Я остановился на середине поросшего редким лесом склона. Развернул назад кабину. Перед глазами — зеленые полянки, несколько деревьев, уже потемневшие из-за заката городские стены и гаснущая голубизна.
Я проверил аппаратуру связи и выстрелил зонд. Указатель загрязнения атмосферы дрогнул и засветился неярким огоньком. Стрелка лениво поплыла по шкале. Не дальше, чем на долю деления.
Я смотрел на ее резкие, спазматические подрагивания и позабыл о данных, транслируемых сверху. Ну, узнал бы я, что воздух чист. Может, в верхних слоях, где перемещаются крупные атмосферные массы, датчик и засек бы следы выхлопов древних, дофотонных кораблей.
Неожиданно меня поразила некая мысль. Я замер. Руки расслабились. Пальцы соскользнули с пульта.
Вода и почва чисты, верно? То же самое — с атмосферой. Прекрасно.
Ну и как в таком случае определить то, чем я сейчас занимаюсь? Дело не в количестве. В пропорциях. В процентах или даже в долях процентов. Я могу допустить еще не одну глупость. Но не предательство.
Этот дым, при химическом запуске двигателей и генераторов. Открытые дюзы во время бешенной гонки по городу. Теперь — зонд. А до этого — красный свертячок на корпусе излучателя. Зараженный круг земли.
Что я тут, собственно, делаю?
— Лучше спроси, — пробормотал я, — что ты еще наделаешь?
Ответить нетрудно.
Я неторопливо проверил вмонтированную в скафандр аппаратуру, скользнул глазами по индикаторам и выскочил из кабины. Отошел на несколько шагов и задействовал передатчик. Автопилот отреагировал немедленно. «ПАП 25» попятился назад и под пронзительный треск ломающихся ветвей протиснулся в середину огромного, буйно разросшегося скопления кустарника.
Я дистанционно запер кабину, выключил двигатели и остановил реактор. Восцарилась тишина. Подлинная и абсолютная.
— Колокола тебе надоели? — вслух поинтересовался я. — Все это — тишина. Ты выбился из ритма. И ничего больше.
* * *
— Ну, твое здоровье, — сказал я, поднимая бокал. Подождал, пока маленькая стрелка скроется под большой, и сделал глоток. Почувствовал холод в желудке. По телу прошла дрожь.
— Что ж, с этим мы разобрались… — пробормотал я. Отставил бокал и принялся его разглядывать.
Он мне обошелся в месяц трудоемкой возни. Бокал я изготовил из единого куска бронзового дерева. Он и выглядел как кусок ствола, выдолбленный изнутри и описающийся на очищенный от коры сук. Я наполнил его водой и таким вот образом попрощался с прошедшим годом.
Таким было мое второе Рождество на этом холе. Первое, после полных двенадцати месяцев. Уже кое-что.
Я поднялся, взял «бокал» и швырнул его в утилизатор. На всякий случай, чтобы мне не взбрело в голову поставить его на полочку и лишить себя таким образом занятия на следующий год.
— Прошу: музыка! — обратился я к колоколам. Те не смогли отказать.
Я развлекался что надо. В моем распоряжении били сирены, ревуны, колокола и органы. Когда они въедались мне в печенку, я приказывал им играть. Это не всегда помогало. Но на этот раз все обстояло как надо. Я приветствовал Новый Год. Когда наступает этот праздник праздников, то бьют во все колокола, оставшиеся с тех пор, когда музыка их означало нечто большее, чем просто звук. Может, в них самих сохранилось что-то от тех давних лет?
— Ладно, перестань, — махнул я рукой. — Новый же Год.
И вспомнил кое о чем. Быстро вернулся к утилизатору, но от моего бокала уже осталась только горстка белой пыли.
— Ничего не поделаешь, — я обернулся к экранам и развел руками. — За тех, кто в пространстве, выпьем в следующий раз.
Ряды зеленоватых, неярко светящихся огоньков ответили подмигиванием. Я кивнул.
— Отлично, — сказал им. — Этого я от вас и ожидал.
Я постоял какое-то время посреди кабины, поглядывая на ванную. Потом шевельнул плечами и повалился в кресло.
* * *
Весной начались дожди. Тем не менее, я надолго покидал базу. Брал с собой автомат. Пока я копался в регистрационных блоках наблюдательных постов, он стоял рядом со мной с излучателем, готовым к выстрелу.
Однажды я переключил запись на фонию. Пустил в движение барабан. Отошел на несколько шагов и спрятался за дерево.
Колокола смолкли. Неожиданно сделалось пусто. В следующую долю секунды поляна ожила.
Искрение на стыках проводов, в зоне досягаемости приемника. Постукивание старых световодов с изношенными лазерными головками. Зернышки песка, сыплющиеся на мамбрану.
Так разговаривают звезды. Той единственной, самой близкой, не удается перекричать остальные. Частички излучения говорят о многом. Мой компьютер, к примеру, знает, что об этом думать. Из какофонии сигналов он нечасто выберет один-единственный звук, одно-единственное прикосновение, чтобы запечатлеть полученную информацию в своей памяти. Из этого получится неплохая книженция. За двадцать лет — несколько. Да пусть хоть даже и одна. Год прослушивания — это слишком много даже для хорошо выспавшихся людей. Я могу спокойно пускать эту музыку, не заботясь, что в записи образуется пропуск. И без того в эту приставку никто не заглянет.
Я ничего не собираюсь выяснить. Меня не касается, на каком году появились эти гости, чьи голоса я слышал. Они ничего не способны дать мне, кроме голосов.
Я почувствовал, как мышцы расслабляются. Перевел дыхание. Оперся спиной о ствол дерева и обрел глазами свою полянку.
Она изменилась. Зелень стала ярче. Глубже проникали солнечные блики, лаская поросли мха и высокой травы, образующей плотный ковер. Я вообразил, что впервые коснулся ногой этой планеты, что еще слышу потрескивание остывающих дюз ракеты.
— Видишь, — сказал я. — Выглядит это вот так. И любой согласится, что приспособиться можно.
Я смочил губы языком и сглотнул слюну. Горло у меня щипало, словно я сутки не пил. Я спрятал лицо в ладонях и како-то время простоял так. Не знаю, когда мои пальцы поползли вверх и заткнули уши.
Тишина. Даже теперь. Ее голоса уже проникли ко мне внутрь. Циркулируют по моим венам и оплетают нервные волокна. И не так-то легко мне от них избавиться. Например, вслушиваясь в излучение звезд.
Провоцировать эти голоса — тактическая ошибка. Кто знает, что я еще натворю.
— Пусть себе звонят, — сказал я. Слова вязли у меня в горле. Я откашлялся и добавил:
— Бредятина.
Не отнимая рук от ушей, я направился к базе. Перешел полянку, обогнул болотце, уже поросшее высокой травой, и вышел на просеку, расчищенную несколько дней назад.
— Бредятина, — повторил я вслух. — Тебе следует завести метроном. Раз-два, побудка. Три-четыре: связь. Пять-шесть: обед. Тогда, быть может, у тебя пропадет желание прятаться за деревьями, чтобы подслушивать звезды. Ритм. Ты опять выбился из ритма.
Высоко вскидывая ноги и чеканя шаг, словно на парадном марше, я вступил в шлюз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51