Мы уже почти простились с ними, да и с ним самим тоже. Осталось только рассказать один эпизод, который произошел семь лет спустя.
Произошел он в Нью-Йорке, где Декстер преуспел, да так, что теперь для него не было ничего недоступного. Ему шел тридцать третий год, и, не считая одной короткой поездки в Миннесоту сразу после войны, он семь лет не был на родине. К нему в контору пришел по делам некто Девлин из Детройта, и тут-то и произошел тот самый эпизод, который и закрыл, так сказать, эту главу и его жизни.
- Стало быть, вы со Среднего Запада, - сказал Девлин не без любопытства. - Забавно: я думал, такие, как вы, родятся и вырастают прямо на Уолл-стрит. А знаете, жена одного из моих детройтских друзей ваша землячка. Я был шафером у них на свадьбе.
Декстер слушал, не подозревая, что его ждет.
- Джули Симмс, - буднично сказал Девлин, - в девичестве Джуди Джонс.
- Да, я знаю ее. - В нем всколыхнулось глухое нетерпение. Ну конечно, он слыхал, что она вышла замуж, - и потом старался ничего больше о ней не слышать.
- Очень славная женщина. - Девлин вздохнул, непонятно чему сокрушаясь. - Мне ее очень жалко.
- Почему? - Декстер мгновенно насторожился.
- Да понимаете, Людвиг катится по наклонной плоскости. Вы не думайте, жестоко он с ней не обращается, но он пьет, развлекается на стороне...
- А она разве не развлекается?
- Нет. Сидит дома с детьми.
- Вот как.
- Старовата она для него, - сказал Девлин.
- Старовата! - вскричал Декстер. - Господь с вами, да ей всего двадцать семь лет!
Его охватило дичайшее желание броситься на улицу, сесть в поезд и ехать в Детройт. Он резко встал.
- Вы, вероятно, заняты, - поспешно извинился Девлин. - Я не учел...
- Нет, я не занят, - сказал Декстер, овладев своим голосом. - Я ничуть не занят. Ничуть. Так вы сказали, что ей всего двадцать семь лет... Нет, это я сказал, что ей двадцать семь лет.
- Да, вы, - безразлично подтвердил Девлин.
- Ну так рассказывайте, рассказывайте.
- О чем?
- О Джуди Джонс.
Девлин обескураженно смотрел на него.
- Да что ж... я уже все рассказал. Обращается он с ней скверно. Но разводиться они, конечно, не собираются. Она прощает даже самые безобразные его выходки. Знаете, я склонен думать, она его любит. Когда она приехала в Детройт, она была хорошенькая.
Хорошенькая! Его слова показались Декстеру верхом нелепости.
- А разве сейчас она перестала быть... хорошенькой?
- Да нет, она ничего.
- Слушайте, - сказал Декстер, неожиданно садясь. - Я вас не понимаю. То вы говорите, она была "хорошенькая", то - "ничего". Я не знаю, как вас понять. Джуди Джонс была не хорошенькая, о нет! Джуди Джонс была редкостная красавица. Я ведь знал ее, хорошо знал. Она...
Девлин вежливо засмеялся.
- Да нет, я не собираюсь ссориться с вами, - сказал он. - По-моему, Джуди очень славная, и мне она нравится. Правда, я не понимаю, как мужчина вроде Симмса мог потерять из-за нее голову, но это уж его дело. - И добавил: - Нашим дамам она почти всем нравится.
Декстер пристально вглядывался в Девлина, в голове вертелась сумасшедшая мысль: нет, что-то тут не так, этот человек слеп или, может быть, им движет тайная злоба.
- Многие женщины так быстро отцветают, - сказал Девлин. - Вы, я думаю, и сами видели. Наверное, я просто забыл, какая хорошенькая она была на свадьбе. Мы ведь так часто видимся. У нее хорошие глаза.
На Декстера нашло отупение. Впервые в жизни ему захотелось напиться. Он громко смеялся чему-то, что говорил Девлин, но не понимал, что он говорит и почему это смешно. Через несколько минут Девлин ушел, и тогда Декстер опустился в кресло и стал смотреть в окно, на нью-йоркское небо, где над крышами тлел блеклый красно-золотой закат.
Он-то думал, что теперь, когда ему нечего терять, он наконец стал неуязвим для горя - и вот еще одна потеря, он чувствовал ее так остро, как будто Джуди Джонс стала его женой и на его глазах отцвела.
Мечтать было не о чем. Что-то ушло из его жизни. Он в страхе зажал ладонями глаза, чтобы опять увидеть бегущую по озеру рябь, веранду в лунном свете, голубое платье на дорожке и яркое солнце... увидеть нежный золотой пушок на ее затылке, нежные печальные глаза, ее утреннюю полотняную свежесть, почувствовать под своими поцелуями ее влажный рот. Всего этого уже нет! Было когда-то, а теперь нет.
В первый раз за много лет он заплакал. Но плакал он о себе. Глаза, рот, мелькающие среди волн руки - он жалел не о них. Хотел жалеть о них, но не мог. Возврата не было, слишком далеко он ушел. Двери захлопнулись, солнце село, и в мире не осталось иной красоты, кроме седой красоты стали, над которой не властно время. Он не ощущал даже горя, горе принадлежало стране очарований, стране юности и бьющей через край жизни, где так чудесно мечталось зимой.
- Когда-то давно, - сказал он, - все это во мне было. А теперь ничего нет. Ничего нет, ничего. Я не могу плакать. И жалеть не могу. И всего этого не вернуть.
1922
1 2 3 4 5 6 7
Произошел он в Нью-Йорке, где Декстер преуспел, да так, что теперь для него не было ничего недоступного. Ему шел тридцать третий год, и, не считая одной короткой поездки в Миннесоту сразу после войны, он семь лет не был на родине. К нему в контору пришел по делам некто Девлин из Детройта, и тут-то и произошел тот самый эпизод, который и закрыл, так сказать, эту главу и его жизни.
- Стало быть, вы со Среднего Запада, - сказал Девлин не без любопытства. - Забавно: я думал, такие, как вы, родятся и вырастают прямо на Уолл-стрит. А знаете, жена одного из моих детройтских друзей ваша землячка. Я был шафером у них на свадьбе.
Декстер слушал, не подозревая, что его ждет.
- Джули Симмс, - буднично сказал Девлин, - в девичестве Джуди Джонс.
- Да, я знаю ее. - В нем всколыхнулось глухое нетерпение. Ну конечно, он слыхал, что она вышла замуж, - и потом старался ничего больше о ней не слышать.
- Очень славная женщина. - Девлин вздохнул, непонятно чему сокрушаясь. - Мне ее очень жалко.
- Почему? - Декстер мгновенно насторожился.
- Да понимаете, Людвиг катится по наклонной плоскости. Вы не думайте, жестоко он с ней не обращается, но он пьет, развлекается на стороне...
- А она разве не развлекается?
- Нет. Сидит дома с детьми.
- Вот как.
- Старовата она для него, - сказал Девлин.
- Старовата! - вскричал Декстер. - Господь с вами, да ей всего двадцать семь лет!
Его охватило дичайшее желание броситься на улицу, сесть в поезд и ехать в Детройт. Он резко встал.
- Вы, вероятно, заняты, - поспешно извинился Девлин. - Я не учел...
- Нет, я не занят, - сказал Декстер, овладев своим голосом. - Я ничуть не занят. Ничуть. Так вы сказали, что ей всего двадцать семь лет... Нет, это я сказал, что ей двадцать семь лет.
- Да, вы, - безразлично подтвердил Девлин.
- Ну так рассказывайте, рассказывайте.
- О чем?
- О Джуди Джонс.
Девлин обескураженно смотрел на него.
- Да что ж... я уже все рассказал. Обращается он с ней скверно. Но разводиться они, конечно, не собираются. Она прощает даже самые безобразные его выходки. Знаете, я склонен думать, она его любит. Когда она приехала в Детройт, она была хорошенькая.
Хорошенькая! Его слова показались Декстеру верхом нелепости.
- А разве сейчас она перестала быть... хорошенькой?
- Да нет, она ничего.
- Слушайте, - сказал Декстер, неожиданно садясь. - Я вас не понимаю. То вы говорите, она была "хорошенькая", то - "ничего". Я не знаю, как вас понять. Джуди Джонс была не хорошенькая, о нет! Джуди Джонс была редкостная красавица. Я ведь знал ее, хорошо знал. Она...
Девлин вежливо засмеялся.
- Да нет, я не собираюсь ссориться с вами, - сказал он. - По-моему, Джуди очень славная, и мне она нравится. Правда, я не понимаю, как мужчина вроде Симмса мог потерять из-за нее голову, но это уж его дело. - И добавил: - Нашим дамам она почти всем нравится.
Декстер пристально вглядывался в Девлина, в голове вертелась сумасшедшая мысль: нет, что-то тут не так, этот человек слеп или, может быть, им движет тайная злоба.
- Многие женщины так быстро отцветают, - сказал Девлин. - Вы, я думаю, и сами видели. Наверное, я просто забыл, какая хорошенькая она была на свадьбе. Мы ведь так часто видимся. У нее хорошие глаза.
На Декстера нашло отупение. Впервые в жизни ему захотелось напиться. Он громко смеялся чему-то, что говорил Девлин, но не понимал, что он говорит и почему это смешно. Через несколько минут Девлин ушел, и тогда Декстер опустился в кресло и стал смотреть в окно, на нью-йоркское небо, где над крышами тлел блеклый красно-золотой закат.
Он-то думал, что теперь, когда ему нечего терять, он наконец стал неуязвим для горя - и вот еще одна потеря, он чувствовал ее так остро, как будто Джуди Джонс стала его женой и на его глазах отцвела.
Мечтать было не о чем. Что-то ушло из его жизни. Он в страхе зажал ладонями глаза, чтобы опять увидеть бегущую по озеру рябь, веранду в лунном свете, голубое платье на дорожке и яркое солнце... увидеть нежный золотой пушок на ее затылке, нежные печальные глаза, ее утреннюю полотняную свежесть, почувствовать под своими поцелуями ее влажный рот. Всего этого уже нет! Было когда-то, а теперь нет.
В первый раз за много лет он заплакал. Но плакал он о себе. Глаза, рот, мелькающие среди волн руки - он жалел не о них. Хотел жалеть о них, но не мог. Возврата не было, слишком далеко он ушел. Двери захлопнулись, солнце село, и в мире не осталось иной красоты, кроме седой красоты стали, над которой не властно время. Он не ощущал даже горя, горе принадлежало стране очарований, стране юности и бьющей через край жизни, где так чудесно мечталось зимой.
- Когда-то давно, - сказал он, - все это во мне было. А теперь ничего нет. Ничего нет, ничего. Я не могу плакать. И жалеть не могу. И всего этого не вернуть.
1922
1 2 3 4 5 6 7