Можно, конечно, сослаться на то, что в судебном процессе не обязательно должны участвовать люди с научным складом ума, скорее они привыкли доверять гороскопам, «И цзин» или картам таро, и поэтому парапсихологи и телепаты никаких подозрений у них не вызывают. Интересно также, что весь город ухватился за абсурдную версию и возжелал в нее поверить вовсе не из-за коллективного приступа иррационализма. Наоборот, публика руководствовалась якобы чисто научными теориями. Сражение разворачивалось якобы в рамках рационального. Просто-напросто версия о коллективной умственной энергии, порожденной шахматистами, оказалась гораздо более соблазнительной, более прозрачной, более яркой, чем версия, которая объясняла случившееся тем, что к парику был подсоединен проводок. Но тут, когда все вроде бы складывалось в пользу Краффорда, газета «Оксфорд таймс» опубликовала письмо одной своей читательницы, некоей Лорны Крейг, девушки, фанатично любящей детективные романы, — сказал Селдом, качнув свою кружку в сторону Лорны; оба они улыбнулись, словно речь шла о старой шутке. — В письме коротко сообщалось, что давным-давно Эллери Куин опубликовал рассказ, где описывалась похожая смерть, наступившая во время сеанса телепатии. Единственная разница заключалась в том, что там мыслительная волна проходила через футбольное поле во время пенальти, а не через зал, где проводился шахматный турнир. Забавно, но в рассказе рассматривалась версия «мыслительного тайфуна» — как вполне правдоподобное разъяснение загадки; и эту версию выдвинула, разумеется, защита. Но как только жители нашего города узнали, что Краффорд мог позаимствовать чужую идею, все они — вот вам пример изменчивости человеческой натуры — в мгновение ока превратились в его врагов. Напрасно адвокат доказывал, что Краффорд не относится к числу людей читающих и поэтому вряд ли знал ту историю. Скопированная идея, уже в силу своей неоригинальности, лишается привлекательности. Мало того, теперь она казалась публике довольно нелепой. И вообще, нечто подобное мог сочинить только писатель. В результате суд, состоявший, как мы видим, из граждан, которых трудно назвать непогрешимыми, как сказал бы Кант, приговорил мужа миссис Краффорд к пожизненному заключению, хотя новых доказательств его вины найти не удалось. Вернее, единственное убедительное доказательство, попавшее в распоряжение суда, это тот самый фантастический рассказ, который бедняга Краффорд скорее всего и в глаза не видел.
— Ага, если не считать, что «бедняга Краффорд» спалил свою жену! — воскликнула Лорна.
— Вот вам живой пример того, — со смехом продолжил Селдом, — что не всем были нужны хоть мало-мальски правдоподобные доказательства его вины, многие и так целиком и полностью в нее поверили. Но дело совсем в другом. Эта история пришла мне на ум вечером после злополучного концерта. И я хотел спросить у Лавана, каких реальных результатов можно добиться, действуя на расстоянии. Поэтому вместе с билетами на свое представление он оставил мне книгу про гипноз, но я пока еще не успел ее прочесть.
Подошла официантка, чтобы принять заказ. Лорна ткнула пальцем в меню, где значилась классическая fish and ships, потом встала и отправилась в туалет. Когда Селдом сделал заказ и официантка оставила нас вдвоем, я вернул ему конверт с фотографиями.
— Вы смогли что-нибудь вспомнить"? — спросил Селдом и, заметив недоумение на моем лице, добавил: — Это очень трудно, правда? Вернуться к самому началу, словно ты ничего еще не знаешь. Соскоблить все, что наросло позднее. Вы обнаружили что-нибудь, что тогда ускользнуло от вашего внимания?
— Только одно: когда мы увидели тело миссис Иглтон, на ногах у нее не было всегдашнего пледа.
Селдом оперся подбородком на переплетенные пальцы.
— Это… может оказаться интересным, — сказал он. — Да, сейчас… после ваших слов… я отлично помню… Шотландский плед… он всегда был у нее на ногах, особенно если она куда-то отправлялась.
— Бет уверена, что, когда она в два часа спустилась из своей комнаты в гостиную, плед был на месте. Потом, после случившегося… они обыскали весь дом, но плед обнаружить не удалось. А Питерсен нам ничего об этом не сообщил, — сказал я не без раздражения.
— Ничего не поделаешь, — отозвался Селдом с мягкой иронией, — он ведь инспектор Скотланд-Ярда, расследующий серьезное дело; и, по всей видимости, не считает себя обязанным сообщать нам абсолютно все детали.
Я не мог сдержать смеха.
— Но мы-то знаем больше, чем он.
— Только в некотором смысле, — быстро возразил Селдом, — скажем так; мы знаем, что следует иметь в виду теорему Пифагора.
Лицо Селдома вдруг потемнело, словно что-то натолкнуло его на весьма неприятные мысли. Он наклонился ко мне, как будто собирался поведать какую-то тайну.
— Его дочь рассказала мне, что он не спит по ночам… И однажды под утро она застала его с книгой в руке. С книгой по математике. Сегодня он мне звонил. Довольно рано. Думаю, он, как и я, боится, что до четверга остается слишком много времени. Мы можем опоздать.
— Но ведь четверг послезавтра, — воскликнул я.
— После-завтра…— эхом повторил Селдом, старательно разделив слово голосом на две части, его образующие. — Интересно, правда? — заметил он. — Прошедшее здесь соединено с будущим… Хотя не это главное. Дело в том, что завтра не совсем обычный день. Именно поэтому Питерсен мне и позвонил. Он хочет послать своих людей в Кембридж.
— А что такое случится завтра в Кембридже? — Лорна вернулась, ловко неся три кружки пива, которые поставила на стол.
— Боюсь, это каким-то образом связано с книгой, которую я сам же и дал инспектору Питерсену. С книгой, где излагается совершенно фантастическая версия истории теоремы Ферма, самой старой из нерешенных задач за всю историю математики, — пояснил он Лорне, — уже более трехсот лет ученые бьются над ней… И вот, возможно, завтра в Кембридже впервые удастся доказать теорему. В книге восстанавливается самое начало: от Пифагорова треугольника, одной из тайн первого периода существования секты, еще до пожара, когда, по словам Лавана, магию не отделяли от математики. Пифагорейцы рассматривали свойства чисел и отношения между ними как секретный знак божества, но тайна сия не должна была просочиться за пределы секты. Пифагорейцы могли использовать теорему в практических целях, но доказательство ее не упоминалось. Точно так же маги принесли клятву ни за что на свете не открывать тайную суть своих трюков. Для нарушивших запрет существовало одно-единственное наказание — смерть. В книге утверждается, что и сам Ферма принадлежал к некоей ложе пифагорейцев — более современной разновидности братства, хотя и с не менее строгим уставом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48