Ей помогал ловкий адвокат и горячо сочувствовал один джентльмен, который не был ее мужем. Однако, несмотря на такую влиятельную поддержку со стороны, ей не повезло. Преступление было доказано, но присяжные, даже не удаляясь на совещание, вынесли вердикт в пользу ответчиков. Судья Тротт обратил к ним свой кроткий взгляд.
— Так ли я вас понял? Это ваш окончательный вердикт?
— Можете прозакладывать последние сапоги, ваша честь, что дело обстоит именно так, — ответствовал старшина присяжных с веселой, но безобидной непочтительностью.
— Господин секретарь, — сказал судья Тротт, — составьте приговор и заносите в протокол, что я слагаю с себя звание судьи.
Он встал и вышел из зала суда. Напрасно влиятельные граждане Лапорта бежали за ним вдогонку, намереваясь объясниться, напрасно докладывали ему, что истица не заслуживает внимания, да и дело ее тоже — дело, ради которого он пожертвовал собой. Напрасно присяжные давали ему понять, что его отставка явится для них оскорблением. Судья Тротт повернулся к старшине присяжных, и его широкие скулы зловеще вспыхнули.
— Что вы сказали? Я вас не понял, — переспросил он.
— Я говорил, что бесполезно будет спорить на этот счет, — поспешно ответил старшина и отступил, несколько опередив остальных присяжных, как того требовало его официальное положение. Судья Тротт так и не вернулся на свое место.
Прошел добрый месяц после его отставки, и Джентльмен сидел в сумерках «под сенью своей лозы и смоковницы»note 2 — выражение фигуральное, в данном случае обозначавшее секвойю и плющ, — перед дверью той самой хижины, где он имел честь познакомиться с читателем, как вдруг перед ним возникли неясные очертания женской фигуры и послышался женский голос.
Джентльмен растерялся и вставил в правый глаз большой монокль в золотой оправе, который считался в поселке последней из его модных причуд. Фигура была незнакомая, но голос Джентльмен узнал сразу: он принадлежал истице, памятной ему по последнему судебному заседанию, столь чреватому последствиями. Следует тут же сказать, что это был голос мадемуазель Клотильды Монморанси: справедливо будет прибавить, что, поскольку она не говорила по-французски и бесспорно принадлежала к англосаксонской расе, этим именем она назвалась, по-видимому, в связи с игрой, которой заправляла и которая, по мнению жителей поселка, была иностранного происхождения.
— Мне хотелось бы знать, — сказала мисс Клотильда, садясь на скамью рядом с Джентльменом, — то есть нам с Джейком Вудсом хотелось бы знать, сколько, вы думаете, вылетело у вас из кармана из-за этой вашей отставки?
Почти не слушая ее слов и больше занятый самым ее появлением, судья Тротт пробормотал невнятно:
— Кажется, я имею удовольствие видеть мисс…
— Если вы хотите этим сказать, что вы меня не знаете, никогда в жизни не видели и больше видеть не желаете, то, на мой взгляд, это довольно вежливо сказано, — заметила мисс Монморанси неестественно спокойно, сгребая сухие листья кончиком зонта, чтобы скрыть свое волнение. — Я мисс Монморанси. Я говорю: мы с Джейком подумали — раз вы стояли за нас, когда эти собаки-присяжные наврали с три короба в своем решении, — мы с Джейком подумали, что несправедливо будет, если вы потеряете место из-за меня. «Узнай у судьи, — говорит Джейк, — сколько он потерял из-за этой самой отставки, пускай сам подсчитает». Вот что сказал Джейк. Он честный малый, это уж во всяком случае.
— Мне кажется, я вас не совсем понимаю, — правдиво ответил судья Тротт.
— Ну вот, так я и знала! — продолжала мисс Клотильда, едва скрывая огорчение. — Так я и говорила Джейку. «Судья нас с тобой не поймет, — вот что я говорила. — Он такой гордый, что и смотреть на нас не захочет. Во вторник я встретилась с ним на улице нос к носу, и он сделал вид, будто меня не замечает — даже на поклон не ответил».
— Сударыня, уверяю вас, вы ошиблись, — поторопился сказать судья Тротт. — Я вас не видел, поверьте мне. Дело в том — я и себе боюсь в этом сознаться, — что мое зрение с каждым днем слабеет.
Он замолчал и вздохнул. Мисс Монморанси, глядя снизу вверх на его лицо, заметила, что он бледен и взволнован. Со свойственной женщинам быстротой соображения она сразу поверила, что этой физической слабостью объясняется непонятное иначе, дерзкое выражение его странных глаз, и это было для нее достаточным извинением. Женщина не прощает мужчине безобразия только в том случае, когда оно необъяснимо.
— Так, значит, вы меня в самом деле не узнали? — сказала мисс Клотильда, слегка смягчившись, но все же чувствуя себя неловко.
— Боюсь… что нет, — сказал Тротт с извиняющейся улыбкой.
Мисс Клотильда помолчала.
— Вы хотите сказать, что не могли разглядеть меня, когда я была в суде?
Судья Тротт покраснел.
— Боюсь, я видел только смутные очертания…
— На мне была, — подхватила мисс Клотильда, — соломенная шляпка, подбитая красным шелком, с загнутым вот так полем и с красными лентами, завязанными бантом вот здесь (указывая на полную шею), настоящая шляпка из Фриско — разве вы не помните?
— Я… то есть… боюсь, что…
— И еще пестрая шелковая мантилька, — тревожно продолжала мисс Клотильда.
Судья Тротт улыбнулся вежливо, но неопределенно.
Мисс Клотильда поняла, что он совсем не заметил ее изысканного и со вкусом сшитого наряда. Раскидав листья, она воткнула зонтик в землю.
— Так, значит, вы меня совсем не видели?
— Очень смутно.
— Так отчего же, если можно вас спросить, отчего же вы подали в отставку? — сказала она вдруг.
— Я не мог оставаться судьей после того, как суд утвердил такой несправедливый вердикт присяжных, как в вашем деле, — горячо возразил судья Тротт.
— А ну-ка, повтори, старина, — сказала мисс Клотильда с восторгом, который наполовину оправдывал фамильярность обращения.
Судья Тротт учтиво изложил свою мысль в иной форме.
Мисс Монморанси молчала с минуту.
— Так это не из-за меня? — сказала она наконец.
— Мне кажется, я вас не совсем понимаю, — с некоторой заминкой ответил судья.
— Ну вот! Вы это сделали не из-за меня?
— Нет, — мягко сказал судья.
Опять наступило молчание. Мисс Монморанси раскачивала зонтик на носке туфли.
— Ну, не много же я смогу рассказать Джейку, — заметила она.
— Кому?
— Джейку.
— Ах да, вашему супругу?
Мисс Монморанси щелкнула застежкой браслета и резко спросила:
— А кто говорит, что он мой супруг?
— Ах, простите, пожалуйста.
— Я сказала: «Джейку Вудсу». Он честный малый, это уж во всяком случае. Он велел вам передать: «Скажи судье, что, если он от нас что-нибудь возьмет, это будет не взятка и не подкуп, — совсем напротив. Тут дело чистое. Приговор вынесен, он больше не судья, для нас он ничего не может сделать, да мы ничего и не ждем, разве только одного.
1 2 3 4
— Так ли я вас понял? Это ваш окончательный вердикт?
— Можете прозакладывать последние сапоги, ваша честь, что дело обстоит именно так, — ответствовал старшина присяжных с веселой, но безобидной непочтительностью.
— Господин секретарь, — сказал судья Тротт, — составьте приговор и заносите в протокол, что я слагаю с себя звание судьи.
Он встал и вышел из зала суда. Напрасно влиятельные граждане Лапорта бежали за ним вдогонку, намереваясь объясниться, напрасно докладывали ему, что истица не заслуживает внимания, да и дело ее тоже — дело, ради которого он пожертвовал собой. Напрасно присяжные давали ему понять, что его отставка явится для них оскорблением. Судья Тротт повернулся к старшине присяжных, и его широкие скулы зловеще вспыхнули.
— Что вы сказали? Я вас не понял, — переспросил он.
— Я говорил, что бесполезно будет спорить на этот счет, — поспешно ответил старшина и отступил, несколько опередив остальных присяжных, как того требовало его официальное положение. Судья Тротт так и не вернулся на свое место.
Прошел добрый месяц после его отставки, и Джентльмен сидел в сумерках «под сенью своей лозы и смоковницы»note 2 — выражение фигуральное, в данном случае обозначавшее секвойю и плющ, — перед дверью той самой хижины, где он имел честь познакомиться с читателем, как вдруг перед ним возникли неясные очертания женской фигуры и послышался женский голос.
Джентльмен растерялся и вставил в правый глаз большой монокль в золотой оправе, который считался в поселке последней из его модных причуд. Фигура была незнакомая, но голос Джентльмен узнал сразу: он принадлежал истице, памятной ему по последнему судебному заседанию, столь чреватому последствиями. Следует тут же сказать, что это был голос мадемуазель Клотильды Монморанси: справедливо будет прибавить, что, поскольку она не говорила по-французски и бесспорно принадлежала к англосаксонской расе, этим именем она назвалась, по-видимому, в связи с игрой, которой заправляла и которая, по мнению жителей поселка, была иностранного происхождения.
— Мне хотелось бы знать, — сказала мисс Клотильда, садясь на скамью рядом с Джентльменом, — то есть нам с Джейком Вудсом хотелось бы знать, сколько, вы думаете, вылетело у вас из кармана из-за этой вашей отставки?
Почти не слушая ее слов и больше занятый самым ее появлением, судья Тротт пробормотал невнятно:
— Кажется, я имею удовольствие видеть мисс…
— Если вы хотите этим сказать, что вы меня не знаете, никогда в жизни не видели и больше видеть не желаете, то, на мой взгляд, это довольно вежливо сказано, — заметила мисс Монморанси неестественно спокойно, сгребая сухие листья кончиком зонта, чтобы скрыть свое волнение. — Я мисс Монморанси. Я говорю: мы с Джейком подумали — раз вы стояли за нас, когда эти собаки-присяжные наврали с три короба в своем решении, — мы с Джейком подумали, что несправедливо будет, если вы потеряете место из-за меня. «Узнай у судьи, — говорит Джейк, — сколько он потерял из-за этой самой отставки, пускай сам подсчитает». Вот что сказал Джейк. Он честный малый, это уж во всяком случае.
— Мне кажется, я вас не совсем понимаю, — правдиво ответил судья Тротт.
— Ну вот, так я и знала! — продолжала мисс Клотильда, едва скрывая огорчение. — Так я и говорила Джейку. «Судья нас с тобой не поймет, — вот что я говорила. — Он такой гордый, что и смотреть на нас не захочет. Во вторник я встретилась с ним на улице нос к носу, и он сделал вид, будто меня не замечает — даже на поклон не ответил».
— Сударыня, уверяю вас, вы ошиблись, — поторопился сказать судья Тротт. — Я вас не видел, поверьте мне. Дело в том — я и себе боюсь в этом сознаться, — что мое зрение с каждым днем слабеет.
Он замолчал и вздохнул. Мисс Монморанси, глядя снизу вверх на его лицо, заметила, что он бледен и взволнован. Со свойственной женщинам быстротой соображения она сразу поверила, что этой физической слабостью объясняется непонятное иначе, дерзкое выражение его странных глаз, и это было для нее достаточным извинением. Женщина не прощает мужчине безобразия только в том случае, когда оно необъяснимо.
— Так, значит, вы меня в самом деле не узнали? — сказала мисс Клотильда, слегка смягчившись, но все же чувствуя себя неловко.
— Боюсь… что нет, — сказал Тротт с извиняющейся улыбкой.
Мисс Клотильда помолчала.
— Вы хотите сказать, что не могли разглядеть меня, когда я была в суде?
Судья Тротт покраснел.
— Боюсь, я видел только смутные очертания…
— На мне была, — подхватила мисс Клотильда, — соломенная шляпка, подбитая красным шелком, с загнутым вот так полем и с красными лентами, завязанными бантом вот здесь (указывая на полную шею), настоящая шляпка из Фриско — разве вы не помните?
— Я… то есть… боюсь, что…
— И еще пестрая шелковая мантилька, — тревожно продолжала мисс Клотильда.
Судья Тротт улыбнулся вежливо, но неопределенно.
Мисс Клотильда поняла, что он совсем не заметил ее изысканного и со вкусом сшитого наряда. Раскидав листья, она воткнула зонтик в землю.
— Так, значит, вы меня совсем не видели?
— Очень смутно.
— Так отчего же, если можно вас спросить, отчего же вы подали в отставку? — сказала она вдруг.
— Я не мог оставаться судьей после того, как суд утвердил такой несправедливый вердикт присяжных, как в вашем деле, — горячо возразил судья Тротт.
— А ну-ка, повтори, старина, — сказала мисс Клотильда с восторгом, который наполовину оправдывал фамильярность обращения.
Судья Тротт учтиво изложил свою мысль в иной форме.
Мисс Монморанси молчала с минуту.
— Так это не из-за меня? — сказала она наконец.
— Мне кажется, я вас не совсем понимаю, — с некоторой заминкой ответил судья.
— Ну вот! Вы это сделали не из-за меня?
— Нет, — мягко сказал судья.
Опять наступило молчание. Мисс Монморанси раскачивала зонтик на носке туфли.
— Ну, не много же я смогу рассказать Джейку, — заметила она.
— Кому?
— Джейку.
— Ах да, вашему супругу?
Мисс Монморанси щелкнула застежкой браслета и резко спросила:
— А кто говорит, что он мой супруг?
— Ах, простите, пожалуйста.
— Я сказала: «Джейку Вудсу». Он честный малый, это уж во всяком случае. Он велел вам передать: «Скажи судье, что, если он от нас что-нибудь возьмет, это будет не взятка и не подкуп, — совсем напротив. Тут дело чистое. Приговор вынесен, он больше не судья, для нас он ничего не может сделать, да мы ничего и не ждем, разве только одного.
1 2 3 4