— О, это страшное дело, — сказал Ламонт. — Моему приятелю как-то кусок штукатурки прямо на шею свалился. Потом целый год в гипсе ходил.
— Что я вам говорил? Отличная штука.
— Чуть не убило, чуть мозги не вышибло.
— Вот-вот, чтобы потолком его хорошенько прихлопнуло, большего не прошу, — сказал Шанахэн. — Как вы на это посмотрите, сэр? Этак тонну штукатурки ему на макушку.
— Боюсь, не поздновато ли? — ответил Орлик, задумчиво и с сомнением постукивая пальцем по столу.
— Да еще полгода в больнице провалялся, — продолжал Ламонт. — Вся шея была в струпьях, даже рубашку не застегнуть.
— Значит, надо опять переносить действие в дом, — сказал Орлик.
— Оно того стоит! — воскликнул Ферриски, хлопая себя по обтянутому светлой, как солнце, саржей колену. — Клянусь Богом, стоит!
— Засуньте его обратно, дружище, — взмолился Шанахэн. — Поменьше бы болтали, уже давно успели бы все обделать.
— Хорошая мысля приходит опосля, — произнес Пука, учтивым жестом протягивая Треллису свою табакерку. — А посему я думаю, что будет крайне мудро с нашей стороны вновь вернуться в вашу уютную спальню. Мы забыли, что потолки иногда обладают свойством рушиться.
— На сей раз, — сказал Треллис, — мягкий тон ваших слов помешал мне уловить смысл, который вы в них вложили.
— Суть в том, — пояснил Пука, — что нам обоим необходимо вернуться в вашу спальню, чтобы несколько усовершенствовать наши развлечения.
— Соблазнительная мысль, — согласился Треллис. — Только каким же путем мы туда вернемся?
— Тем же, что и пришли.
— От этого ваша мысль становится еще соблазнительнее, — сказал Треллис, и выкатившаяся из глаза слезинка ровнехонько по прямой скатилась на подбородок, а по позвоночнику пробежала такая дрожь, что жалко было смотреть.
Пука не мешкая взвился в воздух, изящно подобрав ноги, как парящий в небе баклан, и устремился к окну Треллисовой спальни, прихватив за компанию и Треллиса, крепко впившись ему в волосы; а теперь о предметах, составивших их краткую беседу во время полета, а именно: о том, что если смотреть на трамвайные провода сверху и под определенным углом, то они выглядят странно, придавая улице вид клетки; о нечетном совершенстве трехколесных велосипедов; о том забавном обстоятельстве, что собака, пока она просто бежит по улице, может показаться злой и порочной, однако стоит ей задрать лапу, на морде у нее появляется благостное выражение.
— Что до меня, — шепнул Пука на ухо Треллису, — то я намерен пристроиться здесь, на подоконнике, а вам я бы порекомендовал вернуться в ваше мирное, хоть и несколько замусоренное прибежище, что было бы поистине приятной уступкой моим эксцентричным утренним желаниям.
— Нет ничего проще, — ответил Треллис, вползая в своей пурпурной, как кардинальская мантия, рубахе в еще совсем недавно такую уютную спальню, — но только дайте мне время, так как сломанная нога — слабое подспорье, да и плечо у меня вывихнуто.
Едва он вполз на четвереньках в комнату, как на голову ему обрушился потолок, нанеся ему множество тяжелых ран и в наиболее уязвимых местах проломив череп. Так и лежал бы он там, заживо похороненный известковой лавиной, если бы Пука не ссудил ему ненадолго некоторое количество сверхъестественной силы, исполнившись которой Треллис смог подняться на ноги, держа на плечах тонну штукатурки, стряхнул ее и, получив таким образом желанную свободу действий, со всего разбегу бросился в запорошенный известковой пылью оконный проем, вновь грохнувшись на булыжную мостовую, причем половина циркулировавшей в нем крови выплеснулась наружу и разлилась кругом преизрядной лужей.
В этом месте Ферриски прервал течение рассказа, предостерегающим жестом подняв руку.
— Не слишком ли мы сурово с ним обошлись, — произнес он предостерегающим тоном. — Тут ведь легко не рассчитать и задать парню такую порку, что он может и не сдюжить.
— Это еще только начало, дружище, — возразил Шанахэн.
— Прошу вас, джентльмены, доверьтесь мне, — сказал Орлик, и в голосе его прозвучали гневные нотки. — Ручаюсь вам, что все уготованные этому человеку муки будут строго дозированы.
— Никакой мокрухи, — заметил Ламонт.
— По-моему, мы поступаем совершенно правильно, — сказал Шанахэн.
— Хорошо, сэр, продолжайте, но не забудьте, что у него слабое сердце. Не перегибайте палку.
— Все будет в полном порядке, — ответил Орлик.
Тогда Пука сложил вместе кривые и твердые, как рога, большие пальцы, вывернул их под необычным углом, колдовским манером потер о роскошный кашемир своих в обтяжку сидящих штанов, и в тот же миг обстали Треллиса гнев и тьма, и охватила тело его беспокойная неутолимая дрожь, и исполнился он отвращения к местам, которые знал, и повлекло его туда, где никогда не был, и свело его ноги и руки судорогой, и с безумным взором, с сердцем, готовым выскочить из груди, в помешательстве безумном взмыл он высоко в воздух; Пука же, тяжело хлопая полами плаща, петляя, как летучая крыса, устремился вслед за Треллисом, за его ярко алевшей в небе, пропитанной кровью рубахой.
— Лететь на восток, — заметил Пука, — вслед за той ускользающей гранью, где смыкаются ночь и день, доставляет истинно эстетическое наслаждение. Вы снова забыли свое прекрасное пальто из голуэйского бобрика, то самое, с подкладкой цвета хаки.
— Дар полета без сродного ему искусства приземления, — заметил Треллис, — весьма сомнительный дар. Меня мучает жажда, и если я не сделаю глоток ключевой воды в ближайшие пять минут, то скорей всего умру. Самое мудрое решение — нам обоим спуститься на землю, где бы я мог прилечь, а вы бы лили мне воду в рот из своей шляпы. У меня на шее дырка, и половина воды успеет вытечь, прежде чем она достигнет моего желудка.
В этом месте Орлик отложил перо.
— Коли уж речь зашла о воде, мистер Ферриски, — сказал он, — то не подскажете ли вы мне, где здесь уединение, где самая маленькая комната, ну, вы понимаете?
— Сие важное помещение, которое вы имеете в виду, сэр, — торжественно отвечал Ферриски, — находится по левую руку на верхней площадке, не промахнетесь.
— Что ж, в таком случае объявляю небольшой перерыв. Я должен удалиться для размышлений и молитв. Занавес на время опускается. Адью, джентльмены!
— Доброго пути! — крикнул Шанахэн, махая рукой.
Орлик нескладно поднялся со своего стула и, откинув назад волосы, прошелся по ним пятерней. Ламонт извлек из кармана маленький портсигар и выставил его на всеобщее обозрение, дав всем присутствующим возможность самолично убедиться, что в портсигаре лежит всего одна сигарета; затем он прикурил ее с помощью небольшого устройства, действие которого основывалось на горючести паров бензина в смеси с воздухом. Он глубоко, всеми легкими втянул дым так, что нижеследующие слова вылетали из его уст вперемешку с дымом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70