неистово храпел.
"Какая огромная разница между Мойше-Мендлом-женихом и Мойше-Мендлом-мужем!-думала Рохеле. - Тот Мойше-Мендл был так привлекателен, глаза его блестели, как венчальные свечи, голос звучал неясно, и во всем он был мил. А этот? Какая нелепая долговязая фигура! Грудь - узкая, спина сутулая! А на щеках высыпала реденькая рыжая бородка. Откуда взялась у Мойше-Мендла этакая козлиная бородка?"
И невольно мысли ее снова и снова возвращаются к тому шалопаю, чей образ всю ночь не давал ей заснуть.
"Вот не было печали! - продолжает размышлять Рохеле. - Нет, я сама виновата, сама, сама! Новая напасть на мою голову - Стемпеню! И с чего это я вдруг разговорилась с музыкантом? Фи, стыд какой! Что сказали бы люди, если бы заметили, как я стою и разговариваю с ним? Хорошо, что вокруг был такой ералаш... А что бы сказал Мойше-Мендл?"
С ласковой улыбкой подошла она к постели мужа, склонилась к его изголовью и окликнула по имени. Мойше-Мендл открыл свои серые глаза и долго глядел на жену непонимающим взглядом.
– Мойше-Мендл! - повторила Рохеле, склонясь над ним еще ниже.-Не узнаешь меня, что ли, Мойше-Мендл? Чего ты на меня так смотришь? Очень уж, видно, понравилась я тебе?
– Оставь меня в покое!.. Спать хочу! - И, повернувшись лицом к стене, Мойше-Мендл снова неистово захрапел.
– Жених и невеста, их родители и вся их родня просят вас, вашу свекровь и вашего мужа на обед, посвященный обряду "повязывания"!
Так одним духом выпалила посыльная из синагоги Хьена, просунув голову в дверь. Но, увидев Рохеле, склонившуюся над изголовьем мужа, отпрянула назад.
Рохеле застала невесту еще неповязанной. Подруги расцеловались, и, как и полагается при встрече двух молодых замужних женщин, между ними завязалась оживленная беседа.
Понемногу начали собираться гости. На столах уже красовались редька в меду, пряники, миндальные баранки, медовый хлеб, штрудель.
Как и вчера, нищий и синагогальные служки были тут как тут. Отец невесты, Хаим-Бенцион, в своем бархатном картузе, гладко причесанный, мечется по комнате сам не свой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Рохеле повернулась на другой бок, лицом к стене, и крепко призадумалась. Впервые пришла ей в голову такая мысль. "Вот еще страсти какие! Чепуха! Небылицы на тараканьих ножках! Причем тут "люблю-не люблю"! Во всяком случае, не ненавижу!.."
Да и говоря по совести, отчего ей не любить мужа? Мойше-Мендл не урод какой, прости господи. Он - человек современный: пейсы закладывает за уши, чтобы их не было видно, читает газеты. Любит в разговоре блеснуть острым словцом, позабавиться в компании молодежи... Вполне приличный молодой человек! Правда, с ней, с женой, он все еще обращается как-то дико: двух слов с ней никогда всерьез не вымолвит. Кинет словечко и тотчас же отвернется: спешит в синагогу либо на базар. Нет того, чтобы улучить часок-другой, подсесть к жене да поговорить по душе, как водится у людей, потолковать о том о сем,-дикарь, да и только!
Да, не о том мечтала Рохеле, когда была невестой. Тогда ей казалось: все завидуют тому, что у нее такой чудо-жених. Она была уверена, что лучшего, чем Мойше-Мендл (как он был хорош тогда!), во всем мире не сыщешь, что она будет счастливейшей женщиной... А теперь! Ее подружки живут припеваючи: одна поселилась с мужем в большом городе и шлет оттуда восторженные письма; другая тоже обзавелась своим домком, живет самостоятельно; даже Хана-Мирл, так убивавшаяся, когда судьба заставила ее выйти за вдовца с пятью детьми, - и та сейчас счастлива. А она, Рохеле? Увы, ей нечем похвастать. Всю неделю сидит взаперти, будто птичка в клетке. Ешь, пей и спи! Свекор и свекровь изводят ее своими неусыпными заботами, - день и ночь все Рохеле да Рохеле! А Мойше-Мендл с его привычками, с его скупыми фразами, что она для него? Тс... кто-то стучится в дверь. Должно быть, Мойше-Мендл. Свекровь вышла отворить ему дверь.
– Мойше-Мендл?
– А? Что?
– Это ты, Мойше-Мендл?-спрашивает мать.
– Ну и пляска!-лепечет Мойше-Мендл.-Пропади они пропадом! Бррр!..
– Что ты мелешь, Мойше-Мендл, - говорит мать. - Раздевайся и спать ложись.
– Пропади они пропадом! Ну и здорово же напились! Берл-Менаше, ха-ха-ха!
– Бог с тобой, Мойше-Мендл, что за вздор ты несешь! - воскликнула Двося-Малка, зажигая спичку.
– Разве вы не видите, свекровь, что он пьян как стелька? Зажгите, пожалуйста, свечку, не то он себе нос расшибет.
– Бррр!.. Еще рюмочку!.. Ну их ко всем чертям!
Бормоча под нос что-то невнятное, Мойше-Мендл повалился на кровать, и тотчас послышался его оглушительный храп. Заснула и Двося-Малка. Детишки давно уже почили сном. Со всех сторон раздаются свист и храп. Все сладко спят в этом доме. Одна Рохеле никак не может уснуть. Не спится, хоть что хочешь делай! В окно светит луна. Длинная бледная полоса света падает на кровать, на которой лежит, разметавшись во сне, Мойше-Мендл. Рот у него широко открыт, голова запрокинута, шея вытянута, и из нее выпирает уродливый острый кадык. Глядеть тошно!
Рохеле, не хочет смотреть и все же смотрит. Никогда еще муж не казался ей таким противным, как теперь, в эту ночь. Невольно она сравнивает его с другим - с этим повесой Стемпеню. Неужели это тот самый Мойше-Мендл, еще совсем недавно ее жених, белолицый и красивый, с приветливой улыбкой на устах, с живыми глазами? Куда девались его стройная фигура, приятные манеры, остроумие? Да неужто же это тот самый Мойше-Мендл?
И снова Рохеле невольно сравнивает мужа с другим - со Стемпеню.
Прочь, прочь, греховные мысли! Не смущайте душу добропорядочной женщины!
VIII
На обед, посвященный обряду "повязывания"!
На следующий день после венчания, когда посыльная из синагоги Хьена явилась к Двосе-Малке с сообщением, что мать невесты, сама невеста, ее жених и все сватья приглашают Двосю-Малку и ее семью на торжественный обед, Рохеле уже была повязана и разодета по последней моде местного дамского портного Довида-Механика. На ней было шелковое платье небесно-голубого цвета с белыми кружевами и широкими рукавами, какие тогда носили в Мазеповке, где мода обычно запаздывает на несколько лет. Сквозь накинутый на голову ажурный шелковый платок просвечивали повойник и косы... правда, чужие косы; ее собственные белокурые волосы уже давно острижены, запрятаны от людских глаз навсегда, навеки. Затем она нацепила на себя, как водится, весь набор приличествующих случаю украшений: несколько ниток жемчуга, длинную золотую цепочку, брошь, браслеты, перстни, серьги.
Принаряженная, сидела Рохеле в своей комнате, где Мойше-Мендл еще лежал все в той же позе, как и вчера, с выпирающим кадыком, и, открыв широко рот, неистово храпел.
"Какая огромная разница между Мойше-Мендлом-женихом и Мойше-Мендлом-мужем!-думала Рохеле. - Тот Мойше-Мендл был так привлекателен, глаза его блестели, как венчальные свечи, голос звучал неясно, и во всем он был мил. А этот? Какая нелепая долговязая фигура! Грудь - узкая, спина сутулая! А на щеках высыпала реденькая рыжая бородка. Откуда взялась у Мойше-Мендла этакая козлиная бородка?"
И невольно мысли ее снова и снова возвращаются к тому шалопаю, чей образ всю ночь не давал ей заснуть.
"Вот не было печали! - продолжает размышлять Рохеле. - Нет, я сама виновата, сама, сама! Новая напасть на мою голову - Стемпеню! И с чего это я вдруг разговорилась с музыкантом? Фи, стыд какой! Что сказали бы люди, если бы заметили, как я стою и разговариваю с ним? Хорошо, что вокруг был такой ералаш... А что бы сказал Мойше-Мендл?"
С ласковой улыбкой подошла она к постели мужа, склонилась к его изголовью и окликнула по имени. Мойше-Мендл открыл свои серые глаза и долго глядел на жену непонимающим взглядом.
– Мойше-Мендл! - повторила Рохеле, склонясь над ним еще ниже.-Не узнаешь меня, что ли, Мойше-Мендл? Чего ты на меня так смотришь? Очень уж, видно, понравилась я тебе?
– Оставь меня в покое!.. Спать хочу! - И, повернувшись лицом к стене, Мойше-Мендл снова неистово захрапел.
– Жених и невеста, их родители и вся их родня просят вас, вашу свекровь и вашего мужа на обед, посвященный обряду "повязывания"!
Так одним духом выпалила посыльная из синагоги Хьена, просунув голову в дверь. Но, увидев Рохеле, склонившуюся над изголовьем мужа, отпрянула назад.
Рохеле застала невесту еще неповязанной. Подруги расцеловались, и, как и полагается при встрече двух молодых замужних женщин, между ними завязалась оживленная беседа.
Понемногу начали собираться гости. На столах уже красовались редька в меду, пряники, миндальные баранки, медовый хлеб, штрудель.
Как и вчера, нищий и синагогальные служки были тут как тут. Отец невесты, Хаим-Бенцион, в своем бархатном картузе, гладко причесанный, мечется по комнате сам не свой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26