Это решение пришло к нему после летней практики в районной прокуратуре. Знакомясь там с различными материалами, он особенно заинтересовался делами, поступающими из Уголовного розыска. Вначале его завлекла загадочность, сложность, запутанность некоторых преступлений. Потом, побывав в Уголовном розыске, он узнал о тонкостях оперативной работы, о связанных с ней опасностях. Ему рассказали о разлагающем влиянии уголовной среды на некоторую часть нашей молодежи. Он увидел, какой ущерб приносит преступность нашему обществу и как превращаются в опасных зверей люди, ставшие на путь уголовщины. Студент Градов понял: его место здесь, на переднем крае борьбы с преступным миром.
Окончив Московский университет, Виктор пришел в отдел, руководимый полковником И. А. Аникановым. Старый чекист стал учителем и другом молодого Градова и, как говорится, поставил его на ноги. Когда Аниканов перешел в министерство, он оставил в кабинете Градова портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского, под которым можно было прочесть слова этого великого солдата пролетарской революции: «Чекистом может быть лишь человек с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками. Тот, кто стал черствым, не годится больше для работы в ЧК».
Теперь Градов работал старшим оперативным уполномоченным Уголовного розыска. Он блестяще раскрыл ряд запутанных преступлений, ликвидировал несколько преступных гнезд. Имя Градова становилось все более известным. Он выступал с докладами в научном обществе криминалистов, изредка москвичи читали в газетах сообщения и даже очерки о его расследованиях, но подлинная фамилия Градова, по его просьбе, при этом не упоминалась или заменялась выдуманной. Однако о некоторых сложных и крупных следствиях он предпочитал не рассказывать газетчикам: нельзя описать в двухстах-трехстах строчках тонкую, кропотливую и опасную работу, которую под его руководством вели десятки людей.
Не медля ни минуты, Мозарин отправился с делом № 306 в портфеле к Градову, радуясь, что будет работать по его указаниям.
Он осторожно постучал в дверь кабинета.
— Войдите! — послышалось в ответ.
Лейтенант молодецки расправил плечи, раскрыл дверь и браво шагнул в кабинет к письменному столу, собираясь доложиться «по всей форме». Но за столом никого не было. Он растерянно оглянулся.
В углу комнаты на диване сидел майор в синем штатском костюме и просматривал на маленьком столике газеты, держа в руках цветной карандаш.
Это был коренастый, широкий в плечах человек, со смуглым крупным лицом. Градову было лет сорок, но сильная проседь в темных волосах и резкие морщины на лбу старили его. Черные пристальные глаза и густые, жесткие брови придавали ему суровый вид, от которого становилось не по себе даже самым развязным преступникам. Но стоило майору улыбнуться, как это первое впечатление улетучивалось. Все те, кто часто общался с Градовым, отлично знали отзывчивость и даже мягкость майора, никак не соответствующие его грозной внешности. Впрочем, в напряженные часы работы он действительно бывал грозен и беспощадно требователен к себе и другим.
— Садитесь, лейтенант, — сказал Градов. — Нашли серебристую машину? Я уже ознакомился в общих чертах с делом.
— Нет, машину не обнаружили, товарищ майор.
— Установили, кто пострадавшая?
— Утром звонил в клинику. До сих пор она не пришла в сознание.
— И это все, что вы можете доложить?
— Нет, не все! — Мозарин протянул Градову конверт с таинственной запиской.
Майор взял конверт, развернул записку и, подойдя к окну, стал внимательно, через лупу, исследовать ее.
— Н-да… Любопытный, странный документик… Что-то не очень квалифицированный… — сказал он, усмехнувшись. — Однако займемся уточнением происшествия. В котором часу автомобиль налетел на неизвестную?
— В двадцать два ноль пять! Но, товарищ майор, готовится диверсия! «День икс» — может быть, сегодня, завтра… — волнуясь, говорил Мозарин. — Надо спасать дежурного!
— Ну, об этом особый разговор… Значит, все случилось до того, как хлынул ливень?
— Да! Но ливень смыл, разумеется, все следы. А главное, на мостовой не найдено ни одного осколка.
— Это легко поддается объяснению. Женщина поздно заметила, что на нее мчится машина, испугалась, стала метаться, споткнулась и упала. Автомобиль, видимо, наехал на нее, когда она уже лежала на мостовой. Понятно, что фары, переднее крыло и радиатор не коснулись ее.
— Так, — подтвердил Мозарин. — Но машина, очевидно, была неисправная. Сигнал не действовал, фары не включены, тормоза, наверное, тоже были не в порядке…
— Слишком много неполадок для одной машины, — задумчиво произнес Градов. — Какой шофер, зная, что его машина неисправна, будет лететь сломя голову, да еще в непогоду, в потемках? Нет! Тут что-то другое.
— Во всяком случае, товарищ майор, виноват шофер! Думаю, что можно выяснить, какие шоферы-женщины проезжали в этот час по улице Горького. Я поговорю с ними повнушительней!
Градов покачал головой.
— Вижу, что вы не наметили план расследования! — воскликнул он, поднялся с дивана и, опустившись в кресло напротив Мозарина, посмотрел на стенные часы.
— Шаблон в нашем деле может завести вас на ложную дорогу. — Градов взял со стола прозрачный мундштук, вставил в него сигарету, закурил и пододвинул портсигар лейтенанту. — Следствие — дело щепетильное, творческое, не терпит трафаретных, решений. Зачем собирать улики, разрабатывать версии, вести допросы? По-вашему получается, что поговоришь «внушительно» с подозреваемым — и дело в шляпе! А ведь признание далеко не всегда является истиной. Вот на Западе додумались сажать подследственного посреди комнаты с зеркальными стенами. Допрос ведется через небольшое отверстие. Когда ставится вопрос о виновности, комната освещается зловещим зеленоватым светом. Куда ни взглянет обвиняемый, он видит в зеркалах свое лицо, похожее на лицо мертвеца. Западные криминалисты считают, что самые закоренелые преступники в зеркальной комнате признаются во всем.
— Да, в таком положении что угодно скажешь! — воскликнул Мозарин. — Это вроде инквизиции!
— Но это еще не все. Иногда на Западе применяют так называемый психогальванометр, — продолжал майор. — Подозреваемому вкладывают в руку небольшую пластинку и через его тело пропускают электрический ток, напряжение которого отмечается гальванометром. Если полицейский задает вопросы невинного свойства, испытуемый, конечно, остается спокойным и прибор ничего не показывает. Когда же полицейский задает вопросы, которые волнуют испытуемого, его железы, как известно, выделяют пот. А влажная ладонь уменьшает сопротивление проходящему току, и это сейчас же отражает шкала гальванометра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Окончив Московский университет, Виктор пришел в отдел, руководимый полковником И. А. Аникановым. Старый чекист стал учителем и другом молодого Градова и, как говорится, поставил его на ноги. Когда Аниканов перешел в министерство, он оставил в кабинете Градова портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского, под которым можно было прочесть слова этого великого солдата пролетарской революции: «Чекистом может быть лишь человек с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками. Тот, кто стал черствым, не годится больше для работы в ЧК».
Теперь Градов работал старшим оперативным уполномоченным Уголовного розыска. Он блестяще раскрыл ряд запутанных преступлений, ликвидировал несколько преступных гнезд. Имя Градова становилось все более известным. Он выступал с докладами в научном обществе криминалистов, изредка москвичи читали в газетах сообщения и даже очерки о его расследованиях, но подлинная фамилия Градова, по его просьбе, при этом не упоминалась или заменялась выдуманной. Однако о некоторых сложных и крупных следствиях он предпочитал не рассказывать газетчикам: нельзя описать в двухстах-трехстах строчках тонкую, кропотливую и опасную работу, которую под его руководством вели десятки людей.
Не медля ни минуты, Мозарин отправился с делом № 306 в портфеле к Градову, радуясь, что будет работать по его указаниям.
Он осторожно постучал в дверь кабинета.
— Войдите! — послышалось в ответ.
Лейтенант молодецки расправил плечи, раскрыл дверь и браво шагнул в кабинет к письменному столу, собираясь доложиться «по всей форме». Но за столом никого не было. Он растерянно оглянулся.
В углу комнаты на диване сидел майор в синем штатском костюме и просматривал на маленьком столике газеты, держа в руках цветной карандаш.
Это был коренастый, широкий в плечах человек, со смуглым крупным лицом. Градову было лет сорок, но сильная проседь в темных волосах и резкие морщины на лбу старили его. Черные пристальные глаза и густые, жесткие брови придавали ему суровый вид, от которого становилось не по себе даже самым развязным преступникам. Но стоило майору улыбнуться, как это первое впечатление улетучивалось. Все те, кто часто общался с Градовым, отлично знали отзывчивость и даже мягкость майора, никак не соответствующие его грозной внешности. Впрочем, в напряженные часы работы он действительно бывал грозен и беспощадно требователен к себе и другим.
— Садитесь, лейтенант, — сказал Градов. — Нашли серебристую машину? Я уже ознакомился в общих чертах с делом.
— Нет, машину не обнаружили, товарищ майор.
— Установили, кто пострадавшая?
— Утром звонил в клинику. До сих пор она не пришла в сознание.
— И это все, что вы можете доложить?
— Нет, не все! — Мозарин протянул Градову конверт с таинственной запиской.
Майор взял конверт, развернул записку и, подойдя к окну, стал внимательно, через лупу, исследовать ее.
— Н-да… Любопытный, странный документик… Что-то не очень квалифицированный… — сказал он, усмехнувшись. — Однако займемся уточнением происшествия. В котором часу автомобиль налетел на неизвестную?
— В двадцать два ноль пять! Но, товарищ майор, готовится диверсия! «День икс» — может быть, сегодня, завтра… — волнуясь, говорил Мозарин. — Надо спасать дежурного!
— Ну, об этом особый разговор… Значит, все случилось до того, как хлынул ливень?
— Да! Но ливень смыл, разумеется, все следы. А главное, на мостовой не найдено ни одного осколка.
— Это легко поддается объяснению. Женщина поздно заметила, что на нее мчится машина, испугалась, стала метаться, споткнулась и упала. Автомобиль, видимо, наехал на нее, когда она уже лежала на мостовой. Понятно, что фары, переднее крыло и радиатор не коснулись ее.
— Так, — подтвердил Мозарин. — Но машина, очевидно, была неисправная. Сигнал не действовал, фары не включены, тормоза, наверное, тоже были не в порядке…
— Слишком много неполадок для одной машины, — задумчиво произнес Градов. — Какой шофер, зная, что его машина неисправна, будет лететь сломя голову, да еще в непогоду, в потемках? Нет! Тут что-то другое.
— Во всяком случае, товарищ майор, виноват шофер! Думаю, что можно выяснить, какие шоферы-женщины проезжали в этот час по улице Горького. Я поговорю с ними повнушительней!
Градов покачал головой.
— Вижу, что вы не наметили план расследования! — воскликнул он, поднялся с дивана и, опустившись в кресло напротив Мозарина, посмотрел на стенные часы.
— Шаблон в нашем деле может завести вас на ложную дорогу. — Градов взял со стола прозрачный мундштук, вставил в него сигарету, закурил и пододвинул портсигар лейтенанту. — Следствие — дело щепетильное, творческое, не терпит трафаретных, решений. Зачем собирать улики, разрабатывать версии, вести допросы? По-вашему получается, что поговоришь «внушительно» с подозреваемым — и дело в шляпе! А ведь признание далеко не всегда является истиной. Вот на Западе додумались сажать подследственного посреди комнаты с зеркальными стенами. Допрос ведется через небольшое отверстие. Когда ставится вопрос о виновности, комната освещается зловещим зеленоватым светом. Куда ни взглянет обвиняемый, он видит в зеркалах свое лицо, похожее на лицо мертвеца. Западные криминалисты считают, что самые закоренелые преступники в зеркальной комнате признаются во всем.
— Да, в таком положении что угодно скажешь! — воскликнул Мозарин. — Это вроде инквизиции!
— Но это еще не все. Иногда на Западе применяют так называемый психогальванометр, — продолжал майор. — Подозреваемому вкладывают в руку небольшую пластинку и через его тело пропускают электрический ток, напряжение которого отмечается гальванометром. Если полицейский задает вопросы невинного свойства, испытуемый, конечно, остается спокойным и прибор ничего не показывает. Когда же полицейский задает вопросы, которые волнуют испытуемого, его железы, как известно, выделяют пот. А влажная ладонь уменьшает сопротивление проходящему току, и это сейчас же отражает шкала гальванометра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33