Другое дело, что сложились новые обстоятельства, при которых они лишились поступления денег извне и полностью попали в зависимость от денег ее матери, из чего вытекало: наступил момент обсудить с ним состояние дел.
Когда закрылась фабрика, ему следовало самому прийти к ней и все обсудить, но он, как всегда, оказался неспособен смотреть в лицо действительности. Он всегда надеялся, что подвернется кто-нибудь, кто вовремя ссудит ему денег, на худой конец, он выиграет кругленькую сумму. Но теперь выигрыш должен быть огромным, в размере богатой золотой жилы, иначе ему не удастся сохранить прежний образ жизни. Он достиг конца своей безалаберной дорожки; на ней он сшиб с ног стольких людей, что она сомневалась, что найдется хоть кто-нибудь, кто пожелает протянуть ему руку помощи, за исключением разве что Бостона. Их отношения она считала очень странными, поскольку создавалась видимость, словно в должниках ходит сам Бостон.
Их последний разговор о деньгах, вообще последний их разговор продлится не больше нескольких минут. Она пригласила на эту беседу и Аннабеллу, считая, что тема в не меньшей степени касается и ее. Однако истинная, подсознательная причина приглашения Аннабеллы заключалась в том, что ее присутствие должно было умерить ярость мужа, ибо она уже давно испытывала смертельную усталость от него.
Аннабелла и Легрендж столкнулись у двери малого кабинета.
– Здравствуй! – сказал он. – Какими судьбами?
– Меня позвала мама.
– О! – Он состроил насмешливую гримасу и сказал: – Как и меня. Не будем мешкать.
Он взял ее под руку и ввел в кабинет, как в бальный зал. Взглянув на жену, сидящую у окна, он провозгласил:
– Вот и мы, мадам, вот и мы!
Это было сказано развязным тоном, но его лицо осталось сумрачным, напряженным, глаза зловеще поблескивали. Розина видела, что он не в духе.
– Присаживайтесь, – радушно пригласила она.
Аннабелла подчинилась, но Легрендж остался стоять, поглядывая на нее. Приглашение сесть прозвучало, по меньшей мере, странно. Он ждал, чтобы она начинала, но Розина не торопилась. Когда она все же заговорила, оказалось, что у нее дрожит голос. Поразительнее всего было то, что она назвала его по имени.
– Эдмунд, – молвила она, – мне хотелось бы разобраться с домом и слугами.
Он слегка подался вперед и воинственно переспросил:
– В каком смысле – разобраться с домом и слугами?
– От них придется отказаться – по крайней мере от слуг. С имением можно и повременить, но тебе следует знать, что мы не в состоянии больше содержать такое количество прислуги, не имея дохода от фабрики.
Он присел на край стула и, упершись локтем в колено, сказал, предварительно окинув жену негодующим взглядом:
– Ты можешь спокойно предлагать уволить слуг, а не просто сократить их число, как я ожидал? Прямо так – взять и уволить всех до одного?
– Да, Эдмунд, именно это я и предлагаю. Если, конечно, у тебя не найдется источника средств, чтобы кормить, одевать и оплачивать их.
Он махнул рукой и произнес:
– К этому мы вернемся через минуту. А пока ответь, Розина, где и как мы будем жить, когда слуг не станет и дом опустеет?
Розина опустила глаза и незаметно прикусила нижнюю губу, прежде чем взять себя в руки и ответить:
– Я переезжаю в коттедж, к матери. Я забираю Харриса.
– Боже всемогущий! – Он вскочил. Стул вылетел из-под него, проехался по сверкающему полу и комом собрал шкуру, заменявшую ковер. – Сидишь передо мной и спокойно говоришь, что способна оставить Дом и перебраться к матери, которую тебе вообще никогда не следовало покидать! Где же, согласно твоим планам, придется обитать мне? Уж не на вырубке ли?
Эта была та же логика рассуждений, к которой прибегла полчаса назад Аннабелла.
– Я полагаю, ты поселишься в своем клубе. Ты проводишь там много времени, поэтому не заметишь перемены.
Его реакция была настолько яростной, что Аннабелла испуганно вскрикнула: он согнулся почти вдвое, схватил себя за волосы и дернул; лицо его при этом исказилось до полной неузнаваемости.
Розина сидела неподвижно, с мертвенно-бледным лицом; Аннабелла вцепилась в ручки кресла, глядя, как корчится отец. Видимо, подобные приступы гнева ее матери приходилось наблюдать всю жизнь.
Легрендж повернулся к Аннабелле и ткнул пальцем в нее.
– Куда же, в таком случае, запихнут тебя? Не в коттедж, разумеется, твоя дорогая бабушка не пожелает с тобой знаться…
– Эдмунд! – вскинулась Розина.
Он повернулся к ней и насмешливо сказал:
– Что, любезная Розина, разве я сказал что-то не то? Но все-таки ответь, раз ты все так хорошо продумала, куда денется она? – Он широко раскинул руки, словно вознамерился заключить жену в объятия. – Только не говори, что решила вверить ее моим заботам. Неужели ты на это пойдешь, даже не дав боя? Ну, давай! Интересно, как это прозвучит из твоих уст.
С лицом, перекошенным судорогой, Розина ответила:
Будущее Аннабеллы устраивается… будет устроено в самое ближайшее время.
– Нет! Ее будущее устраивается? Чрезвычайно любопытно! – Широко раскрыв глаза в неподдельном изумлении, он пробасил: – Продолжай!
– До пятницы я не смогу ничего больше сказать.
– Пятница? Почему пятница? Ах да, в пятницу у нее день рождения. – Он обернулся к Аннабелле, наклонился к ней, заглянул в лицо и спросил: – Что должно произойти в пятницу, каким образом в этот день определится твое будущее? Ну же, милая, со мной ты можешь быть откровенна.
Аннабелла схватилась за горло. Она отводила глаза, чтобы не встречаться с проницательным взглядом отца, предпочитая смотреть на мать. Но та не подавала ей никаких сигналов, даже не кивала, чтобы подсказать, как можно ответить, и не качала головой, требуя от нее молчания. Поэтому Аннабелла, заставив себя взглянуть на отца, выдавила:
– Я надеюсь выйти за Стивена.
За сим последовало тяжелое молчание. На лице Легренджа не дрогнул ни один мускул, он так и остался в прежней позе – наклонившись к дочери. Так тянулись секунды, казавшиеся Аннабелле бесконечными. Наконец он вышел из оцепенения, и его реакция испугала дочь: он расхохотался каким-то визгливым смехом, хлопая себя руками по бокам, словно вознамерившись взлететь. В конце концов он повалился грудью на стол, сотрясаемый враждебной веселостью.
Розина поднялась и, бледная, смотрела на него, дрожа всем телом. Его поведение и смех напомнили ей страшную ночь, когда он, ворвавшись в спальню, бросил ей на кровать малютку Аннабеллу.
Смех постепенно стих. Он вскинул голову и, указывая пальцем на Розину, проговорил:
– Дура! Слепая, бесчувственная дура! Наверное, ты вынашивала этот план не один год! А теперь решила, что пришло время его осуществить. До чего мило с твоей стороны, Розина! Ты убеждаешь себя, будто хоть что-то уберегла от хаоса, в который превратилась твоя жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Когда закрылась фабрика, ему следовало самому прийти к ней и все обсудить, но он, как всегда, оказался неспособен смотреть в лицо действительности. Он всегда надеялся, что подвернется кто-нибудь, кто вовремя ссудит ему денег, на худой конец, он выиграет кругленькую сумму. Но теперь выигрыш должен быть огромным, в размере богатой золотой жилы, иначе ему не удастся сохранить прежний образ жизни. Он достиг конца своей безалаберной дорожки; на ней он сшиб с ног стольких людей, что она сомневалась, что найдется хоть кто-нибудь, кто пожелает протянуть ему руку помощи, за исключением разве что Бостона. Их отношения она считала очень странными, поскольку создавалась видимость, словно в должниках ходит сам Бостон.
Их последний разговор о деньгах, вообще последний их разговор продлится не больше нескольких минут. Она пригласила на эту беседу и Аннабеллу, считая, что тема в не меньшей степени касается и ее. Однако истинная, подсознательная причина приглашения Аннабеллы заключалась в том, что ее присутствие должно было умерить ярость мужа, ибо она уже давно испытывала смертельную усталость от него.
Аннабелла и Легрендж столкнулись у двери малого кабинета.
– Здравствуй! – сказал он. – Какими судьбами?
– Меня позвала мама.
– О! – Он состроил насмешливую гримасу и сказал: – Как и меня. Не будем мешкать.
Он взял ее под руку и ввел в кабинет, как в бальный зал. Взглянув на жену, сидящую у окна, он провозгласил:
– Вот и мы, мадам, вот и мы!
Это было сказано развязным тоном, но его лицо осталось сумрачным, напряженным, глаза зловеще поблескивали. Розина видела, что он не в духе.
– Присаживайтесь, – радушно пригласила она.
Аннабелла подчинилась, но Легрендж остался стоять, поглядывая на нее. Приглашение сесть прозвучало, по меньшей мере, странно. Он ждал, чтобы она начинала, но Розина не торопилась. Когда она все же заговорила, оказалось, что у нее дрожит голос. Поразительнее всего было то, что она назвала его по имени.
– Эдмунд, – молвила она, – мне хотелось бы разобраться с домом и слугами.
Он слегка подался вперед и воинственно переспросил:
– В каком смысле – разобраться с домом и слугами?
– От них придется отказаться – по крайней мере от слуг. С имением можно и повременить, но тебе следует знать, что мы не в состоянии больше содержать такое количество прислуги, не имея дохода от фабрики.
Он присел на край стула и, упершись локтем в колено, сказал, предварительно окинув жену негодующим взглядом:
– Ты можешь спокойно предлагать уволить слуг, а не просто сократить их число, как я ожидал? Прямо так – взять и уволить всех до одного?
– Да, Эдмунд, именно это я и предлагаю. Если, конечно, у тебя не найдется источника средств, чтобы кормить, одевать и оплачивать их.
Он махнул рукой и произнес:
– К этому мы вернемся через минуту. А пока ответь, Розина, где и как мы будем жить, когда слуг не станет и дом опустеет?
Розина опустила глаза и незаметно прикусила нижнюю губу, прежде чем взять себя в руки и ответить:
– Я переезжаю в коттедж, к матери. Я забираю Харриса.
– Боже всемогущий! – Он вскочил. Стул вылетел из-под него, проехался по сверкающему полу и комом собрал шкуру, заменявшую ковер. – Сидишь передо мной и спокойно говоришь, что способна оставить Дом и перебраться к матери, которую тебе вообще никогда не следовало покидать! Где же, согласно твоим планам, придется обитать мне? Уж не на вырубке ли?
Эта была та же логика рассуждений, к которой прибегла полчаса назад Аннабелла.
– Я полагаю, ты поселишься в своем клубе. Ты проводишь там много времени, поэтому не заметишь перемены.
Его реакция была настолько яростной, что Аннабелла испуганно вскрикнула: он согнулся почти вдвое, схватил себя за волосы и дернул; лицо его при этом исказилось до полной неузнаваемости.
Розина сидела неподвижно, с мертвенно-бледным лицом; Аннабелла вцепилась в ручки кресла, глядя, как корчится отец. Видимо, подобные приступы гнева ее матери приходилось наблюдать всю жизнь.
Легрендж повернулся к Аннабелле и ткнул пальцем в нее.
– Куда же, в таком случае, запихнут тебя? Не в коттедж, разумеется, твоя дорогая бабушка не пожелает с тобой знаться…
– Эдмунд! – вскинулась Розина.
Он повернулся к ней и насмешливо сказал:
– Что, любезная Розина, разве я сказал что-то не то? Но все-таки ответь, раз ты все так хорошо продумала, куда денется она? – Он широко раскинул руки, словно вознамерился заключить жену в объятия. – Только не говори, что решила вверить ее моим заботам. Неужели ты на это пойдешь, даже не дав боя? Ну, давай! Интересно, как это прозвучит из твоих уст.
С лицом, перекошенным судорогой, Розина ответила:
Будущее Аннабеллы устраивается… будет устроено в самое ближайшее время.
– Нет! Ее будущее устраивается? Чрезвычайно любопытно! – Широко раскрыв глаза в неподдельном изумлении, он пробасил: – Продолжай!
– До пятницы я не смогу ничего больше сказать.
– Пятница? Почему пятница? Ах да, в пятницу у нее день рождения. – Он обернулся к Аннабелле, наклонился к ней, заглянул в лицо и спросил: – Что должно произойти в пятницу, каким образом в этот день определится твое будущее? Ну же, милая, со мной ты можешь быть откровенна.
Аннабелла схватилась за горло. Она отводила глаза, чтобы не встречаться с проницательным взглядом отца, предпочитая смотреть на мать. Но та не подавала ей никаких сигналов, даже не кивала, чтобы подсказать, как можно ответить, и не качала головой, требуя от нее молчания. Поэтому Аннабелла, заставив себя взглянуть на отца, выдавила:
– Я надеюсь выйти за Стивена.
За сим последовало тяжелое молчание. На лице Легренджа не дрогнул ни один мускул, он так и остался в прежней позе – наклонившись к дочери. Так тянулись секунды, казавшиеся Аннабелле бесконечными. Наконец он вышел из оцепенения, и его реакция испугала дочь: он расхохотался каким-то визгливым смехом, хлопая себя руками по бокам, словно вознамерившись взлететь. В конце концов он повалился грудью на стол, сотрясаемый враждебной веселостью.
Розина поднялась и, бледная, смотрела на него, дрожа всем телом. Его поведение и смех напомнили ей страшную ночь, когда он, ворвавшись в спальню, бросил ей на кровать малютку Аннабеллу.
Смех постепенно стих. Он вскинул голову и, указывая пальцем на Розину, проговорил:
– Дура! Слепая, бесчувственная дура! Наверное, ты вынашивала этот план не один год! А теперь решила, что пришло время его осуществить. До чего мило с твоей стороны, Розина! Ты убеждаешь себя, будто хоть что-то уберегла от хаоса, в который превратилась твоя жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102