- Может, ястреб унес? - высказал я предположение.
- Не, не ястреб - сова... Совы есть - кур дерут. Прилетит днем, бух на курицу и задерет... Кругом напасти. Боров все гряды избуравил, в саду гада застебала... Лето сухое, вот и ползут в деревню из болотины.
Я спросил Просу про Костю Цвигузовского.
- Сейчас вроде тверезый. Тверезый-то он хороший, а напьется, так кричит, буянничает, кулаком сулит. Он и в партизанах один раз напился, так пулемет отобрали, посадили на ночь в хлевину... Бранили потом.
Проса вдруг вспомнила, что я уезжал...
- Съездил-то удачно? Узнал чего?
- Узнал... Только Костя знает самое главное... Рассказать не успел...
- Так найди Костю. Только он на месте не сидит, некогда, то сам работает, то другим помогает. Искать надо. Был бы бинокль, он бы так и притянул... Может, он на покосе, а может, и в кузнице...
Костю помог мне найти мальчишка. Около озерка Слепец, на сплавине Костя чинил продырявившуюся комягу. Рядом лежали сети, липовый черпак и зесло...
Выслушав мою просьбу, ветеран нахмурился.
- Вспоминать - душу бередить... Ладно, доскажу... Спасибо, что пришли. Ватагой веселее... Бывает, не с кем и рыбу половить... Без дружков живу. Кто старше меня, кто млаже. Ровесников нет - сложили головы.
День стоял теплый и ласковый, над Слепцом кружили дикие утки.
Рассказ Кости был прост и суров.
- ...Кто там? Кто? - тревожно спросили из-за двери. - Пароль?
- Белый камень, - ответил мальчуган.
Дверь с шумом открылась, и Костя увидел подземелье с низким каменным сводом и корявыми стенами. На валуне теплилась жировая плошка, огонек ее был похож на осенний осиновый лист. На полу, на снопах соломы лежали раненые: смутно белели бинты, слышались стоны.
В древности в подземелье был, видимо, склад: в углу теснились дубовые пороховые бочки, грудой лежали огромные каменные ядра, а рядом с ними ствол от старинной пищали. По стене спускалась цепь грубой железной ковки...
- Под землей жутко, - признался Костя. - Темнота - глаз коли... Будто из полдня прямо в полночь попал... Сыро, пахнет что в погребе. Окоп пашней пахнет, а тут иной дух, тяжелый... Где идешь стоя, а где и ползком приходится. В одном месте на спине полз, извиваюсь, будто уж на болотине. Обвала страшно. Придавит, и сразу тебе могила - на веки вечные. Одно слово подземелье... Кто ад выдумал, тот точно под землей бывал.
- И в лазарете... страшно? - спросил кто-то из мальчишек.
- Нет, там потолок надежный, люди рядом, да и огонь всегда горел. Хочешь пить - воды целая бочка. Хочешь родничной воды, бери котелок, иди к тайнику, колодцу древнему.
- А как... в уборную? - смущаясь, спросил мальчуган и покраснел.
- Люди в древности не хуже нас были. Все у них имелось, и водопровод самотечный, и это самое - для грязного стока... Деревянные такие трубы, для изоляции берестой обложены.
- Душно... Очень?
- Что душно, то душно, но есть и такие места, где и ветер веет... А тишина-то, тишина. Будто уши ватой заложены.
- А теперь все это... цело? - с затаенной надеждой спросил я сам.
- Что-то, видно, и цело... Искать надо, копать... Фашисты нашли все-таки вход и выход, полезли под землю, а по ним - из пулемета. Тогда они привезли взрывчатку, рвать начали, замуровать наших решили. Замуровали намертво.
- И наши погибли? - испугался мальчуган.
- Вырвались... Клин клином вышибают. В одном месте ход близко к поверхности подходит, заложили шашек семь тола, подрывники и в лазарете были, и как бабахнут... Взрывом и пробило выход. Грохнуло под землей, фашисты и не услышали. Выбрались, а земля осыпалась.
Я спросил Костю, долго ли он был в подземелье.
- А часов шесть, не боле. Волю, понимаешь, почуял... В поле захотелось, в лес - на простор. На земле человек как птица, а под землей - вроде крота... Отпустили, как только стемнело. Прошел назад по подземному ходу, вышел на кладбище, а там - ольховые кусты, луговина. Не шел, а бежал.
Река попалась - вброд перебрался. Полуживой, а верст сорок отмахал. Своих нашел быстро. Не поверите, каравай черного хлеба в один присест угрохал... Медсестра, как ребенка, рыбьим жиром поила. И сразу в бой угодил, в самое пекло.
- А гдe был второй выход? - перебил ветерана Саня.
- Чего не знаю, того не знаю. Вроде в крепостной башне, а вроде в стене камень отодвигался... Был и другой разговор. В крепости дома стояли, в угловой жил подпольщик Калачев. В честь его улица в нашем Порхове названа. Так будто выход был прямо в подвале. Копали тайник, видят - каменная кладка. Ну пробили ее ломами, видят - подземный ход...
Костя задумался:
- Это я так думаю, а про второй выход не слышал даже слова. А про первый молчать велели, только в особом отделе и рассказал... Теперь вспомню и думаю: не сон ли снился... Боюсь рассказывать, вдруг не поверят...
Костя нахмурился, опустил плечи. Я знал, что Костя был партизаном, знал о его храбрости, но столько лет не знал о главном. Видно, в душе человеческой есть свои тайники, свои подземные ходы, и найти их, ой, нелегко...
- Ушел я один, без товарища... Не знаю, вылечился он или нет, жив ли сейчас. Может, там, под землей, и остался. Искать - так фамилии не знаю. В лагере под номерами были, фамилии... придумывали...
Постаревший, в дешевом сереньком костюме, Костя совсем не был похож на бывшего воина, о котором с гордостью говорили командиры. Я знал, что все свои награды, партизанские документы и даже знак ветерана Костя отнес в Порхозский музей. Знал я и про Костины нелады с милицией: отобрали любимое ружье, которое Костя вовремя не успел зарегистрировать. Бывший полицай, отсидевший двадцать лет в Сибири, клялся-божился, что Костя угрожал ему ружьем...
- Да я бы его и кулаком зашиб, - в сердцах возразил Костя. - Без ружья дал бы буханицы!
Знал я и то, что Костя - тайная любовь многих его ровесниц, оставшихся вековухами-вдовами. Не знал я, оказа лось, только про Костин плен и невероятный побег...
- А, хватит... - Костя махнул рукой, встал. - Тяжело вспоминать... Не стар еще, а стариком себя чувствую... Другой и за сто лет столько не увидит.
К старой Просе я вернулся, неся на прутике полдюжины тяжелых латунных карасей. Проса засуетилась, вычистила и зажарила рыбу.
За ужином Проса, как всегда, рассказывала деревенские новости. Почти все они были радостными, колхоз шел в гору... Спать я, как и накануне, отправился на сеновал...
Утром, за завтраком Проса лукаво и многозначительно посмотрела на меня, негромко сообщила:
- А тебя вчера Зина спрашивала... По делу, говорит.. Известно, какие дела между девицей и парнем. А уж хороша, краше, чем вербочка на пасху... Только тревожилась очень, что ты не вернулся... Решила, видно, что насовсем уехал.
Даже не позавтракав, я отправился в соседнюю деревню Лесная дорога оказалась сухой и крепкой, через минут десять я уже был у дома Зининой матери. Зина сбежала с крыльца, бросилась мне навстречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12