Так впустую прошло еще десять дней. Наконец я решил, что пора кончать этот спектакль.
После обеда я по обыкновению отправился в горы — якобы на прогулку. Удалившись от гостиницы на пол-ри, я забрался на скалу и просидел там до наступления сумерек. Как раз в том месте железная дорога делала крутой поворот. По левую сторону от полотна скала обрывалась вниз, образуя ущелье, по дну которого узкой лентой извивалась речка, едва различимая в вечерней дымке.
Вот он, вожделенный миг! Никто не мог видеть меня, но все же на всякий случай я притворился, будто споткнулся — и пнул ногой большой камень, лежавший у самого обрыва. Я давно приметил его: достаточно было легонько его толкнуть, чтобы он свалился точнехонько на пути. Мне повезло: камень упал именно так, как надо, — прямо на рельсы. Через полчаса здесь должен проследовать скорый из Токио. К тому времени уже совсем стемнеет. Камень лежит за поворотом, так что машинист попросту не успеет заметить его. Удостоверившись, что все рассчитано правильно, я поспешил на станцию М. Дорога шла через горы, и было ясно, что я успею не ранее, чем через полчаса. Ворвавшись к начальнику станции, я выпалил:
— Скорее... беда! — И прерывающимся голосом поведал ему, что лечусь на водах, что нынешним вечером, прогуливаясь в горах, ненароком столкнул на рельсы большущий камень; поняв, что натворил, попытался спуститься вниз, чтобы очистить путь, но не нашел тропинки (я ведь приезжий и плохо знаю места!) — и тогда помчался сюда, чтобы предупредить: — Сделайте что-нибудь, поскорей, иначе будет поздно! — закончил я с озабоченным видом.
Начальник станции побелел.
— Скорый из Токио уже проследовал станцию. Сейчас он как раз подходит к тому повороту...
Именно на это я и рассчитывал!
Вскоре от чудом спасшегося кондуктора стало известно, что поезд сошел с рельсов, имеются погибшие и раненые.
Само собой, в тот вечер меня доставили в участок, но я был готов к допросу, и все прошло без сучка, без задоринки. Меня лишь сурово отчитали — и отпустили. Наказания (не считая мелкого штрафа) не последовало. Вот так, джентльмены, я одним махом убил семнадцать человек.
Да, господа, я — убийца, я отнял жизнь почти у сотни человек. Но я не раскаиваюсь — я томлюсь от скуки. Мне надоело и это. И все — таки я намерен дополнить свой счет. Теперь моя очередь умереть... Я вижу, вам не по нутру такая жестокость. Что ж, вы правы: кто из смертных сравнится со мной в злодействе? Но причина этого — скука, невыносимая скука, и я хочу, чтобы вы поняли мои чувства. Да свершится же суд... Я готов выслушать любой приговор.
Повествование закончилось. Рассказчик умолк и обвел всех безумным взглядом. Никто не проронил ни слова. Лица присутствовавших, освещенные багровым зловещим пламенем свечей, были абсолютно бесстрастными.
Неожиданно на скрывавшей дверь ткани возникло какое-то ослепительно сверкающее пятно. Оно стало расти — и превратилось в большой серебряный круг, который медленно выплыл из — за алой портьеры, словно луна из — за туч. Я тотчас же догадался, что это такое: поднос с напитками в руках у официантки. Но жутковатая атмосфера Красной комнаты странным образом преобразила предметы: картина разительно напоминала сцену из «Саломеи» — с отрезанной головой пророка. Мне даже почудилось, что вот сейчас, вслед за рабыней с подносом из-за портьеры возникнет стражник с алебардой в руках. Однако вместо толстогубой полуобнаженной рабыни появилась очаровательная официантка. Подойдя к столу, она с непринужденной грацией принялась расставлять бокалы. Девушка казалась существом из иного мира, словно в мертвенный склеп вдруг ворвался ветер живой жизни, и мне сделалось как-то не по себе. Вместе с девушкой в Красную комнату проникли звуки из соседнего ресторана: музыка, смех, визг подвыпивших женщин.
Неожиданно в руках Т. показался револьвер.
— Прощайся с жизнью! — сказал он самым будничным тоном и направил вороненое дуло на официантку.
Тут все смешалось: грохот выстрела, наши вопли, истошный крик девушки...
Все повскакали со своих мест. Но официантка была жива и невредима; она по — прежнему стояла на том же месте, с подносом в руках и в оцепенении смотрела перед собой ошеломленным взором.
Т. захохотал как безумный.
— Да это игрушка! Игрушка! Ловко я тебя одурачил. Ханако! — И он снова истерически рассмеялся.
Я с удивлением взглянул на револьвер-тот был совсем как настоящий, даже дымок еще курился над дулом.
— Так значит... это игрушка?! Боже, как вы меня напугали! — Бледная до синевы официантка медленно приблизилась к Т. — Дайте мне его... взглянуть. Совсем как настоящий!
Она несмело взяла револьвер и покрутила его перед глазами:
— Я тоже хочу разок выстрелить! — И девушка, согнув левую руку, положила револьвер на локоть. — Ну, держитесь! Теперь мой черед пугать вас!
— Не робей! — поддразнил ее Т.
И тут раздался оглушительный грохот. Т. как-то странно застонал, приподнялся — и грянулся об пол. По телу прошла судорога. Шутка приобретала жутковатый оттенок: все выглядело слишком реалистично. Мы бросились к Т. Кто-то схватил со стола подсвечник и поднес его ближе. Лицо у Т. подергивалось, как в припадке падучей, и сам он весь корчился, извивался, словно перерезанный лопатой дождевой червь. Из раны, темневшей на груди, сочилась, стекая по белой коже, алая кровь.
Увы! Револьвер оказался отнюдь не игрушкой...
Мы молчали, застыв в каком-то странном оцепенении. Кошмарное повествование завершилось достойным образом. Все произошло в считанные секунды, но нам показалось, что миновала целая вечность.
«Невероятно.,. — подумал я. — Впрочем, если вдуматься, это вполне в духе Т.: он ведь и собирался довести свой чудовищный счет до сотни... Выбрав для этого самое подходящее место — нашу Красную комнату! И как всегда, все сделал чужими руками... Да, Т. остался верен себе до конца: ни один суд не сможет теперь предъявить обвинение официантке — ведь мы, шестеро, были свидетели...»
Остальные видимо были погружены в те же невеселые размышления. В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь рыданиями официантки, лежавшей на полу. В призрачном свете свечей вся эта сцена выглядела достаточно нереально.
Неожиданно к рыданиям девушки примешался какой-то посторонний, странный звук, похожий на сдерживаемое хихиканье. Я приподнялся. От ужаса у меня волосы зашевелились на голове.
— Ну, что же вы, господа, — проговорил «покойник». Борясь с новым приступом смеха, Т. не выдержал и расхохотался открыто: — Неужто до вас еще не дошло?!
Распростертая на полу официантка тоже встала, буквально изнемогая от смеха.
Мы просто онемели от изумления. А Т. протянул нам на ладони какой-то круглый мешочек.
— Взгляните. Это вот «пуля», сделана она из бычьего пузыря.
1 2 3 4 5
После обеда я по обыкновению отправился в горы — якобы на прогулку. Удалившись от гостиницы на пол-ри, я забрался на скалу и просидел там до наступления сумерек. Как раз в том месте железная дорога делала крутой поворот. По левую сторону от полотна скала обрывалась вниз, образуя ущелье, по дну которого узкой лентой извивалась речка, едва различимая в вечерней дымке.
Вот он, вожделенный миг! Никто не мог видеть меня, но все же на всякий случай я притворился, будто споткнулся — и пнул ногой большой камень, лежавший у самого обрыва. Я давно приметил его: достаточно было легонько его толкнуть, чтобы он свалился точнехонько на пути. Мне повезло: камень упал именно так, как надо, — прямо на рельсы. Через полчаса здесь должен проследовать скорый из Токио. К тому времени уже совсем стемнеет. Камень лежит за поворотом, так что машинист попросту не успеет заметить его. Удостоверившись, что все рассчитано правильно, я поспешил на станцию М. Дорога шла через горы, и было ясно, что я успею не ранее, чем через полчаса. Ворвавшись к начальнику станции, я выпалил:
— Скорее... беда! — И прерывающимся голосом поведал ему, что лечусь на водах, что нынешним вечером, прогуливаясь в горах, ненароком столкнул на рельсы большущий камень; поняв, что натворил, попытался спуститься вниз, чтобы очистить путь, но не нашел тропинки (я ведь приезжий и плохо знаю места!) — и тогда помчался сюда, чтобы предупредить: — Сделайте что-нибудь, поскорей, иначе будет поздно! — закончил я с озабоченным видом.
Начальник станции побелел.
— Скорый из Токио уже проследовал станцию. Сейчас он как раз подходит к тому повороту...
Именно на это я и рассчитывал!
Вскоре от чудом спасшегося кондуктора стало известно, что поезд сошел с рельсов, имеются погибшие и раненые.
Само собой, в тот вечер меня доставили в участок, но я был готов к допросу, и все прошло без сучка, без задоринки. Меня лишь сурово отчитали — и отпустили. Наказания (не считая мелкого штрафа) не последовало. Вот так, джентльмены, я одним махом убил семнадцать человек.
Да, господа, я — убийца, я отнял жизнь почти у сотни человек. Но я не раскаиваюсь — я томлюсь от скуки. Мне надоело и это. И все — таки я намерен дополнить свой счет. Теперь моя очередь умереть... Я вижу, вам не по нутру такая жестокость. Что ж, вы правы: кто из смертных сравнится со мной в злодействе? Но причина этого — скука, невыносимая скука, и я хочу, чтобы вы поняли мои чувства. Да свершится же суд... Я готов выслушать любой приговор.
Повествование закончилось. Рассказчик умолк и обвел всех безумным взглядом. Никто не проронил ни слова. Лица присутствовавших, освещенные багровым зловещим пламенем свечей, были абсолютно бесстрастными.
Неожиданно на скрывавшей дверь ткани возникло какое-то ослепительно сверкающее пятно. Оно стало расти — и превратилось в большой серебряный круг, который медленно выплыл из — за алой портьеры, словно луна из — за туч. Я тотчас же догадался, что это такое: поднос с напитками в руках у официантки. Но жутковатая атмосфера Красной комнаты странным образом преобразила предметы: картина разительно напоминала сцену из «Саломеи» — с отрезанной головой пророка. Мне даже почудилось, что вот сейчас, вслед за рабыней с подносом из-за портьеры возникнет стражник с алебардой в руках. Однако вместо толстогубой полуобнаженной рабыни появилась очаровательная официантка. Подойдя к столу, она с непринужденной грацией принялась расставлять бокалы. Девушка казалась существом из иного мира, словно в мертвенный склеп вдруг ворвался ветер живой жизни, и мне сделалось как-то не по себе. Вместе с девушкой в Красную комнату проникли звуки из соседнего ресторана: музыка, смех, визг подвыпивших женщин.
Неожиданно в руках Т. показался револьвер.
— Прощайся с жизнью! — сказал он самым будничным тоном и направил вороненое дуло на официантку.
Тут все смешалось: грохот выстрела, наши вопли, истошный крик девушки...
Все повскакали со своих мест. Но официантка была жива и невредима; она по — прежнему стояла на том же месте, с подносом в руках и в оцепенении смотрела перед собой ошеломленным взором.
Т. захохотал как безумный.
— Да это игрушка! Игрушка! Ловко я тебя одурачил. Ханако! — И он снова истерически рассмеялся.
Я с удивлением взглянул на револьвер-тот был совсем как настоящий, даже дымок еще курился над дулом.
— Так значит... это игрушка?! Боже, как вы меня напугали! — Бледная до синевы официантка медленно приблизилась к Т. — Дайте мне его... взглянуть. Совсем как настоящий!
Она несмело взяла револьвер и покрутила его перед глазами:
— Я тоже хочу разок выстрелить! — И девушка, согнув левую руку, положила револьвер на локоть. — Ну, держитесь! Теперь мой черед пугать вас!
— Не робей! — поддразнил ее Т.
И тут раздался оглушительный грохот. Т. как-то странно застонал, приподнялся — и грянулся об пол. По телу прошла судорога. Шутка приобретала жутковатый оттенок: все выглядело слишком реалистично. Мы бросились к Т. Кто-то схватил со стола подсвечник и поднес его ближе. Лицо у Т. подергивалось, как в припадке падучей, и сам он весь корчился, извивался, словно перерезанный лопатой дождевой червь. Из раны, темневшей на груди, сочилась, стекая по белой коже, алая кровь.
Увы! Револьвер оказался отнюдь не игрушкой...
Мы молчали, застыв в каком-то странном оцепенении. Кошмарное повествование завершилось достойным образом. Все произошло в считанные секунды, но нам показалось, что миновала целая вечность.
«Невероятно.,. — подумал я. — Впрочем, если вдуматься, это вполне в духе Т.: он ведь и собирался довести свой чудовищный счет до сотни... Выбрав для этого самое подходящее место — нашу Красную комнату! И как всегда, все сделал чужими руками... Да, Т. остался верен себе до конца: ни один суд не сможет теперь предъявить обвинение официантке — ведь мы, шестеро, были свидетели...»
Остальные видимо были погружены в те же невеселые размышления. В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь рыданиями официантки, лежавшей на полу. В призрачном свете свечей вся эта сцена выглядела достаточно нереально.
Неожиданно к рыданиям девушки примешался какой-то посторонний, странный звук, похожий на сдерживаемое хихиканье. Я приподнялся. От ужаса у меня волосы зашевелились на голове.
— Ну, что же вы, господа, — проговорил «покойник». Борясь с новым приступом смеха, Т. не выдержал и расхохотался открыто: — Неужто до вас еще не дошло?!
Распростертая на полу официантка тоже встала, буквально изнемогая от смеха.
Мы просто онемели от изумления. А Т. протянул нам на ладони какой-то круглый мешочек.
— Взгляните. Это вот «пуля», сделана она из бычьего пузыря.
1 2 3 4 5