ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Если не мы с тобой виноваты, то кто же тогда виноват? Компас?
Да, выбор невелик: либо командир катера, либо компас.
— Кстати, вспомни, мы шли на одном магнитном! Гирокомпас выбыл из строя еще на подходе к притопленному кораблю.
Павлов угнетенно кивнул.
Итак, на подозрении магнитный компас!
Шубину представилось, как Грибов в задумчивости расхаживает взад и вперед у своего столика в аудитории.
«Разберем, — начинает он, — случай с бывшим курсантом нашего училища Шубиным. Будем последовательно исключать одно решение за другим…»
Далее Грибов сказал бы, наверное, о пейзаже.
«На войне, — учил он, — пейзаж перестает существовать сам по себе. Все, что совершается в природе, может влиять на ход событий и должно обязательно приниматься в расчет навигатором».
Но что совершалось в природе перед аварией? Море было штилевое. Из-за туч проглядывала луна.
Если бы компас соврал где-нибудь на Баренцевом море, полагалось бы учесть в догадках северное сияние.
С давних времен сохранилась поморская примета:
«Матка (компас) дурит на пазорях», то есть при северном сиянии. Ведь сполохи на небе подобны зарницам: те возвещают о грозе, эти — о магнитной буре. Порыв магнитной бури, бушующей в высоких слоях атмосферы, невидимое «дуновение» может коснуться стрелки магнитного компаса и отклонить ее, а вслед за нею и корабль от правильного курса.
Но авария произошла не на Баренцевом, а на Балтийском море. Здесь северные сияния редки.
Так что же повлияло на компас?
Робкий стук в окно.
— Кто?
— Боцман беспокоит, товарищ гвардии капитан-лейтенант! Ужинать будете с товарищем гвардии лейтенантом?
— Хочешь есть, Павлов? Нет? И я нет. Спасибо, Фаддеичев, не надо ничего!
— Как же так: и обедали плохо, и ужинать не будете?..
Долгий соболезнующий вздох.
— Англичанину передать, чтобы завтра пришел?
— Да! Завтра. Все завтра!
Слышно, как боцман топчется под окном. Потом тяжелые шаги медленно удаляются.
Через полчаса опять стук, на этот раз в дверь.
— Кто там еще?
— Откройте! Я.
Князев перешагнул через порог и остановился:
— Ух! Накурили как! Что же без света сидите? Вечер на дворе!
Павлов встал и зажег керосиновую лампу под старомодным четырехугольным колпаком. Полосы дыма медленно поползли мимо лампы к открытой форточке.
— Не надумали еще?
— Кружим пока, — неохотно ответил Шубин. — Ходим вокруг да около.
— Вокруг чего?
— Да компаса магнитного. Вокруг чего же еще?
— Ага! Ведь вы при одном магнитном остались. Гирокомпас-то растрясло?
— Вышел из строя, пока нас самолет гонял. То и дело стопорили ход.
Пауза.
— Не сдвинули ли мягкое железо?
— На выходе я определял поправку. Компас был исправен.
— Может, в карманах было что-нибудь, что могло повлиять на девиацию: нож, ключи, цепочка?
Мысленно Шубин и Павлов порылись в карманах. Нет, металлического во время похода не было ничего.
Шубин невесело усмехнулся:
— Вспомнил шутку профессора Грибова, единственную, которую слышал от него за четыре года обучения:
«Без опаски можно подходить к компасу только в одном-единственном случае — обладая медным лбом. Медь не намагничивается».
— Слушай! — Князев быстро повернулся к Павлову. — А не взял ли ты случаем какой-нибудь металлический трофей?
Шубин насторожился:
— Что имеешь в виду?
— Почему-то вообразилась ракетница. Мог же Павлов взять на транспорте что-нибудь на память. Ну, скажем, ракетницу. Потом по рассеянности положил ее рядом с магнитным компасом и…
— Какие там ракетницы, что вы! — Павлов обиженно отвернулся. — Совсем меня за мальчика считаете.
— Да, металлического не взяли ничего, — подтвердил Шубин. — Боцман лишь немного компота прихватил. Но ведь компот не влияет на девиацию.
Никто не улыбнулся его шутке.
— Минные поля! — торжественно изрек Князев. — Компасы врут на минных полях.
— Но их не было на пути. В Ригулди остались карты минных постановок. Я смотрел.
Павлов выдвинулся вперед и с ходу понес чепуху. Он забормотал что-то о секретном магнитном оружии.
Князев только вздохнул. Но Шубин слушал, не прерывая. Пламя в лампе мигало и подпрыгивало. По стенам раскачивались длинные тени, похожие на косматые водоросли.
— Не меняют ли немцы, — говорил Павлов, — магнитное поле у берега? Не уводят ли корабль с помощью какой-то магнитной ловушки на прибрежные камни?
— Гм! — сказал Князев.
— Нет, вы вдумайтесь! Немцы знали о предстоящем отступлении. Вот и спрятали у берега нечто вроде магнитного спрута. Условно называю его спрутом. Но, возможно, у него были такие щупальца, особые антенны, что ли. Когда корабли проходили мимо, то попадали в зону его действия…
Павлов поднял глаза на своих собеседников и осекся. Шубин молчал. Но лицо Князева сморщилось, словно бы он хлебнул какой-то кислятины.

Под утро Павлов и Князев, внезапно онемев, повалились ничком на свои койки. Головоломка со «спрутом» вымотала их сильнее, чем иная торпедная атака.
Шубин еще немного посидел у стола, потом встал и потушил лампу. За окном светало.
До назначенного адмиралом срока осталось каких-нибудь три с половиной часа. А дальше — позор на всю бригаду, снятие с должности и суд!
Но Шубин, стиснув зубы, упрямо поворачивался спиной к этой страшной мысли. Пока нельзя переживать, зря расходовать нервную энергию. Всего себя надо сосредоточить на решении проклятой головоломки!
Павлов и Князев, накрывшись шинелями, оглушительно храпели наперегонки. Расслабляющее тепло стояло в комнате, как вода в сонной заводи.
Шубин открыл окно. Крепким октябрьским холодком пахнуло оттуда. Он поежился и, накинув шинель, присел на стул у окна. Что-то недовольно пробурчал Павлов за спиной, по-детски почмокал губами и натянул шикель на голову.
Аккуратно выметенная улица перед домом еще пуста. Грибов как-то упоминал о том, что по субботам чистюли эстонки «драят медяшку», то есть чистят ручки дверей, — совсем как на флоте.
Эх, профессора бы сюда! С ним бы поговорить по душам! Он нашел бы чего присоветовать. Порылся бы в своей папке со всякими штурманскими головоломками, поколдовал бы над нею и вытащил что-нибудь такое, что, на удивление, подходило бы к данному случаю.
Шубин представил себе, как профессор раскладывает перед собой на столе портсигар, авторучку, блокнот, еще что-то. Затем снимает пенсне и, коротко дохнув на стеклышки, начинает протирать их неторопливыми, округлыми движениями.
Это он делает на каждом экзамене. А Шубин чувствует себя сейчас точь-в-точь как на экзамене.
Странно, однако, видеть Грибова так близко без пенсне. Глаза, оказывается, у него добрые, усталые, в частой сеточке стариковских морщин.
«Не собираюсь выгораживать вас, — ворчливо говорит он. — Не стал бы выгораживать в таких делах родного сына, если бы у меня был сын…»
«Понимаю, Николай Дмитриевич…»
«Подождите, я не кончил!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131