Неужели за все это время никто после нас не летал? Вы же умные люди, вы не могли запретить полеты вообще. Хотя бы тайно?
— Посылали, — легко согласился Авруцкий. — Но после вас прежних высот никто достичь не смог. Максимально — тридцать пять километров. Это не идет ни в какое сравнение с вашими достижениями. Такое ощущение, что вы были последними из летавших свободно. Остальных просто не допускают выше стратосферы! Почему мы ринулись обживать Север? Именно по этой причине, Аркадий Наумович! И что же? То, что вы называли Антарктикой, тоже недостижимо! Сплошные разломы и чистая вода. Послали Леваневского и потеряли его, пришлось все списывать на капризы природы. Потом ледокол “Малыгин”. А тут еще итальянцы сунулись… Опять заговорили об экспедиции Андре. Помните, он отправился со Шпицбергена на своем “Орле”? А ведь это было еще в 1897 году! Вспомнили Амундсена, американца Уилсона, наших Юмашова, Капицу и Данилина. Кстати, о вас на Западе тогда ходило тоже немало легенд. Вы были столь же популярны, как Соломон Андре, Нильс Стриндберг и Кнют Френкель. Вся эта шумиха, сами понимаете, была ни к чему. Поэтому и пришлось договариваться сначала с немцами, а потом с американцами, а всю Антарктику окружить запретами. Южные льды вообще объявили нейтральными. Такие вот дела! — Подполковник Авруцкий принялся разминать новую сигарету. — Понимаете теперь, почему вы благополучно досидели до конца срока? Вы думаете, что отделались бы от Седого, не будь с вами рядом Дустана Кербабаева? Прирезал бы вас в зоне Седой, если бы не Дустан. Вот кому памятник ставить надо — без приговора, по долгу службы рядом с вами весь срок отсидел. И Седого s его жиганами тоже тогда ночью он… — Авруцкий выпустил нервный пульсирующий клуб дыма. — Только не делайте удивленного лица. Контролируя вашу группу, мы одних германских шпионов полтора десятка арестовали, не говоря уж об англичанах и американцах! Одиннадцать бандгрупп ликвидировали…
В дверь постучали, вырвав Аркадия Наумовича из воспоминаний о прошлом.
— Аркадий Наумович! — звонко сказала за дверью Лана. — Я ваши капли принесла! Штерн торопливо открыл дверь.
— Вы ангел, Ланочка, — ласково сказал он. — Вы настоящий ангел-хранитель!
— Ну что вы, Аркадий Наумович! — девушка покраснела. — Это так старорежимно! Скажите, Аркадий Наумович, а почему вы безвылазно сидите дома? Ведь это ужасно скучно, сидеть дома в такой солнечный и чудесный день!
— Наверное, — сказал Штерн. — Но я ведь уже старик, Ланочка. В мои годы люди больше предпочитают одиночество.
— В ваши годы! — девушка фыркнула. — Вы говорите так, будто вам восемьдесят! Кстати, вам звонили. Очень вежливый и обходительный мужчина. У него такое странное имя, будто он из какого-то древнего гордого рода. Вы знаете, он ведь так и представился, — девушка засмеялась. — Рюрик Ивнев. Сказал, что он — последний поэт.
Ленинград. Июнь 1959 г.
Войдя в комнату, Аркадий Наумович сразу почувствовал неладное. Нет, внешне все было на месте и в комнате царил порядок, но в тоже время Штерна не отпускало сознание, что в помещении кто-то побывал. Он повесил пальто на вешалку, разулся и подошел к столу. На первый взгляд, все вещи на столе были на своих местах, но справочник по атмосферным течениям лежал не так, да и закладки слишком уж торчали из книги. В серванте кто-то поменял местами коробки с вермишелью и геркулесом. Утром он оставил крупу справа, теперь она лежала с левой стороны. Сердце лихорадочно забилось. Аркадий Наумович торопливо выдвинул коробку с мелочами. Спичечный коробок был тут. Он сдвинул спички. Хлебный мякиш в виде задорного колобка тоже был на месте, и Штерн успокоился. Видимо, искали записи, а их то он как раз и не вел.
Выпив большую чашку кофейного напитка “Ячменный”, он окончательно пришел в себя. Господь с ними! Если не хотят оставить его в покое, то пусть наблюдают. Пусть выслеживают, пусть тайно роются в квартире, главное, что в голову к нему залезть не удастся. Техники такой нет.
Интересно, кто их впустил? Уж, конечно, не Лана. Скорее всего, этот отставной артиллерист Николай Гаврилович Челюбеев. Вызвали его, сказали, вы, мол, старый коммунист, враждебное окружение и все такое, соседом поинтересовались, потом тонко намекнули — надо, Коля, партия твоих услуг не забудет. Известное дело, Николай Гаврилович бдителен, сам бывший подполковник, в войну дезертиров к стенке ставил.
Штерн подозрительно оглядел комнату. Может, и устройства какие оставили. Будут теперь сутками слушать, как он на койке пружинами скрипит да вздыхает. А что это вы, Аркадий Наумович, вздыхаете так тяжело? Советская власть не нравится?.. Он посидел, выпил еще чашку “Ячменного”. Нет, это только у нас могут придумать изготовлять кофе из ячменя. Он еще немного посидел. Гм-м, нет, мысль ему, в принципе, нравилась. Может, это было не так уж и безопасно, но проказливый чертенок уже бодал его изнутри витыми рожками: позвони, ведь интересно, как они на это отреагируют. Будут небось невинность блюсти и ручками растерянно разводить. Ах, что вы, Аркадий Наумович, да мы-то здесь причем? Мы уж про вас и думать забыли. У нас и без вас забот полна пазуха.
Или еще проще отреагируют. Скажут, чего тебе не нравится, морда уголовная? Обыск у тебя тайно провели? Так радуйся, что ничего запретного не обнаружили, иначе бы ты у нас уже давно в Лефортово камеру обживал!
Неожиданная мысль заставила похолодеть. А если никто ничего не искал, если наоборот, что-то подложили? Аркадий Наумович принялся торопливо проверять все укромные уголки. Он переворошил все вещи в шкафу и на антресолях, даже в диван не поленился заглянуть, но, к счастью, ничего не нашел. И все же настроение было испорчено. Звонить уже никуда не хотелось. Хрен с ними. Пусть, если надо, слушают, пусть, если хотят, наблюдают. Может, лишний раз от уличных хулиганов спасут. У него в доме даже рентгеновских пленок с записями рок-н-ролла на костях нет. Не низкопоклонничает перед западом, не раболепствует перед проклятым капитализмом. Отсидел свое и успокоился. В ударники коммунистического труда не лезет, но и в последних рядах не отсиживается. Работает лаборантом в Институте неорганической химии. И все дурные мысли напрочь из головы выбросил. И все-таки непонятно было Штерну, кто и что у него в комнате искал. Он вышел в коридор и прошел на кухню. Николай Гаврилович Челюбеев прямо из кастрюли ел холодный суп. При этом он старчески чавкал, причмокивал и ронял капли супа на обшлага полосатой пижамы. Некоторое время Аркадий Наумович с тайной неприязнью смотрел на соседа. Взять бы его сейчас да приложить жирной мордой о стол и спросить: ну, паскудина, говори, кого ты ко мне в комнату впускал? Аркадий Наумович так живо представил себе эту картину, что увидел ужас в маленьких поросячьих глазках Челюбеева и даже стиснул пальцы в кулаки, сдерживаясь, чтобы не наделать глупостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
— Посылали, — легко согласился Авруцкий. — Но после вас прежних высот никто достичь не смог. Максимально — тридцать пять километров. Это не идет ни в какое сравнение с вашими достижениями. Такое ощущение, что вы были последними из летавших свободно. Остальных просто не допускают выше стратосферы! Почему мы ринулись обживать Север? Именно по этой причине, Аркадий Наумович! И что же? То, что вы называли Антарктикой, тоже недостижимо! Сплошные разломы и чистая вода. Послали Леваневского и потеряли его, пришлось все списывать на капризы природы. Потом ледокол “Малыгин”. А тут еще итальянцы сунулись… Опять заговорили об экспедиции Андре. Помните, он отправился со Шпицбергена на своем “Орле”? А ведь это было еще в 1897 году! Вспомнили Амундсена, американца Уилсона, наших Юмашова, Капицу и Данилина. Кстати, о вас на Западе тогда ходило тоже немало легенд. Вы были столь же популярны, как Соломон Андре, Нильс Стриндберг и Кнют Френкель. Вся эта шумиха, сами понимаете, была ни к чему. Поэтому и пришлось договариваться сначала с немцами, а потом с американцами, а всю Антарктику окружить запретами. Южные льды вообще объявили нейтральными. Такие вот дела! — Подполковник Авруцкий принялся разминать новую сигарету. — Понимаете теперь, почему вы благополучно досидели до конца срока? Вы думаете, что отделались бы от Седого, не будь с вами рядом Дустана Кербабаева? Прирезал бы вас в зоне Седой, если бы не Дустан. Вот кому памятник ставить надо — без приговора, по долгу службы рядом с вами весь срок отсидел. И Седого s его жиганами тоже тогда ночью он… — Авруцкий выпустил нервный пульсирующий клуб дыма. — Только не делайте удивленного лица. Контролируя вашу группу, мы одних германских шпионов полтора десятка арестовали, не говоря уж об англичанах и американцах! Одиннадцать бандгрупп ликвидировали…
В дверь постучали, вырвав Аркадия Наумовича из воспоминаний о прошлом.
— Аркадий Наумович! — звонко сказала за дверью Лана. — Я ваши капли принесла! Штерн торопливо открыл дверь.
— Вы ангел, Ланочка, — ласково сказал он. — Вы настоящий ангел-хранитель!
— Ну что вы, Аркадий Наумович! — девушка покраснела. — Это так старорежимно! Скажите, Аркадий Наумович, а почему вы безвылазно сидите дома? Ведь это ужасно скучно, сидеть дома в такой солнечный и чудесный день!
— Наверное, — сказал Штерн. — Но я ведь уже старик, Ланочка. В мои годы люди больше предпочитают одиночество.
— В ваши годы! — девушка фыркнула. — Вы говорите так, будто вам восемьдесят! Кстати, вам звонили. Очень вежливый и обходительный мужчина. У него такое странное имя, будто он из какого-то древнего гордого рода. Вы знаете, он ведь так и представился, — девушка засмеялась. — Рюрик Ивнев. Сказал, что он — последний поэт.
Ленинград. Июнь 1959 г.
Войдя в комнату, Аркадий Наумович сразу почувствовал неладное. Нет, внешне все было на месте и в комнате царил порядок, но в тоже время Штерна не отпускало сознание, что в помещении кто-то побывал. Он повесил пальто на вешалку, разулся и подошел к столу. На первый взгляд, все вещи на столе были на своих местах, но справочник по атмосферным течениям лежал не так, да и закладки слишком уж торчали из книги. В серванте кто-то поменял местами коробки с вермишелью и геркулесом. Утром он оставил крупу справа, теперь она лежала с левой стороны. Сердце лихорадочно забилось. Аркадий Наумович торопливо выдвинул коробку с мелочами. Спичечный коробок был тут. Он сдвинул спички. Хлебный мякиш в виде задорного колобка тоже был на месте, и Штерн успокоился. Видимо, искали записи, а их то он как раз и не вел.
Выпив большую чашку кофейного напитка “Ячменный”, он окончательно пришел в себя. Господь с ними! Если не хотят оставить его в покое, то пусть наблюдают. Пусть выслеживают, пусть тайно роются в квартире, главное, что в голову к нему залезть не удастся. Техники такой нет.
Интересно, кто их впустил? Уж, конечно, не Лана. Скорее всего, этот отставной артиллерист Николай Гаврилович Челюбеев. Вызвали его, сказали, вы, мол, старый коммунист, враждебное окружение и все такое, соседом поинтересовались, потом тонко намекнули — надо, Коля, партия твоих услуг не забудет. Известное дело, Николай Гаврилович бдителен, сам бывший подполковник, в войну дезертиров к стенке ставил.
Штерн подозрительно оглядел комнату. Может, и устройства какие оставили. Будут теперь сутками слушать, как он на койке пружинами скрипит да вздыхает. А что это вы, Аркадий Наумович, вздыхаете так тяжело? Советская власть не нравится?.. Он посидел, выпил еще чашку “Ячменного”. Нет, это только у нас могут придумать изготовлять кофе из ячменя. Он еще немного посидел. Гм-м, нет, мысль ему, в принципе, нравилась. Может, это было не так уж и безопасно, но проказливый чертенок уже бодал его изнутри витыми рожками: позвони, ведь интересно, как они на это отреагируют. Будут небось невинность блюсти и ручками растерянно разводить. Ах, что вы, Аркадий Наумович, да мы-то здесь причем? Мы уж про вас и думать забыли. У нас и без вас забот полна пазуха.
Или еще проще отреагируют. Скажут, чего тебе не нравится, морда уголовная? Обыск у тебя тайно провели? Так радуйся, что ничего запретного не обнаружили, иначе бы ты у нас уже давно в Лефортово камеру обживал!
Неожиданная мысль заставила похолодеть. А если никто ничего не искал, если наоборот, что-то подложили? Аркадий Наумович принялся торопливо проверять все укромные уголки. Он переворошил все вещи в шкафу и на антресолях, даже в диван не поленился заглянуть, но, к счастью, ничего не нашел. И все же настроение было испорчено. Звонить уже никуда не хотелось. Хрен с ними. Пусть, если надо, слушают, пусть, если хотят, наблюдают. Может, лишний раз от уличных хулиганов спасут. У него в доме даже рентгеновских пленок с записями рок-н-ролла на костях нет. Не низкопоклонничает перед западом, не раболепствует перед проклятым капитализмом. Отсидел свое и успокоился. В ударники коммунистического труда не лезет, но и в последних рядах не отсиживается. Работает лаборантом в Институте неорганической химии. И все дурные мысли напрочь из головы выбросил. И все-таки непонятно было Штерну, кто и что у него в комнате искал. Он вышел в коридор и прошел на кухню. Николай Гаврилович Челюбеев прямо из кастрюли ел холодный суп. При этом он старчески чавкал, причмокивал и ронял капли супа на обшлага полосатой пижамы. Некоторое время Аркадий Наумович с тайной неприязнью смотрел на соседа. Взять бы его сейчас да приложить жирной мордой о стол и спросить: ну, паскудина, говори, кого ты ко мне в комнату впускал? Аркадий Наумович так живо представил себе эту картину, что увидел ужас в маленьких поросячьих глазках Челюбеева и даже стиснул пальцы в кулаки, сдерживаясь, чтобы не наделать глупостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16