— Не очень.
На самом деле это было важно, и еще как! Лаки слишком многое знала, слишком многое помнила. У Грега появилось неприятное чувство, что Коди снова окажется прав и даже на сеансе у гипнотизера она не пожелает вспомнить свое имя. Так ей, наверное, удобнее. Боже, неужели ему от нее никогда не избавиться?! Грег опасался, что больше не сможет спокойно уснуть, зная, что совсем рядом лежит она...
— Может, все-таки попытаемся?
Выражение ее лица было таким бесхитростным, что перед ней трудно было устоять. Рейчел пулей вылетела из кабинета, и это привело Грега в чувство.
— Пойми, Лаки, Руди — тигровая акула. Нельзя обольщаться его послушным видом: он способен перекусить тебя пополам и в удобный момент с удовольствием это сделает. — Он выдержал паузу, но, видя, что ее не удается переубедить, был вынужден продолжить: — Одно дело — таскать его под мышкой по бассейну, и совсем другое — держать, прилаживая плавник. Стоит ему рассердиться — и кто-нибудь останется без руки. Это в лучшем случае.
— Меня Руди не тронет.
— Не дури! Акулы — не люди, у них свои резоны. Он же не знает, что ты хочешь ему помочь. — Грег встал и отвернулся от компьютера. — Нам пора ехать. На дорогу до клиники уйдет двадцать минут. Доктор Форенски прилетела сюда специально ради тебя. Нехорошо заставлять ее ждать.
Лаки не обращала внимания на живописную местность вокруг. Ведь не исключено, что уже через час она будет знать свое имя! Может быть, тогда она сумеет доказать Грегу, что не обманывает его? Пока что собственное прошлое было для нее расплывчатым миражом, трепещущим в недосягаемой дали.
«Помни, я тебя люблю»... Эти слова снова и снова раздавались в темных закоулках ее сознания, но она по-прежнему не знала, кому они принадлежали. Был ли у нее до Грега другой мужчина? Любящий ее человек? Лаки не могла больше терпеть невыносимую боль, именуемую одиночеством, и с радостью променяла бы ее на любое физическое страдание.
Доджер, сидевший сзади, положил умную морду ей на плечо. Она благодарно почесала его за ушами и покосилась на Грега. Тот, не отрываясь, смотрел на дорогу, высунув локоть в открытое окно и небрежно держась за руль. При виде грузовика с сахарным тростником, пересекающего дорогу, Грег сбавил ход.
— Здесь сельская местность, — сообщил он, не глядя на Лаки. — Сюда редко забредают туристы.
— Очень красиво! — искренне восхитилась она.
Вокруг расстилались плантации сахарного тростника, верхушки стеблей покачивались на пассатном ветру. На красноземных склонах, иссеченных террасами, виднелись молодые зеленые растения — ананасы. Вдоль шоссе трепетал на ветру дикий имбирь, похожий на грациозных балерин.
По мере подъема по склону Халеакала тростник и ананасы сменялись изумрудными пастбищами, окруженными белыми изгородями. В густой траве паслись коровы и лошади. Вдали виднелся залитый солнцем океан. Иногда пастбища скрывались за зарослями папоротников. Над всем этим громоздился Халеакала с закрытой облаками вершиной.
Потом они въехали в городок с дощатыми тротуарами, коновязями, сточными канавами вдоль улицы, проехали мимо «Конюшен Хибнера» и «Универмага Ямагучи», пропустили троих всадников, со смехом помахавших им ковбойскими шляпами.
Что-то тут было не так...
— Снова мангуст! — воскликнула Лаки, растерянно оглядываясь.
— Что? — встрепенулся Грег.
— Ничего не понимаю! Место как будто знакомое, но на Гавайи совершенно не похоже...
— Макавао облюбовали местные ковбои. Сильно смахивает на Техас, верно?
Лаки понимала, что он пытается ее подловить, и окончательно растерялась. Это место действительно не походило на остальные уголки острова, но вспомнить, как выглядит Техас, она не сумела бы даже под страхом смерти.
В напряженном молчании они подъехали к клинике, напоминающей горный коттедж где-нибудь в Швейцарии, и вышли из машины. Администраторша проводила их в кабинет.
Доктор Форенски уже ждала их. Маленькая, щуплая, с короткими седыми вблосами и морщинистым загорелым лицом, она поднялась из-за стола и пожала Лаки руку.
— Представляю, что вы пережили! — сказала она, предложив обоим сесть.
Об искреннем сочувствии свидетельствовал не только ее тон, но и взгляд. Лаки она сразу понравилась. В последнее время люди слишком часто смотрели на нее с подозрением, совершенно не думая о том, как она страдает...
— Мистер Бракстон рассказал мне, что с вами произошло, — продолжила доктор Форенски. — Кроме того, я читала про вас в газетах, хотя им, конечно, нельзя доверять, и получила результаты обследований. Тем не менее хотелось бы услышать от вас обоих подробный рассказ.
Первым взял слово Грег, поведавший, как Доджер нашел машину. Потом Лаки рассказала, как очнулась в палатке, ничего не помня о прошлом и не представляя, где находится и как туда попала. Доктор Форен-ски слушала их молча, согласно кивая. Чувствовалось, что она хочет как можно больше расположить Лаки к себе.
— Значит, вы не узнали себя в зеркале и расстроились? — спросила она. — А теперь вы себя узнаете? Лаки пожала плечами.
— Вроде бы. А может быть, я просто привыкла? По крайней мере, сейчас мне видится в зеркале что-то знакомое — когда волосы вокруг лица не похожи на... — она поискала подходящее словечко, — на репейник.
— Любопытно! Вы не узнаете собственного лица, не помните своего имени. А ведь должны бы: вы тысячи раз видели себя в зеркале и постоянно произносили собственное имя. То и другое должно было запечатлеться в вашей памяти, в отличие от мелочей, которые осели там как эпизоды. — Врач внимательно рассматривала Лаки, но, судя по всему, верила ей и просто искала объяснение. — Очень необычный случай.
— Может ли это быть как-то связано с тем, что у Лаки сохранилось обоняние? — спросил Грег.
— Не исключено, — подтвердила доктор Форен-ски. — Просмотрев результаты обследования, я сразу позвонила коллеге моего покойного мужа, который работает в Гарвардском медицинском институте. Доктор Робинсон специально занимался синдромом Хойта — Мелленберга. Встречается эта болезнь редко, данных по ней немного, но он вспомнил похожий случай, когда у пострадавшего тоже сохранилось обоняние.
— Разве это так важно? — нетерпеливо спросила Лаки. — Я просто хочу подвергнуться гипнозу и вспомнить свое имя!
Форенски снисходительно улыбнулась.
— Важно. Дело в том, что за обоняние и эпизодическую память отвечает практически один и тот же участок головного мозга. Вот почему самые яркие воспоминания, как правило, сопровождаются у нас запахами. Стоит унюхать свежеиспеченный яблочный пирог — и пожалуйста! — Она щелкнула пальцами. — Мне снова шесть лет, и я сижу в бабушкиной кухне...
— Я бы все отдала, чтобы вспомнить свою бабушку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97