– Он скосил глаза на матросов и гребцов.
– Подумаем лучше о себе, – сквозь зубы ответил Ваахоа.
– Нет. Тумунуи сгноит их в яме. А Момо мой старый друг.
– Верно… – задумался жрец. – Тогда Момо уйдет с нами.
Тангол отрешенно смотрел на дамбы, насыпи, поднявшиеся из воды, и не мог решиться.
– Помни о Великой реке. Отсюда мы начнем свой путь к ней… Доверься мне. Ты увидишь новый мир! Я тоже когда-то покинул родину, ибо меня вел дух поиска. Я одолел непроходимый лес и Снежные горы и достиг берега Кива… Меня схватили темнокожие люди с каноэ, стоявшего в бухточке. Так я очутился в Гавайиде. Потом был продан жрецам Нан-Мадола. Стал ученым жрецом – спустя двадцать лет!… – Ваахоа понизил голос, искоса глядя на Туои, стоявшего поодаль. – Меня ценит Верховный жрец Нан-Мадола. Но боль в душе, тоска не дают мне спать. Я думаю о Пинтоде, он еще жив, я чувствую это! И упорно ждет сына. Я не знаю Кивы и один не доберусь до Великой реки. Помоги мне!…
– Что получу я взамен? – прервал жреца Тангол, хотя уже знал теперь, ради чего стремился к Великой реке.
– Что?.. Мой отец Пинтод поведает тебе о чуде. В дни ею молодости в лес упала Серебряная Птица. На ней прилетел бог света!… Пинтод знает место и укажет его тебе. Разве этого мало?
Тангол едва не вскрикнул. Слова жреца были словно дурманящий сок гутиры. «Найди Пинтода, о Тангол, – сказал Голос в подсознании. – Значит, он видел мою капсулу? Он знает место приземления…».
Жрец понял, что убедил Тангола.
– Я дал сигнал на берег, – тихо сказал Ваахоа. Он разжал пальцы – блеснуло зеркало из нефрита. – Ночью подплывет Ватеа, лоцман. Видишь ту бухточку? Он ждет… Я знаю, о чем ты думаешь. Забудь о Тумунуи! Смири сердце, откажись от мести. Да, он плохой человек, убил отца. Но что изменит твоя месть?
– Юкс… ты прав, – вздохнул Тангол. – Надо забыть все.
Старый Момо с удивлением выслушал приказ лечь в дрейф. Но не сказал ни слова и взялся за рулевое весло. На корму тут же пришел встревоженный Туои.
– Почему поворачиваем? Надо подойти ближе. Сын Солнца велел мне запомнить все укрепления Нан-Мадола.
– Слышишь, как ревет прибой на рифах? – снисходительно ответил Тангол. – Я боюсь в сумерках разбить каноэ… Подождем до утра!
– Ага… я понял, господин. – И младший вождь ушел.
Тангол насмешливо глядел ему вслед. Потом сказал Момо:
– Вместе с Ваахоа мы решили бежать в Нан-Мадол. Зову и тебя, Момо. В Те-Пито-Те-Хенуа нам нет возврата!
Момо долго думал, затем качнул головой:
– Ты мне брат, я верю тебе. Но я уже стар и не хочу оставить Кива. Ведь здесь мой дом. Я прожил жизнь и видел – с тобой – полмира! Что еще надо палу Южных морей? Нет, я хочу умереть среди волн, когда придет час. А Тумунуи меня не тронет.
Еще и еще просил Тангол… Момо был непреклонен.
…Бесшумно орудуя веслом, лоцман Ватеа подвел катамаран к судну. Тангол, склонившись над бортом, чутко слушал. Все было тихо, лишь разноголосо храпели воины Туои. «Туои спит под навесом у мачты, – определил он. – Хороших снов ему».
Тангол обернулся, крепко обнял Момо. Потом, словно боясь раздумать, резко отстранился и по брусу скользнул в катамаран.
…А Туои спал тревожно, ибо томился какими-то предчувствиями. На рассвете он вдруг вскочил, дико выпучил глаза на пустующее ложе из циновок: Тангола не было. Не увидел он и Ваахоа. Примчавшись на корму, Туои грубо толкнул Момо в спину:
– Где брат Тумунуи?!
Смахнув слезы с ресниц, кормчий подал Туои дощечку со знаками. «Скажешь Тумунуи, что я больше не вернусь… Не бойся ничего, тебя он не тронет. И Момо тоже – вы оба нужны ему. Кто же поведет флот к Нан-Мадолу? Прощай… Я сказал все».
Младший вождь уронил дощечку, горестно завыл:
– Зачем ты покинул нас. Великий Кормчий?! Как мы доплывем в Южные моря?
Момо вскочил на ноги, выбросил вперед руку:
– Смотри, Туои! Вот там наш господин!
…Тангол стоял на прибрежном утесе и не отрывал взгляда от черно-красного каноэ, уходившего на юг. На корме он разглядел фигуру Момо. «Прощай, Момо, старый друг и брат. Ты навсегда в моем сердце». Будто восприняв мысли Тангола, кормчий сорвал с шеи ожерелье из раковин и бросил его в море – в знак безутешной печали.
Ватеа, крепко сбитый бронзовый юноша, развернул панданусовый клин, и катамаран понесся к волнорезам.
Они плыли и плыли вдоль колоссального мола. Ватеа, жуя какую-то пахучую травку и сплевывая за борт красноватую слюну, пояснил:
– Это Нан-Молукан. Построен тысячу лун назад. Справа и слева замелькали укрепленные островки.
– Томун, – кратко сказал Ватеа. Он явно гордился портом, ибо, как слышал с детства, таких волнорезов нет в целом свете.
С островков Томуна на катамаран глазели воины. Кое-кто из них варил пищу на костре. Другие спали или купались в лагуне. Никто не интересовался, куда плывет лодка. Чувствовалось: покой Нан-Мадола много лет не тревожил недруг. Лень, нега, бездумное существование под вечно синим небом. Что может быть лучше?
У входа в гавань ветер утих, и Тангол взялся за весла. Катамаран ловко лавировал в спокойной сине-зеленой воде среди огромных океанских каноэ. Судов было множество. Необычной геометрической резьбой выделялись исполинские лодки из Гавайиды. На их палубах грудами лежали овощи и фрукты, в загончиках хрюкали свиньи. Внимание Тангола привлек длинный корабль с загнутой кверху кормой. У его бортов стояли желтолицые люди. «Мореходы из Сипангу…», – вспомнил он. Их он видел в Мохенджо-Даро.
Внутреннюю бухту окаймляли низкие холмы. А над большими и малыми храмами, куполами, колоннадами вздымалась громада здания Главного храма, огражденного земляными насыпями. Его белые стены покрывали неведомые знаки и фигуры, силуэты крабов и рыб, ветви кораллов, водоросли. Орнамент из цветов переливался живыми, сочными красками… Далее громоздились мавзолеи и склепы – низкие, плоские или в форме граненых шаров. От Храма тянулся морской канал, по нему плыли раскрашенные баржи и каноэ с множеством людей – религиозная процессия.
Ватеа бросил весло и почтительно прижал руки к груди:
– Это священный Нан-Катарал. В нем живет Верховный жрец.
Медленно пройдя вдоль пристаней, где началась повседневная суета, катамаран, управляемый лоцманом, приткнулся к причалу.
…По мосту из лиан Ваахоа и Тангол пересекли неширокий канал и поднялись на высокий холм, замыкавший угол внутренней бухты.
Тут Ваахоа сказал:
– Подожди меня. Я иду к Верховному жрецу.
А Тангол стал любоваться городом. Нан-Мадол был опоясан высокой толстой стеной. Глубокий канал делил его на две части, верхнюю и нижнюю. Нижний город, скопище искусственных островков, казалось, тонул в водах Кива. Там и сям поднимались арки из двух квадратных наклонных колонн, накрытых плитой. На исполинской платформе высился дворец правителей – Нан-Танах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
– Подумаем лучше о себе, – сквозь зубы ответил Ваахоа.
– Нет. Тумунуи сгноит их в яме. А Момо мой старый друг.
– Верно… – задумался жрец. – Тогда Момо уйдет с нами.
Тангол отрешенно смотрел на дамбы, насыпи, поднявшиеся из воды, и не мог решиться.
– Помни о Великой реке. Отсюда мы начнем свой путь к ней… Доверься мне. Ты увидишь новый мир! Я тоже когда-то покинул родину, ибо меня вел дух поиска. Я одолел непроходимый лес и Снежные горы и достиг берега Кива… Меня схватили темнокожие люди с каноэ, стоявшего в бухточке. Так я очутился в Гавайиде. Потом был продан жрецам Нан-Мадола. Стал ученым жрецом – спустя двадцать лет!… – Ваахоа понизил голос, искоса глядя на Туои, стоявшего поодаль. – Меня ценит Верховный жрец Нан-Мадола. Но боль в душе, тоска не дают мне спать. Я думаю о Пинтоде, он еще жив, я чувствую это! И упорно ждет сына. Я не знаю Кивы и один не доберусь до Великой реки. Помоги мне!…
– Что получу я взамен? – прервал жреца Тангол, хотя уже знал теперь, ради чего стремился к Великой реке.
– Что?.. Мой отец Пинтод поведает тебе о чуде. В дни ею молодости в лес упала Серебряная Птица. На ней прилетел бог света!… Пинтод знает место и укажет его тебе. Разве этого мало?
Тангол едва не вскрикнул. Слова жреца были словно дурманящий сок гутиры. «Найди Пинтода, о Тангол, – сказал Голос в подсознании. – Значит, он видел мою капсулу? Он знает место приземления…».
Жрец понял, что убедил Тангола.
– Я дал сигнал на берег, – тихо сказал Ваахоа. Он разжал пальцы – блеснуло зеркало из нефрита. – Ночью подплывет Ватеа, лоцман. Видишь ту бухточку? Он ждет… Я знаю, о чем ты думаешь. Забудь о Тумунуи! Смири сердце, откажись от мести. Да, он плохой человек, убил отца. Но что изменит твоя месть?
– Юкс… ты прав, – вздохнул Тангол. – Надо забыть все.
Старый Момо с удивлением выслушал приказ лечь в дрейф. Но не сказал ни слова и взялся за рулевое весло. На корму тут же пришел встревоженный Туои.
– Почему поворачиваем? Надо подойти ближе. Сын Солнца велел мне запомнить все укрепления Нан-Мадола.
– Слышишь, как ревет прибой на рифах? – снисходительно ответил Тангол. – Я боюсь в сумерках разбить каноэ… Подождем до утра!
– Ага… я понял, господин. – И младший вождь ушел.
Тангол насмешливо глядел ему вслед. Потом сказал Момо:
– Вместе с Ваахоа мы решили бежать в Нан-Мадол. Зову и тебя, Момо. В Те-Пито-Те-Хенуа нам нет возврата!
Момо долго думал, затем качнул головой:
– Ты мне брат, я верю тебе. Но я уже стар и не хочу оставить Кива. Ведь здесь мой дом. Я прожил жизнь и видел – с тобой – полмира! Что еще надо палу Южных морей? Нет, я хочу умереть среди волн, когда придет час. А Тумунуи меня не тронет.
Еще и еще просил Тангол… Момо был непреклонен.
…Бесшумно орудуя веслом, лоцман Ватеа подвел катамаран к судну. Тангол, склонившись над бортом, чутко слушал. Все было тихо, лишь разноголосо храпели воины Туои. «Туои спит под навесом у мачты, – определил он. – Хороших снов ему».
Тангол обернулся, крепко обнял Момо. Потом, словно боясь раздумать, резко отстранился и по брусу скользнул в катамаран.
…А Туои спал тревожно, ибо томился какими-то предчувствиями. На рассвете он вдруг вскочил, дико выпучил глаза на пустующее ложе из циновок: Тангола не было. Не увидел он и Ваахоа. Примчавшись на корму, Туои грубо толкнул Момо в спину:
– Где брат Тумунуи?!
Смахнув слезы с ресниц, кормчий подал Туои дощечку со знаками. «Скажешь Тумунуи, что я больше не вернусь… Не бойся ничего, тебя он не тронет. И Момо тоже – вы оба нужны ему. Кто же поведет флот к Нан-Мадолу? Прощай… Я сказал все».
Младший вождь уронил дощечку, горестно завыл:
– Зачем ты покинул нас. Великий Кормчий?! Как мы доплывем в Южные моря?
Момо вскочил на ноги, выбросил вперед руку:
– Смотри, Туои! Вот там наш господин!
…Тангол стоял на прибрежном утесе и не отрывал взгляда от черно-красного каноэ, уходившего на юг. На корме он разглядел фигуру Момо. «Прощай, Момо, старый друг и брат. Ты навсегда в моем сердце». Будто восприняв мысли Тангола, кормчий сорвал с шеи ожерелье из раковин и бросил его в море – в знак безутешной печали.
Ватеа, крепко сбитый бронзовый юноша, развернул панданусовый клин, и катамаран понесся к волнорезам.
Они плыли и плыли вдоль колоссального мола. Ватеа, жуя какую-то пахучую травку и сплевывая за борт красноватую слюну, пояснил:
– Это Нан-Молукан. Построен тысячу лун назад. Справа и слева замелькали укрепленные островки.
– Томун, – кратко сказал Ватеа. Он явно гордился портом, ибо, как слышал с детства, таких волнорезов нет в целом свете.
С островков Томуна на катамаран глазели воины. Кое-кто из них варил пищу на костре. Другие спали или купались в лагуне. Никто не интересовался, куда плывет лодка. Чувствовалось: покой Нан-Мадола много лет не тревожил недруг. Лень, нега, бездумное существование под вечно синим небом. Что может быть лучше?
У входа в гавань ветер утих, и Тангол взялся за весла. Катамаран ловко лавировал в спокойной сине-зеленой воде среди огромных океанских каноэ. Судов было множество. Необычной геометрической резьбой выделялись исполинские лодки из Гавайиды. На их палубах грудами лежали овощи и фрукты, в загончиках хрюкали свиньи. Внимание Тангола привлек длинный корабль с загнутой кверху кормой. У его бортов стояли желтолицые люди. «Мореходы из Сипангу…», – вспомнил он. Их он видел в Мохенджо-Даро.
Внутреннюю бухту окаймляли низкие холмы. А над большими и малыми храмами, куполами, колоннадами вздымалась громада здания Главного храма, огражденного земляными насыпями. Его белые стены покрывали неведомые знаки и фигуры, силуэты крабов и рыб, ветви кораллов, водоросли. Орнамент из цветов переливался живыми, сочными красками… Далее громоздились мавзолеи и склепы – низкие, плоские или в форме граненых шаров. От Храма тянулся морской канал, по нему плыли раскрашенные баржи и каноэ с множеством людей – религиозная процессия.
Ватеа бросил весло и почтительно прижал руки к груди:
– Это священный Нан-Катарал. В нем живет Верховный жрец.
Медленно пройдя вдоль пристаней, где началась повседневная суета, катамаран, управляемый лоцманом, приткнулся к причалу.
…По мосту из лиан Ваахоа и Тангол пересекли неширокий канал и поднялись на высокий холм, замыкавший угол внутренней бухты.
Тут Ваахоа сказал:
– Подожди меня. Я иду к Верховному жрецу.
А Тангол стал любоваться городом. Нан-Мадол был опоясан высокой толстой стеной. Глубокий канал делил его на две части, верхнюю и нижнюю. Нижний город, скопище искусственных островков, казалось, тонул в водах Кива. Там и сям поднимались арки из двух квадратных наклонных колонн, накрытых плитой. На исполинской платформе высился дворец правителей – Нан-Танах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9