Поэтому Вульф не смог подойти к западному берегу, чтобы отстояться там в каком-нибудь затоне, покуда ветер не зайдет с оста. Вместо этого он отыскал для «Доры» защиту в проливе между Пагензандом и восточным берегом. На корабль все время действовали две силы. Одна — приливное или отливное течение, которому «Дора» противостояла, зацепившись якорем за грунт и развернувшись в направлении норд-зюйд. Второй силой был ветер, разворачивающий «Дору» носом к весту.
В момент, когда якорь отделяется от грунта, барк, на который действуют сразу и течение, и ветер, становится почти беспомощным.
Следует заметить также, что корабли такого класса строятся отнюдь не для маневрирования в узкостях. Слишком сложен для этого их такелаж и слишком малочисленна команда.
Вот почему капитан Вульф и дожидался наивысшей точки подъема воды. При смене прилива отливом некоторое время течения нет вовсе. Именно в эти считанные минуты он и решил сняться с якоря. Кроме того, в высокую воду наибольший простор для маневров.
Для безопасного маневрирования «Доре» требовалась глубина по крайней мере четыре метра. Экипаж из пятнадцати человек, включая капитана и кока, для трехсоттонного барка в общем не так уж мал. Исключите, однако, из этого числа новоявленного плотника и двоих мозесов, и численный состав экипажа уменьшится уже до двенадцати человек. Этой дюжине моряков предстояло выхаживать тяжелый, всосавшийся в тину якорь, работать с парусами, стоять на руле и вести вместе с лоцманом корабль по узкому фарватеру. Впрочем, кэптен Вульф не выказывал особой озабоченности предстоящим труднейшим маневром. Он кивнул Янсену.
— Вахта левого борта, цепь выбирать! Вахта правого борта, кливер и бом-кливер ставить, бизань ставить!
Матросы двигались удивительно неторопливо, будто стояли в Эльмсхорнской гавани, а не собирались в рейс на другой конец света. Коснись меня, я бы бегал быстрее, да вот только не знал я пока, куда бежать-то. Не знали этого и оба юнги. Всеми забытые, стояли мы у грот-мачты.
— Оба мозеса — на кливер-фал, — Фьете подтолкнул ребят к фок-мачте и сунул им в руки ходовой конец фала.
— Плотник — на бизань-дирик-фал!
В поднятой руке Янсена болтался трос. Я опрометью рванул на полуют. «Вот и я пригодился», — радости моей не было предела. Обслуживать гафельные паруса я научился еще на эверах.
Передо мной распростерся весь корабль. «Клик-клик», — постукивал якорный шпиль. Это был старый рычажный шпиль. Впрочем, и сама-то «Дора» тоже была довольно старая, хоть и ухоженная дама. Четверо парней качали вверх-вниз коромысло, как у пожарного насоса. Кок стоял у якорь-цепи и поливал ее водой, чтобы смыть эльбинскую тину. «Клик-клик-клик», — с каждым качком из воды выходило по звену. Теперь, когда течения не было, в дело вступил зюйд-вестовый ветер. «Дору» развернуло наискось к стержню, носом чуть ли не к Гамбургу. Поэтому капитан Вульф решил перенести кливер налево, то есть на наветренную сторону, чтобы корабль развернулся вдоль Эльбы. «Клик-клик-клик», — паузы стали дольше. Фьете протянул руку к шканцам:
— Панер!
— Пошел бом-кливер! Пошел кливер!
Оба треугольных паруса поползли вверх по штагу. Фьете подскочил к юнгам, чтобы закрепить снасть.
— Оба кливера налево! Выбрать якорь!
Оба паруса заполоскали на ветру, который дул теперь прямо нам в лоб. Парни из вахты правого борта выбрали втугую шкоты с наветренной стороны. И сейчас же «Дора» покатилась под ветер, разворачиваясь вдоль Эльбы и чуть пятясь назад.
«Клик-клик-клик», — пощелкивало с бака.
— Якорь чист!
— Пошел бизань!
Я тянул что есть силы. Ай да бизань-гафель! Куда тяжелее, чем на наших эверах. А сосед мой успел уже закрепить свою снасть и теперь обтягивал вместе со мной дирик-фал.
— На бизань-шкотах!
Парус наполнился ветром. Теперь бизань давал ход вперед, компенсируя задний ход, созданный кливерами, а разворачиваться «Дора» стала еще круче. Вот уже нос корабля смотрит на норд.
— Оба кливера, травить шкоты слева! Выбрать шкоты справа!
Тотчас же «Дора» обретает ход вперед и начинает медленно двигаться параллельно берегу. Вульф сам стоит у штурвала: людей у нас, увы, маловато.
«Дора» шла в крутой бакштаг вдоль по Эльбе. Спереди, сзади и рядом с нами плыли чужие паруса, белые — у морских судов и серые с рыжинкой — у прибрежных и речных. В сторонке от фарватера становились парусники, направлявшиеся в Гамбург. Они ожидали прилива.
В этом всеобщем движении «Дора» чувствовала себя равной среди равных. Порывистый ветер слегка кренил ее на правый борт, Вульф стоял возле штурвала, не давая рулевому ни минуты покоя. Каким-то особым чутьем он не то чтобы улавливал, а прямо-таки предугадывал малейший поворот ветра.
— Право полрумба!
— Есть, право полрумба, — флегматично отвечал рулевой.
Капитан стремился как можно плотнее прижаться к западному берегу. Это открывало ему свободу маневра.
Страсть ходить как можно круче к ветру становится второй натурой каждого, кто водит парусные корабли. Для парусника с прямым вооружением почти половина розы ветров — зона недоступности. Много круче 80ь на каждый борт ни один океанский парусник против ветра идти не может. Поэтому тут уж нельзя упускать ни единого румба. По ветру и деревянный башмак поплывет, а вот против ветра каждую милю берут с боем.
Позже, когда я плавал на малых судах с косыми парусами, прежде всего на «Ксоре» и «Тиликуме», я мог, конечно, ходить и круче. Но в открытом море я не мог извлечь из этого никаких преимуществ. Предположим даже, судно и сможет долгое время выдерживать удары встречных волн, но экипаж-то этак долго не продержится. На «Ксоре», к примеру, мы в подобной ситуации все время были как под душем. Да и сама она жалобно стонала и скрипела всеми своими связями. Движения ее становились столь резкими, что мы валились с ног. Поэтому на море мы не могли держать курс намного круче, чем капитан Вульф на своей «Доре». Но я-то в ту пору и представить себе даже не мог, что буду когда-нибудь ходить на малых судах. Первые часы на Эльбе были для меня и самыми волнующими во всей моей морской карьере. Я ощущал под собой «Дору» как живую. Корабль на верфи — произведение искусства, корабль под парусами — живое существо.
Идя на обгон, нам приходилось надолго отворачивать с курса. Подходя поближе к головному судну, капитан Вульф бросал оценивающий взгляд на флюгарку на грот-мачте. Кивок рулевому, знак рукой на бак — и «Дора» послушно катится с прежнего курса, а мы вытравливаем шкоты и брасы, потому что ветер теперь дует нам почти в корму. «Дора» реагирует на новый курс, как скаковая лошадь, подстегнутая плетью. Она бросается вперед, в обход чужого корабля. Оттуда на нас с любопытством глазеет команда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
В момент, когда якорь отделяется от грунта, барк, на который действуют сразу и течение, и ветер, становится почти беспомощным.
Следует заметить также, что корабли такого класса строятся отнюдь не для маневрирования в узкостях. Слишком сложен для этого их такелаж и слишком малочисленна команда.
Вот почему капитан Вульф и дожидался наивысшей точки подъема воды. При смене прилива отливом некоторое время течения нет вовсе. Именно в эти считанные минуты он и решил сняться с якоря. Кроме того, в высокую воду наибольший простор для маневров.
Для безопасного маневрирования «Доре» требовалась глубина по крайней мере четыре метра. Экипаж из пятнадцати человек, включая капитана и кока, для трехсоттонного барка в общем не так уж мал. Исключите, однако, из этого числа новоявленного плотника и двоих мозесов, и численный состав экипажа уменьшится уже до двенадцати человек. Этой дюжине моряков предстояло выхаживать тяжелый, всосавшийся в тину якорь, работать с парусами, стоять на руле и вести вместе с лоцманом корабль по узкому фарватеру. Впрочем, кэптен Вульф не выказывал особой озабоченности предстоящим труднейшим маневром. Он кивнул Янсену.
— Вахта левого борта, цепь выбирать! Вахта правого борта, кливер и бом-кливер ставить, бизань ставить!
Матросы двигались удивительно неторопливо, будто стояли в Эльмсхорнской гавани, а не собирались в рейс на другой конец света. Коснись меня, я бы бегал быстрее, да вот только не знал я пока, куда бежать-то. Не знали этого и оба юнги. Всеми забытые, стояли мы у грот-мачты.
— Оба мозеса — на кливер-фал, — Фьете подтолкнул ребят к фок-мачте и сунул им в руки ходовой конец фала.
— Плотник — на бизань-дирик-фал!
В поднятой руке Янсена болтался трос. Я опрометью рванул на полуют. «Вот и я пригодился», — радости моей не было предела. Обслуживать гафельные паруса я научился еще на эверах.
Передо мной распростерся весь корабль. «Клик-клик», — постукивал якорный шпиль. Это был старый рычажный шпиль. Впрочем, и сама-то «Дора» тоже была довольно старая, хоть и ухоженная дама. Четверо парней качали вверх-вниз коромысло, как у пожарного насоса. Кок стоял у якорь-цепи и поливал ее водой, чтобы смыть эльбинскую тину. «Клик-клик-клик», — с каждым качком из воды выходило по звену. Теперь, когда течения не было, в дело вступил зюйд-вестовый ветер. «Дору» развернуло наискось к стержню, носом чуть ли не к Гамбургу. Поэтому капитан Вульф решил перенести кливер налево, то есть на наветренную сторону, чтобы корабль развернулся вдоль Эльбы. «Клик-клик-клик», — паузы стали дольше. Фьете протянул руку к шканцам:
— Панер!
— Пошел бом-кливер! Пошел кливер!
Оба треугольных паруса поползли вверх по штагу. Фьете подскочил к юнгам, чтобы закрепить снасть.
— Оба кливера налево! Выбрать якорь!
Оба паруса заполоскали на ветру, который дул теперь прямо нам в лоб. Парни из вахты правого борта выбрали втугую шкоты с наветренной стороны. И сейчас же «Дора» покатилась под ветер, разворачиваясь вдоль Эльбы и чуть пятясь назад.
«Клик-клик-клик», — пощелкивало с бака.
— Якорь чист!
— Пошел бизань!
Я тянул что есть силы. Ай да бизань-гафель! Куда тяжелее, чем на наших эверах. А сосед мой успел уже закрепить свою снасть и теперь обтягивал вместе со мной дирик-фал.
— На бизань-шкотах!
Парус наполнился ветром. Теперь бизань давал ход вперед, компенсируя задний ход, созданный кливерами, а разворачиваться «Дора» стала еще круче. Вот уже нос корабля смотрит на норд.
— Оба кливера, травить шкоты слева! Выбрать шкоты справа!
Тотчас же «Дора» обретает ход вперед и начинает медленно двигаться параллельно берегу. Вульф сам стоит у штурвала: людей у нас, увы, маловато.
«Дора» шла в крутой бакштаг вдоль по Эльбе. Спереди, сзади и рядом с нами плыли чужие паруса, белые — у морских судов и серые с рыжинкой — у прибрежных и речных. В сторонке от фарватера становились парусники, направлявшиеся в Гамбург. Они ожидали прилива.
В этом всеобщем движении «Дора» чувствовала себя равной среди равных. Порывистый ветер слегка кренил ее на правый борт, Вульф стоял возле штурвала, не давая рулевому ни минуты покоя. Каким-то особым чутьем он не то чтобы улавливал, а прямо-таки предугадывал малейший поворот ветра.
— Право полрумба!
— Есть, право полрумба, — флегматично отвечал рулевой.
Капитан стремился как можно плотнее прижаться к западному берегу. Это открывало ему свободу маневра.
Страсть ходить как можно круче к ветру становится второй натурой каждого, кто водит парусные корабли. Для парусника с прямым вооружением почти половина розы ветров — зона недоступности. Много круче 80ь на каждый борт ни один океанский парусник против ветра идти не может. Поэтому тут уж нельзя упускать ни единого румба. По ветру и деревянный башмак поплывет, а вот против ветра каждую милю берут с боем.
Позже, когда я плавал на малых судах с косыми парусами, прежде всего на «Ксоре» и «Тиликуме», я мог, конечно, ходить и круче. Но в открытом море я не мог извлечь из этого никаких преимуществ. Предположим даже, судно и сможет долгое время выдерживать удары встречных волн, но экипаж-то этак долго не продержится. На «Ксоре», к примеру, мы в подобной ситуации все время были как под душем. Да и сама она жалобно стонала и скрипела всеми своими связями. Движения ее становились столь резкими, что мы валились с ног. Поэтому на море мы не могли держать курс намного круче, чем капитан Вульф на своей «Доре». Но я-то в ту пору и представить себе даже не мог, что буду когда-нибудь ходить на малых судах. Первые часы на Эльбе были для меня и самыми волнующими во всей моей морской карьере. Я ощущал под собой «Дору» как живую. Корабль на верфи — произведение искусства, корабль под парусами — живое существо.
Идя на обгон, нам приходилось надолго отворачивать с курса. Подходя поближе к головному судну, капитан Вульф бросал оценивающий взгляд на флюгарку на грот-мачте. Кивок рулевому, знак рукой на бак — и «Дора» послушно катится с прежнего курса, а мы вытравливаем шкоты и брасы, потому что ветер теперь дует нам почти в корму. «Дора» реагирует на новый курс, как скаковая лошадь, подстегнутая плетью. Она бросается вперед, в обход чужого корабля. Оттуда на нас с любопытством глазеет команда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76