A paper delivered at the American Anthropol. Association Annual Meeting, November 21-24, 1965, p. 4).
(X) Следует подчеркнуть, что Хейердал здесь абсолютно прав. Даже те лингвисты, которые явно склонны к переоценке возможностей лексикостатистики и глоттохронологии, невольно констатируют в историографических разделах своих работ поразительную разноголосицу среди исследователей, пытающихся установить генетическое соотношение полинезийских языков и диалектов между собой и с языками других народов (см., например: G.W. Grасе. The linguistic evidence. Current anthropology, vol. 5, No. 5, 1964; R. Green. Linguistic suhgrouping within Polynesia: the implications for prehistoric settlement. J. Polynesian soc., vol. 75, No. 1.1966).
Крайний разнобой в лингвистических характеристиках полинезийских языков хорошо виден и из обзора классификаций их в книге П.И. Пучкова «Население Океании» (стр. 32-35). В связи с этим нельзя не согласиться с немецким ученым X. Келером в том, что «лингвистические исследования сами по себе не могут дать удовлетворительных результатов в решении проблемы происхождения и миграций полинезийцев, меланезийцев и микронезийцев» (H. Kehler. Comments. Current anthropology, vol. 5, No. 5, 1966, p. 393).
Существенным пороком лингвистических исследований в Полинезии методами лексикостатистики и глоттохронологии является и то, что авторы гипотетических генетических схем, исследуя ныне распространенные в Полинезии полинезийские языки и расстанавливая эти языки в том или ином порядке, не рассматривают проблемы существования, если не сейчас, то в прошлом неполинезийского языкового компонента в Полинезии. А в этом ведь как раз и заключается суть гипотезы Хейердала. Поэтому любые выводы, сделанные на основе подобного рода лингвистических исследований, не могут опровергнуть гипотезу Хейердала просто потому, что они бьют мимо цели.
(XI) Если отвлечься от истории вопроса, то основной смысл статьи – в утверждении Хейердала, что пасхальская письменность имеет неполинезийское происхождение. Это, конечно, пока гипотеза, но гипотеза, заслуживающая внимания хотя бы из-за соображений, приведенных в послесловии.
Немало места в статье уделено предпринимавшимся различными исследователями попыткам прочтения пасхальских дощечек, в частности попыткам увязать тексты дощечек с записанными вариантами легенд, преданий, верований, родословных. В связи с этим приходится отметить, что при оценке фольклора пасхальцев обе стороны – и Хейердал, и его оппоненты, видимо, проявляют известную неосторожность. Обязательно ли должны присутствовать в фольклоре острова Пасхи неполинезийские элементы и мотивы? Хейердал полагает, что обязательно. Доказывает ли, с другой стороны, отсутствие таких мотивов и элементов, что население острова Пасхи всегда было строго полинезийским?
Советские ученые H.А. Бутинов, Ю.В. Кнорозов, И.К. Федорова в этом не сомневаются (см., например: Н.А. Бутинов. Короткоухие и длинноухие на острове Пасхи; Ю.В. Кноpозов. Легенды о заселении острова Пасхи; И.К. Федорова. Ареои на острове Пасхи. Советская этнография, Э 4, 1966). Кажется, однако, что и на тот, и на другой вопрос правильнее дать отрицательный ответ. И вот из каких соображений. Обзор легенд о заселении острова Пасхи, собранных и записанных Т. Жоссаном, У. Томсоном, С. Раутледж, А. Метро, С. Энглертом, Ф. Фельбермайером и некоторыми другими исследователями, привел Ю.В. Кнорозова к выводу, с которым едва ли нужно спорить: все рассмотренные легенды «имеют чисто полинезийский характер» (Ю.В. Кнорозов. Легенды о заселении острова Пасхи, стр. 153). Собственно, так и должно быть: ведь нынешнее население острова – полинезийцы и только полинезийцы. Совсем не обязательно, чтобы в современном полинезийском фольклоре сохранялся неполинезийский субстрат. Но в сколь глубокую древность можно проникнуть, опираясь на анализ фольклора острова Пасхи? Можно ли, опираясь на полинезийский характер местного фольклора, заключить, что полинезийцы здесь были с самого начала? Разве древняя традиция не могла или даже не должна была быть прервана?
Следует учитывать и еще одно существенное обстоятельство. Вторжение элементов нового (например, библейских мотивов под влиянием миссионерских проповедей или не свойственных аборигенам географических знаний после первого контакта с европейскими морепроходцами) в старые легенды, предания, вообще в устную традицию происходит удивительно быстро, и далеко не всегда ученым удается «поймать» момент и причину внедрения нового, инородного в старое, традиционное. А бесхитростные энтузиасты ученые склонны порой рассматривать это новое как неотъемлемую часть подлинно древней традиции. Любопытные примеры этому привел недавно Грегори Денинг (см: G. Dening. Ethnohistory in Polynesia. J. Pacific History, vol. 1. Canberra, 1966, pp. 32-33 etc.).
(XII) Над раскрытием характера письменности ронго-ронго работали советские ученые Б.Г. Кудрявцев, Д.А. Ольдерогге, Н.А. Бутинов, Ю.В. Кнорозов (Б.Г. Кудрявцев. Письменность острова Пасхи. Сб. Музея антропол. и этногр., вып. XI, М.-Л., 1949; Д.А. Ольдерогге. Параллельные тексты некоторых иероглифических таблиц с острова Пасхи. Советская этнография, Э 4, 1947; Н.А. Бутинов и Ю.В. Кнорозов. Новые материалы об острове Пасхи. Советская этнография, Э 6, 1957; Они же. Предварительное сообщение об изучении письменности острова Пасхи. Советская этнография, Э 4, 1956; Н.А. Бутинов. Иероглифическая письменность острова Пасхи. Вестник истории мировой культуры, Э 3, 1959. Он же. Длинноухие и короткоухие на острове Пасхи). Немало интересных предположений было сделано этими учеными и относительно содержания пасхальских дощечек. Однако никто из них не подверг сомнению полинезийское происхождение письменности ронго-ронго. Да и вообще, насколько мне известно, никем еще не был предпринят серьезный поиск лингвистического ключа к содержанию ронго-ронго в южноамериканской археологии и этнографии. Это, будем надеяться, дело будущего.
(XIII) Только подобного рода недоразумением можно объяснить, что некоторые критики гипотезы Хейердала обвиняют его в расизме (?!), утверждая, что Хейердал приписывает создание древних цивилизаций Центральной и Южной Америки «белым рыжебородым» пришельцам из далекого Средиземноморья, а американских индейцев считает неспособными на это. Все это просто неверно. Дело в том, что у майя, ацтеков, чибча, инков и многих других народов Центральной и Южной Америки действительно были распространены легенды и предания, согласно которым творцами и хранителями наивысших достижений индейской культуры были будто бы пришлые немногочисленные группы людей, резко отличных но своему физическому типу от основной массы монголоидного населения. В числе важнейших отличительных признаков во внешнем облике этих людей легенды согласно указывают светлый (белый) цвет кожи и рыжую бороду.
Нередко эти же признаки приписывались индейцами местным богам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
(X) Следует подчеркнуть, что Хейердал здесь абсолютно прав. Даже те лингвисты, которые явно склонны к переоценке возможностей лексикостатистики и глоттохронологии, невольно констатируют в историографических разделах своих работ поразительную разноголосицу среди исследователей, пытающихся установить генетическое соотношение полинезийских языков и диалектов между собой и с языками других народов (см., например: G.W. Grасе. The linguistic evidence. Current anthropology, vol. 5, No. 5, 1964; R. Green. Linguistic suhgrouping within Polynesia: the implications for prehistoric settlement. J. Polynesian soc., vol. 75, No. 1.1966).
Крайний разнобой в лингвистических характеристиках полинезийских языков хорошо виден и из обзора классификаций их в книге П.И. Пучкова «Население Океании» (стр. 32-35). В связи с этим нельзя не согласиться с немецким ученым X. Келером в том, что «лингвистические исследования сами по себе не могут дать удовлетворительных результатов в решении проблемы происхождения и миграций полинезийцев, меланезийцев и микронезийцев» (H. Kehler. Comments. Current anthropology, vol. 5, No. 5, 1966, p. 393).
Существенным пороком лингвистических исследований в Полинезии методами лексикостатистики и глоттохронологии является и то, что авторы гипотетических генетических схем, исследуя ныне распространенные в Полинезии полинезийские языки и расстанавливая эти языки в том или ином порядке, не рассматривают проблемы существования, если не сейчас, то в прошлом неполинезийского языкового компонента в Полинезии. А в этом ведь как раз и заключается суть гипотезы Хейердала. Поэтому любые выводы, сделанные на основе подобного рода лингвистических исследований, не могут опровергнуть гипотезу Хейердала просто потому, что они бьют мимо цели.
(XI) Если отвлечься от истории вопроса, то основной смысл статьи – в утверждении Хейердала, что пасхальская письменность имеет неполинезийское происхождение. Это, конечно, пока гипотеза, но гипотеза, заслуживающая внимания хотя бы из-за соображений, приведенных в послесловии.
Немало места в статье уделено предпринимавшимся различными исследователями попыткам прочтения пасхальских дощечек, в частности попыткам увязать тексты дощечек с записанными вариантами легенд, преданий, верований, родословных. В связи с этим приходится отметить, что при оценке фольклора пасхальцев обе стороны – и Хейердал, и его оппоненты, видимо, проявляют известную неосторожность. Обязательно ли должны присутствовать в фольклоре острова Пасхи неполинезийские элементы и мотивы? Хейердал полагает, что обязательно. Доказывает ли, с другой стороны, отсутствие таких мотивов и элементов, что население острова Пасхи всегда было строго полинезийским?
Советские ученые H.А. Бутинов, Ю.В. Кнорозов, И.К. Федорова в этом не сомневаются (см., например: Н.А. Бутинов. Короткоухие и длинноухие на острове Пасхи; Ю.В. Кноpозов. Легенды о заселении острова Пасхи; И.К. Федорова. Ареои на острове Пасхи. Советская этнография, Э 4, 1966). Кажется, однако, что и на тот, и на другой вопрос правильнее дать отрицательный ответ. И вот из каких соображений. Обзор легенд о заселении острова Пасхи, собранных и записанных Т. Жоссаном, У. Томсоном, С. Раутледж, А. Метро, С. Энглертом, Ф. Фельбермайером и некоторыми другими исследователями, привел Ю.В. Кнорозова к выводу, с которым едва ли нужно спорить: все рассмотренные легенды «имеют чисто полинезийский характер» (Ю.В. Кнорозов. Легенды о заселении острова Пасхи, стр. 153). Собственно, так и должно быть: ведь нынешнее население острова – полинезийцы и только полинезийцы. Совсем не обязательно, чтобы в современном полинезийском фольклоре сохранялся неполинезийский субстрат. Но в сколь глубокую древность можно проникнуть, опираясь на анализ фольклора острова Пасхи? Можно ли, опираясь на полинезийский характер местного фольклора, заключить, что полинезийцы здесь были с самого начала? Разве древняя традиция не могла или даже не должна была быть прервана?
Следует учитывать и еще одно существенное обстоятельство. Вторжение элементов нового (например, библейских мотивов под влиянием миссионерских проповедей или не свойственных аборигенам географических знаний после первого контакта с европейскими морепроходцами) в старые легенды, предания, вообще в устную традицию происходит удивительно быстро, и далеко не всегда ученым удается «поймать» момент и причину внедрения нового, инородного в старое, традиционное. А бесхитростные энтузиасты ученые склонны порой рассматривать это новое как неотъемлемую часть подлинно древней традиции. Любопытные примеры этому привел недавно Грегори Денинг (см: G. Dening. Ethnohistory in Polynesia. J. Pacific History, vol. 1. Canberra, 1966, pp. 32-33 etc.).
(XII) Над раскрытием характера письменности ронго-ронго работали советские ученые Б.Г. Кудрявцев, Д.А. Ольдерогге, Н.А. Бутинов, Ю.В. Кнорозов (Б.Г. Кудрявцев. Письменность острова Пасхи. Сб. Музея антропол. и этногр., вып. XI, М.-Л., 1949; Д.А. Ольдерогге. Параллельные тексты некоторых иероглифических таблиц с острова Пасхи. Советская этнография, Э 4, 1947; Н.А. Бутинов и Ю.В. Кнорозов. Новые материалы об острове Пасхи. Советская этнография, Э 6, 1957; Они же. Предварительное сообщение об изучении письменности острова Пасхи. Советская этнография, Э 4, 1956; Н.А. Бутинов. Иероглифическая письменность острова Пасхи. Вестник истории мировой культуры, Э 3, 1959. Он же. Длинноухие и короткоухие на острове Пасхи). Немало интересных предположений было сделано этими учеными и относительно содержания пасхальских дощечек. Однако никто из них не подверг сомнению полинезийское происхождение письменности ронго-ронго. Да и вообще, насколько мне известно, никем еще не был предпринят серьезный поиск лингвистического ключа к содержанию ронго-ронго в южноамериканской археологии и этнографии. Это, будем надеяться, дело будущего.
(XIII) Только подобного рода недоразумением можно объяснить, что некоторые критики гипотезы Хейердала обвиняют его в расизме (?!), утверждая, что Хейердал приписывает создание древних цивилизаций Центральной и Южной Америки «белым рыжебородым» пришельцам из далекого Средиземноморья, а американских индейцев считает неспособными на это. Все это просто неверно. Дело в том, что у майя, ацтеков, чибча, инков и многих других народов Центральной и Южной Америки действительно были распространены легенды и предания, согласно которым творцами и хранителями наивысших достижений индейской культуры были будто бы пришлые немногочисленные группы людей, резко отличных но своему физическому типу от основной массы монголоидного населения. В числе важнейших отличительных признаков во внешнем облике этих людей легенды согласно указывают светлый (белый) цвет кожи и рыжую бороду.
Нередко эти же признаки приписывались индейцами местным богам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87