ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Замятин Евгений
Герберт Уэллс
Е.Замятин
Герберт Уэллс
I.
Самые кружевные, самые воздушные готические соборы построены все-таки из камня; самые чудесные, самые нелепые сказки всякой страны - построены все-таки из земли, деревьев, зверей этой страны. В лесных сказках - леший, лохматый и корявый, как сосна, и с гоготом, рожденным из лесного ауканья; в степных - волшебный белый верблюд, летучий, как взвеянный вихрем песок; в полярных - кит-шаман и белый медведь с туловищем из мамонтовой кости. Но представьте себе страну, где единственная плодородная почва - асфальт, и на этой почве густые дебри - только фабричных труб, и стада зверей только одной породы - автомобили, и никакого другого весеннего благоухания кроме бензина. Эта каменная, асфальтовая, железная, бензинная, механическая страна - называется сегодняшним XX столетия Лондоном, и естественно, тут должны были вырасти свои железные, автомобильные лешие, свои механические, химические сказки. Такие городские сказки есть: они рассказаны Гербертом Уэллсом. Это - его фантастические романы. Город, нынешний огромный, лихорадочно-бегущий, полный рева, гула, жужжанья, пропеллеров, проводов, колес, реклам - этот город у Уэллса всюду. Сегодняшний город с некоронованным его владыкой - механизмом, в виде явной или неявной функции - непременно входит в каждый из фантастических романов Уэллса, в уравнение любого из Уэллсовских мифов, а эти мифы, как мы дальше увидим, именно логические уравнения. С механизма, с машины - начал Уэллс: первый его роман - "Машина времени", и это - сегодняшний городской миф о ковре-самолете, а сказочные племена морлоков и элоев - это, конечно, экстерполированные, доведенные в своих типичных чертах до уродливости, два враждующих класса нынешнего города. "Грядущее" - это сегодняшний город, показанный через чудовищно-увеличивающий, иронический телескоп: тут все несется со сказочной быстротой, машины, машины, машины, аэропланы, турбинные колеса, оглушительные граммофоны, мелькающие огненные рекламы. "Спящий пробуждается" - опять аэропланы, провода, прожектора, армии рабочих, синдикаты. "Война в воздухе" - снова аэропланы, тучи аэропланов, дирижаблей, стада дрэдноутов. "Борьба миров" - Лондон, лондонские поезда, автомобили, лондонские толпы, и этот выросший на асфальте типичнейший городской леший - марсианин, стальной, шарнирный, механический леший, с механической сиреной - чтобы можно было завывать и гоготать, как подобает всякому исполняющему обязанности лешего. В "Освобожденном мире" городской вариант сказки о разрыве-траве: но только разрыв-трава найдена не на поляне в ночь на Ивану-Купалу, а в химической лаборатории, и называется внутриатомной энергией. В "Человеке-невидимке" - снова химия: сегодняшняя, городская, химическая шапка-невидимка. Даже там, где на минуту Уэллс как будто изменит себе и уведет вас из города в лес, в поля, на ферму - даже и там все равно слышно гуденье машин и запах химических реакций. В "Первых людях на луне" - вы попадаете на уединенную ферму в Кенте, но оказывается - "в погребе стоят динамо-машины, в садовой беседке - газометр, и все надворные постройки обращены в мастерские и лаборатории". И точно также институтом экспериментальной физиологии оказывается уединенная лесная избушка в "Пище богов". Как бы ни хотел Уэллс уйти от асфальта - он все-таки оказывается на асфальте, среди машин, в лаборатории. Сегодняшний, химико-механический, опутанный проводами город - основа Уэллса, и на этой основе выткан он весь, со всеми причудливыми и на первый взгляд парадоксальными, противоречивыми узорами. Мотивы городских Уэллсовских сказок - в сущности те же, что и всех других сказок: вы встретите у него и шапку-невидимку, и ковер-самолет, и разрыв-траву, и скатерть-самобранку, и драконов, и великанов, и гномов, и русалок, и людоедов. Но разница между его сказками и, скажем, нашими русскими - такая же, как между психологией пошехонца и лондонца: пошехонец садится под окошко и ждет, пока шапка-невидимка и ковер-самолет явятся к нему "по щучьему веленью"; лондонец на "щучье веленье" не надеется, а надеется на себя - лондонец садится за чертежную доску, берет логарифмическую линейку и вычисляет ковер-самолет, лондонец идет в лабораторию, зажигает электрическую печь и изобретает разрыв-траву; пошехонец примиряется с тем, что его чудеса - за тридевять земель и в тридесятом царстве; лондонец - хочет, чтобы чудеса были сегодня, сейчас же, здесь же. И потому для своих сказок он выбирает надежный путь: путь, вымощенный астрономическими, физическими, химическими формулами, путь утрамбованный чугунными законами точных наук. Это звучит сперва очень парадоксально: точная наука и сказка, точность и фантастика. Но это так и должно быть так. Ведь миф всегда, явно или неявно, связан с религией, а религия сегодняшнего города - это точная наука, и вот - естественная связь новейшего городского мифа, городской сказки с наукой. И я нс знаю, есть ли такая крупная отрасль точных наук, которая не отразилась бы в фантастических романах Уэллса. Математика, астрономия, астрофизика, физика, химия, медицина, физиология, бактериология, механика, электротехника, авиация. Почти все сказки Уэллса построены на блестящих, неожиданнейших научных парадоксах; все мифы Уэллса - логичны, как математические уравнения. И оттого мы, сегодняшние, мы, скептики, так подчиняемся этой логической фантастике, оттого она так захватывает, оттого мы так верим ей. Уэллс вводит читателя в атмосферу чуда, сказки - с необычайным лукавством: осторожно, постепенно он ведет вас с одной логической ступеньки на другую. Переходы со ступеньки на ступеньку совсем незаметны; вы, ничего не подозревая, доверчиво переступаете, подымаетесь все выше... Вдруг - оглянулись вниз, ахнули - но уж поздно: уж поверили в то, что по заглавию казалось абсолютно невозможным, совершенно нелепым. Возьмите наудачу любую из фантазий Уэллса: "Человек-невидимка". Какой абсурд! Как нас, людей XX века, заставить поверить в такую детскую сказку, как человек-невидимка? Но позвольте: что такое вообще невидимость? Невидимость - не больше как самое простое, самое реальное явление, подчиняющееся физическим законам законам оптики, и зависит невидимость от способности поглощать или отражать световые лучи. Кусок стекла - прозрачен; тот же кусок стекла в воде - невидим. А если истолочь стекло в порошок - порошок будет белого цвета, порошок будет непрозрачен, будет видим очень отчетливо. Стало быть, одно и то же: вещество может быть и видимым и невидимым: все зависит от состояния его поверхности. Вы скажете: да, но человек - живое вещество. Но что же из этого? В морях живут морские звезды - почти прозрачные, и некоторые морские личинки - совершенно прозрачные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11