— Откуда мне знать? Лысый отечески обнял рукой за талию молодую женщину.
— Да, — продолжал он, поглаживая бочек Раи и опуская руку все ниже и ниже. Фигурка у тебя что надо. Отличная фигурка. Редкая фигурка.
И тут вдруг Рая, немного напугав директора, как-то сексуально задрожала, задвигала вперед-назад задом, одновременно прижимаясь к нему низом живота. Директор однако быстро опомнился.
— Ну, ну, — пробормотал он. — Поосторожнее. Могут войти. Закрой-ка дверь.
Вот так у них началась эта «игра». Но вернемся к их последней беседе. Григорий Тихонович был настроен решительно. Невысокий, с набрякшей с похмелья рожей, похожей на морду старого бульдога он был преисполнен важности, надут важностью. Он сразу понял, что эти самые пресловутые «эйфемисты» не иначе как враждебно настроенная группировка, свившая свое гнездышко под крышей вверенного ему Дворца культуры.
Нет, не зря, напутствуя его, секретарь райкома по идеологии Олег Максимович призывал к бдительности: «За сорванный сеанс фильма мы с тебя не спросим, а за фильм, пропитанный ядом буржуазной идеологии, будешь отвечать по всей форме». Борьба с ядом буржуазной идеологии, психологии и морали была коньком секретаря. Где только он не находил этот зловреднейший из ядов, который, как утверждал он, содержится в той или иной дозе в каждой книге, каждом фильме, каждом спектакле. «Поэтому запомни — твоя первейшая сверхзадача бдеть. Эти сволочи так ловко маскируются, что кого хочешь проведут».
— Уж будьте уверенны, — твердо сказал Лысый. — При мне мышь не проскочит. Буду бдеть, сколько хватит сил, — закончил он, преданно глядя на секретаря райкома.
Отныне Рая не пропускала ни одного заседания «эйфемистов». Веселый и общительный нрав молодой женщины, как раньше написали бы в газетах, пришелся по душе кружковцам.
Она заразительно смеялась каждой удачной шутке, остроте, каламбуру или афоризму. С ее появлением занятия заметно оживились. Каждый член кружка из кожи вон лез, чтобы заслужить ее одобрительную улыбку. Раечке все нравилось, все вызывало ее восторг. Она старательно все записывала, а затем столь же старательно докладывала обо всем директору:
— Хорошо идут дела у колхозного села, Я молоденька была, потому и родила, — читала она. — Как? Насмешка над колхозами…
— Не годится, — качал головой директор. — Ведь хорошо идут дела. Какая же здесь крамола?
— Миф о непорочном зачатии придумали импотенты. Тоже не годится? Идем дальше. Говорит француз: самая прекрасная женщина не может дать больше, чем она имеет. Говорит русский: зато она может дать два раза. Тоже не годится? Я подумала — нет ли здесь ущемления национализма.
— Какое ущемление? — возразил директор. — Русский француза осадил. Давай дальше.
— Правительство имеет право совершать ошибки, равно как и принимать правильные решения…
— Постой-ка. Кажется здесь что-то не то, хотя на первый взгляд безобидно, но я чувствую какой-то подвох. Они просто так ничего не говорят. У них особый язык, понятный только им самим. Ладно, подумаем.
— Когда демократию втаптывают в землю, она прорастает колючей проволокой, — торжественно, как диктор, выступающий с важным правительственным сообщением, прочитала Рая.
— Вот сволочи, — то ли восхитился, то ли возмутился директор, — так формулируют. Внешне все правильно — не придерешься, а если вдуматься — опять подрыв авторитета советской власти.
— Как прекрасен этот мир — посмотри! А теперь отойди от щели в заборе, — продолжала читать Рая. — Можно и лапу сосать, если есть, во что обмакнуть. Все. Больше ничего подозрительного в этот раз не было. Да, вот еще. Люди стали лучше одеваться, потому и очереди стали привлекательнее.
У Раи было еще несколько записей, но она их не прочитала. Они принадлежали Сергею Валентиновичу Белых.
— Прошлый раз улов был не ахти какой, — сказал директор. — На этот раз лучше. Надо все собрать, систематизировать, а потом доложим, куда следует. Рано или поздно они себя разоблачат. Согласно учения марксизма-ленинизма количество рано или поздно перейдет в качество. Тут мы их и прихлопнем. Кстати, как ты думаешь, правильно ли называть покойника «товарищем»? Я обратил внимание — на панихидах обычно говорят: «Спи спокойно, дорогой товарищ!» Какой же он товарищ, если он уже покойник. И гражданином называть неловко. Идеологически ошибочно. Как ты считаешь?
— Я в этом не разбираюсь, Григорий Тихонович!
— То-то же. Вчера я был на похоронах, один человек прочитал свои замечательные стихи, посвященные покойнику. Пускай ты умер, но в песне смелых и сильных духом и так далее. Жаль, не все успел записать…
— Это стихи Максима Горького, Григорий Тихонович.
— Да что ты говоришь. Вот не знал. Хорошо, ты подсказала, а то бы включил в диссертацию. Ладненько. А теперь покажись. Так сказать, на десерт.
Чего греха таить, пытался приударить за жизнерадостной девицей, прямо-таки излучающей чувственность и наш старый знакомый — писатель. По чистой случайности, разумеется, он оказался на очередном заседании кружка рядом с Раечкой и скромно поинтересовался — не хочет ли она посетить Дом литераторов.
— Сегодня не могу, а завтра с удовольствием, — пообещала Рая.
Но напрасно на следующий день писатель целый час томился у массивной дубовой двери с бронзовыми ручками писательского дома. Она не пришла. Тогда он позвонил ей домой. Раечка весело засмеялась и честно призналась, что начисто забыла о своем обещании. «Простите, больше не буду», — покаялась она. Писатель растаял и простил. На самом же деле накануне Рая провела ночь у фотографа и ей было просто лень куда-то ехать.
— Хотите — приезжайте ко мне, — предложила она томным голосом.
Писатель — человек сговорчивый немедленно принял приглашение.
— Через пару минут я буду у вас, — пылко воскликнул он.
— Попробуйте, — рассмеялась Рая, — кстати, я живу у черта на куличках. Запишите адрес…
Вооружившись цветами, бутылкой вина и коробкой конфет, писатель помчался на такси в дальний конец Москвы. Раечка встретила его в желтом шелковом халатике, из под которого то и дело выглядывали обольстительно аккуратные ножки.
«Вот уж не думал, не гадал, — радостно думал писатель, — что победа будет столь быстрой и легкой. Впрочем, ничего удивительного. Я еще не настолько стар и уродлив, чтобы женщины ценили во мне только интеллект, а иногда и щедрость».
Раечка оказалась очень забавным существом. Она напропалую кокетничала, мило дурачилась — выставляла напоказ то одну, то другую ножку, на которые писатель посматривал с плохо скрываемым интересом. Чем-то он был похож сейчас на кота, который в предвкушении сытной еды терпеливо сидит у куска мяса или рыбы.
После того, как бутылка вина была выпита, писатель предложил потанцевать — не раз испытанный им прием, чтобы начать атаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
— Да, — продолжал он, поглаживая бочек Раи и опуская руку все ниже и ниже. Фигурка у тебя что надо. Отличная фигурка. Редкая фигурка.
И тут вдруг Рая, немного напугав директора, как-то сексуально задрожала, задвигала вперед-назад задом, одновременно прижимаясь к нему низом живота. Директор однако быстро опомнился.
— Ну, ну, — пробормотал он. — Поосторожнее. Могут войти. Закрой-ка дверь.
Вот так у них началась эта «игра». Но вернемся к их последней беседе. Григорий Тихонович был настроен решительно. Невысокий, с набрякшей с похмелья рожей, похожей на морду старого бульдога он был преисполнен важности, надут важностью. Он сразу понял, что эти самые пресловутые «эйфемисты» не иначе как враждебно настроенная группировка, свившая свое гнездышко под крышей вверенного ему Дворца культуры.
Нет, не зря, напутствуя его, секретарь райкома по идеологии Олег Максимович призывал к бдительности: «За сорванный сеанс фильма мы с тебя не спросим, а за фильм, пропитанный ядом буржуазной идеологии, будешь отвечать по всей форме». Борьба с ядом буржуазной идеологии, психологии и морали была коньком секретаря. Где только он не находил этот зловреднейший из ядов, который, как утверждал он, содержится в той или иной дозе в каждой книге, каждом фильме, каждом спектакле. «Поэтому запомни — твоя первейшая сверхзадача бдеть. Эти сволочи так ловко маскируются, что кого хочешь проведут».
— Уж будьте уверенны, — твердо сказал Лысый. — При мне мышь не проскочит. Буду бдеть, сколько хватит сил, — закончил он, преданно глядя на секретаря райкома.
Отныне Рая не пропускала ни одного заседания «эйфемистов». Веселый и общительный нрав молодой женщины, как раньше написали бы в газетах, пришелся по душе кружковцам.
Она заразительно смеялась каждой удачной шутке, остроте, каламбуру или афоризму. С ее появлением занятия заметно оживились. Каждый член кружка из кожи вон лез, чтобы заслужить ее одобрительную улыбку. Раечке все нравилось, все вызывало ее восторг. Она старательно все записывала, а затем столь же старательно докладывала обо всем директору:
— Хорошо идут дела у колхозного села, Я молоденька была, потому и родила, — читала она. — Как? Насмешка над колхозами…
— Не годится, — качал головой директор. — Ведь хорошо идут дела. Какая же здесь крамола?
— Миф о непорочном зачатии придумали импотенты. Тоже не годится? Идем дальше. Говорит француз: самая прекрасная женщина не может дать больше, чем она имеет. Говорит русский: зато она может дать два раза. Тоже не годится? Я подумала — нет ли здесь ущемления национализма.
— Какое ущемление? — возразил директор. — Русский француза осадил. Давай дальше.
— Правительство имеет право совершать ошибки, равно как и принимать правильные решения…
— Постой-ка. Кажется здесь что-то не то, хотя на первый взгляд безобидно, но я чувствую какой-то подвох. Они просто так ничего не говорят. У них особый язык, понятный только им самим. Ладно, подумаем.
— Когда демократию втаптывают в землю, она прорастает колючей проволокой, — торжественно, как диктор, выступающий с важным правительственным сообщением, прочитала Рая.
— Вот сволочи, — то ли восхитился, то ли возмутился директор, — так формулируют. Внешне все правильно — не придерешься, а если вдуматься — опять подрыв авторитета советской власти.
— Как прекрасен этот мир — посмотри! А теперь отойди от щели в заборе, — продолжала читать Рая. — Можно и лапу сосать, если есть, во что обмакнуть. Все. Больше ничего подозрительного в этот раз не было. Да, вот еще. Люди стали лучше одеваться, потому и очереди стали привлекательнее.
У Раи было еще несколько записей, но она их не прочитала. Они принадлежали Сергею Валентиновичу Белых.
— Прошлый раз улов был не ахти какой, — сказал директор. — На этот раз лучше. Надо все собрать, систематизировать, а потом доложим, куда следует. Рано или поздно они себя разоблачат. Согласно учения марксизма-ленинизма количество рано или поздно перейдет в качество. Тут мы их и прихлопнем. Кстати, как ты думаешь, правильно ли называть покойника «товарищем»? Я обратил внимание — на панихидах обычно говорят: «Спи спокойно, дорогой товарищ!» Какой же он товарищ, если он уже покойник. И гражданином называть неловко. Идеологически ошибочно. Как ты считаешь?
— Я в этом не разбираюсь, Григорий Тихонович!
— То-то же. Вчера я был на похоронах, один человек прочитал свои замечательные стихи, посвященные покойнику. Пускай ты умер, но в песне смелых и сильных духом и так далее. Жаль, не все успел записать…
— Это стихи Максима Горького, Григорий Тихонович.
— Да что ты говоришь. Вот не знал. Хорошо, ты подсказала, а то бы включил в диссертацию. Ладненько. А теперь покажись. Так сказать, на десерт.
Чего греха таить, пытался приударить за жизнерадостной девицей, прямо-таки излучающей чувственность и наш старый знакомый — писатель. По чистой случайности, разумеется, он оказался на очередном заседании кружка рядом с Раечкой и скромно поинтересовался — не хочет ли она посетить Дом литераторов.
— Сегодня не могу, а завтра с удовольствием, — пообещала Рая.
Но напрасно на следующий день писатель целый час томился у массивной дубовой двери с бронзовыми ручками писательского дома. Она не пришла. Тогда он позвонил ей домой. Раечка весело засмеялась и честно призналась, что начисто забыла о своем обещании. «Простите, больше не буду», — покаялась она. Писатель растаял и простил. На самом же деле накануне Рая провела ночь у фотографа и ей было просто лень куда-то ехать.
— Хотите — приезжайте ко мне, — предложила она томным голосом.
Писатель — человек сговорчивый немедленно принял приглашение.
— Через пару минут я буду у вас, — пылко воскликнул он.
— Попробуйте, — рассмеялась Рая, — кстати, я живу у черта на куличках. Запишите адрес…
Вооружившись цветами, бутылкой вина и коробкой конфет, писатель помчался на такси в дальний конец Москвы. Раечка встретила его в желтом шелковом халатике, из под которого то и дело выглядывали обольстительно аккуратные ножки.
«Вот уж не думал, не гадал, — радостно думал писатель, — что победа будет столь быстрой и легкой. Впрочем, ничего удивительного. Я еще не настолько стар и уродлив, чтобы женщины ценили во мне только интеллект, а иногда и щедрость».
Раечка оказалась очень забавным существом. Она напропалую кокетничала, мило дурачилась — выставляла напоказ то одну, то другую ножку, на которые писатель посматривал с плохо скрываемым интересом. Чем-то он был похож сейчас на кота, который в предвкушении сытной еды терпеливо сидит у куска мяса или рыбы.
После того, как бутылка вина была выпита, писатель предложил потанцевать — не раз испытанный им прием, чтобы начать атаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9