Отправил его вчара к бедакам…
— Что за бедаки?
— История с географией…
«Бедаками» Романюта называл остатки какой-то стрелковой части, потерявшей в бою всех командиров и все-таки упорно пробивавшейся на восток и без них и без продовольствия.
— Послал для связи.
Романюта рассказал, как командир отряда был ранен и взят в плен, как отряд вскоре остался без горючего, расстрелял снаряды, а материальную часть артиллерии подорвал и состоит теперь из двухсот рядовых, десятка конных подвод с тяжело ранеными да другого десятка со станковыми пулеметами и боеприпасами к ним. Положение «бедаков» отчаянно главным образом потому, что нет у них настоящего командира. А ведь части, оказавшиеся в тылу у врага, могут и даже обязаны действовать с пользой. Для этого надо только, чтобы они отвлекали на себя силы противника с фронта.
Карбышев спросил:
— А вы не знаете, товарищ Романюта, кто был у «бедаков» командиром?
— Знаю, Дмитрий Михайлович. Из академических неудачников, вроде меня, — майор Мирополов.
Карбышев промолчал. Трудно сказать, почему, но судьба Мирополова остро задела в нем какое-то глубокое и больное чувство. От этого вдруг похолодели руки и резкая боль свинцовой тяжестью легла на виски.
— Что это с вами? — встревожился Наркевич.
— Что?
— Побелели…
— Не знаю.
— Извините…
Наркевич протянул руку ко лбу Карбышева.
— За тридцать восемь ручаюсь. Оставайтесь-ка здесь, отлежитесь, отдохните. Нельзя больному человеку реки вплавь брать.
И учитель заволновался.
— Оставайтесь, товарищ генерал…
Но Карбышев строго посмотрел сперва на Наркевича, потом — на него.
— Солдатам болеть некогда, товарищи!
* * *
Однако выждать, когда подживут ноги, было необходимо. Школа не работала и стояла на отшибе. Поэтому мало кто заходил с деревни к учителю. Но и это случалось. Карбышев и Наркевич обосновались на чердаке. Романюта то исчезал, то появлялся — всегда по ночам. Учитель прятал на чердаке радиоприемник и часто слушал Москву. Третьего июля, в половине седьмого дня, он включил радиоприемник.
— Слушайте, товарищи, нет ли чего из Москвы…
Машинка засветилась ярче, ярче, и послышался далекий голос:
— «В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие… Создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу… Войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной. Она является не только войной между двумя армиями. Она является вместе с тем великой войной всего советского народа против немецко-фашистских войск. Целью этой всенародной Отечественной войны против фашистских угнетателей является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма…»
Слышался далекий голос Сталина, и программа разгрома врага вставала на школьном чердаке белорусской деревни перед радостной мыслью случайно собравшихся здесь людей как широкая перспектива. Да, страна входила в трудную полосу тяжких испытаний. Гроза многих дней, черных, как ночь, гремела над ней. Но молния сверкала во мраке, и люди, собравшиеся на чердаке, следили за ее мгновенным полетом. Они смотрели вперед и видели будущее. Разгром врага неизбежен, каковы бы ни были его первые воровские успехи. Страна идет и непременно придет к победе. Она же направит свои победоносные усилия на освобождение порабощенной Европы…
Многое стало понятно Карбышеву — почти все. Правда, он попрежнему не знал фактов. Не знал, что благодаря организованному отходу большинства войск прикрытия и развертыванию ставкой свежих сил в районе Пскова, на Западной Двине и на Днепре до Гомеля наши армии уже начинали противостоять неприятелю севернее Полесья сплошным фронтом. Но и не зная этого, он более или менее ясно представлял себе общую картину совершающегося на фронтах. Военный взгляд может быть верным или неверным. Но верный военный взгляд еще никогда никого не подводил. И Карбышев словно видел со своего чердака, как советские подвижные войска уже наносят контрудары во фланги фашистских танковых групп, а стрелковые соединения фронтовых резервов развертываются для обороны тыловых рубежей на основных направлениях наступательных действий врага. Чтобы отмобилизоваться и сосредоточиться главным силам Красной Армии, нужна героическая борьба войск прикрытия и партизан в тылу гитлеровцев. Многое, очень многое решается партизанским движением. И Карбышеву вспоминались вещие слова Фрунзе, сказанные им еще в двадцать втором году, о «малой войне» и о применении ее идеи в будущих больших войнах.
— Воспоминания… — говорил он Наркевичу, — нет на свете ничего, за что мы платили бы дороже! Это — что-то вроде наследства, которое самым противозаконным образом переходит от прошлого к будущему.
— Почему — противозаконным?
— Потому что между прошлым и будущим стоит настоящее.
Еще вчера больной, измученный, сегодня Карбышев с наслаждением подставлял коричнево-розовую спину под жгучий поток проникающих через слуховое окно на чердак солнечных лучей и, подперев кулаком подбородок, вглядывался ленивым, неподвижным взором в зеленую панораму речки и лесов. Вчера он вдруг задремывал среди дня, незаметно переходя во власть сна, полного воспоминаний и надежд. А сегодня речью Сталина как бы оборвалась эта нирвана отдыха и вялого выздоровления. В хлебах бил перепал. Наливные колосья на заречных полях важна клонились к земле. Даль тускнела и наполнялась загадочными тенями. Коровы шли к деревне, взбивая клубы румяной пыли.
— Не жизнь, а времяпрепровождение, — говорил Карбышев, — пора, Глеб, уходить.
— Да вы еще больны…
— Здоров! Ноги заживают. Лихорадки как не бывало. А главное, — я решил, куда идти и что делать. Помните, Глеб, что писал Энгельс о русских солдатах?
— «Являются одними из самых храбрых в Европе…»
— Да. И еще — так: «Всегда легче было русских расстрелять, чем заставить бежать обратно»; «они недоступны панике». Наш долг, Глеб, вести за собой геройский отряд безначальных солдат, «бедаков», о которых давеча рассказывал Романюта.
— Мы с ними не выйдем, — пропадем. Вы сами считали, что…
— Конечно, конечно… Может быть, и пропадем. Даже наверно. Но ведь нельзя же, чтобы пропадали только они. А?
— Я готов, — тихо сказал Наркевич, — это, собственно, то самое, зачем я и пошел на войну. Это — подвиг. И я готов.
* * *
Мать хозяйки, сгорбленная седая старушка с лицом такого цвета, какой бывает у румяных осенних листьев, сшила четыре пары дорожных туфель, — две пары из брезента, две — из половиков.
— Ступайте, батюшки мои, — говорила она, — ступайте! Главное дело, чтобы «их» с заду-то, с заду насечь…
Старушка стояла перед Карбышевым, как живая деталь чего-то, давным-давно умершего, — собственность истории, вырвавшаяся из ее цепких рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273
— Что за бедаки?
— История с географией…
«Бедаками» Романюта называл остатки какой-то стрелковой части, потерявшей в бою всех командиров и все-таки упорно пробивавшейся на восток и без них и без продовольствия.
— Послал для связи.
Романюта рассказал, как командир отряда был ранен и взят в плен, как отряд вскоре остался без горючего, расстрелял снаряды, а материальную часть артиллерии подорвал и состоит теперь из двухсот рядовых, десятка конных подвод с тяжело ранеными да другого десятка со станковыми пулеметами и боеприпасами к ним. Положение «бедаков» отчаянно главным образом потому, что нет у них настоящего командира. А ведь части, оказавшиеся в тылу у врага, могут и даже обязаны действовать с пользой. Для этого надо только, чтобы они отвлекали на себя силы противника с фронта.
Карбышев спросил:
— А вы не знаете, товарищ Романюта, кто был у «бедаков» командиром?
— Знаю, Дмитрий Михайлович. Из академических неудачников, вроде меня, — майор Мирополов.
Карбышев промолчал. Трудно сказать, почему, но судьба Мирополова остро задела в нем какое-то глубокое и больное чувство. От этого вдруг похолодели руки и резкая боль свинцовой тяжестью легла на виски.
— Что это с вами? — встревожился Наркевич.
— Что?
— Побелели…
— Не знаю.
— Извините…
Наркевич протянул руку ко лбу Карбышева.
— За тридцать восемь ручаюсь. Оставайтесь-ка здесь, отлежитесь, отдохните. Нельзя больному человеку реки вплавь брать.
И учитель заволновался.
— Оставайтесь, товарищ генерал…
Но Карбышев строго посмотрел сперва на Наркевича, потом — на него.
— Солдатам болеть некогда, товарищи!
* * *
Однако выждать, когда подживут ноги, было необходимо. Школа не работала и стояла на отшибе. Поэтому мало кто заходил с деревни к учителю. Но и это случалось. Карбышев и Наркевич обосновались на чердаке. Романюта то исчезал, то появлялся — всегда по ночам. Учитель прятал на чердаке радиоприемник и часто слушал Москву. Третьего июля, в половине седьмого дня, он включил радиоприемник.
— Слушайте, товарищи, нет ли чего из Москвы…
Машинка засветилась ярче, ярче, и послышался далекий голос:
— «В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие… Создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу… Войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной. Она является не только войной между двумя армиями. Она является вместе с тем великой войной всего советского народа против немецко-фашистских войск. Целью этой всенародной Отечественной войны против фашистских угнетателей является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма…»
Слышался далекий голос Сталина, и программа разгрома врага вставала на школьном чердаке белорусской деревни перед радостной мыслью случайно собравшихся здесь людей как широкая перспектива. Да, страна входила в трудную полосу тяжких испытаний. Гроза многих дней, черных, как ночь, гремела над ней. Но молния сверкала во мраке, и люди, собравшиеся на чердаке, следили за ее мгновенным полетом. Они смотрели вперед и видели будущее. Разгром врага неизбежен, каковы бы ни были его первые воровские успехи. Страна идет и непременно придет к победе. Она же направит свои победоносные усилия на освобождение порабощенной Европы…
Многое стало понятно Карбышеву — почти все. Правда, он попрежнему не знал фактов. Не знал, что благодаря организованному отходу большинства войск прикрытия и развертыванию ставкой свежих сил в районе Пскова, на Западной Двине и на Днепре до Гомеля наши армии уже начинали противостоять неприятелю севернее Полесья сплошным фронтом. Но и не зная этого, он более или менее ясно представлял себе общую картину совершающегося на фронтах. Военный взгляд может быть верным или неверным. Но верный военный взгляд еще никогда никого не подводил. И Карбышев словно видел со своего чердака, как советские подвижные войска уже наносят контрудары во фланги фашистских танковых групп, а стрелковые соединения фронтовых резервов развертываются для обороны тыловых рубежей на основных направлениях наступательных действий врага. Чтобы отмобилизоваться и сосредоточиться главным силам Красной Армии, нужна героическая борьба войск прикрытия и партизан в тылу гитлеровцев. Многое, очень многое решается партизанским движением. И Карбышеву вспоминались вещие слова Фрунзе, сказанные им еще в двадцать втором году, о «малой войне» и о применении ее идеи в будущих больших войнах.
— Воспоминания… — говорил он Наркевичу, — нет на свете ничего, за что мы платили бы дороже! Это — что-то вроде наследства, которое самым противозаконным образом переходит от прошлого к будущему.
— Почему — противозаконным?
— Потому что между прошлым и будущим стоит настоящее.
Еще вчера больной, измученный, сегодня Карбышев с наслаждением подставлял коричнево-розовую спину под жгучий поток проникающих через слуховое окно на чердак солнечных лучей и, подперев кулаком подбородок, вглядывался ленивым, неподвижным взором в зеленую панораму речки и лесов. Вчера он вдруг задремывал среди дня, незаметно переходя во власть сна, полного воспоминаний и надежд. А сегодня речью Сталина как бы оборвалась эта нирвана отдыха и вялого выздоровления. В хлебах бил перепал. Наливные колосья на заречных полях важна клонились к земле. Даль тускнела и наполнялась загадочными тенями. Коровы шли к деревне, взбивая клубы румяной пыли.
— Не жизнь, а времяпрепровождение, — говорил Карбышев, — пора, Глеб, уходить.
— Да вы еще больны…
— Здоров! Ноги заживают. Лихорадки как не бывало. А главное, — я решил, куда идти и что делать. Помните, Глеб, что писал Энгельс о русских солдатах?
— «Являются одними из самых храбрых в Европе…»
— Да. И еще — так: «Всегда легче было русских расстрелять, чем заставить бежать обратно»; «они недоступны панике». Наш долг, Глеб, вести за собой геройский отряд безначальных солдат, «бедаков», о которых давеча рассказывал Романюта.
— Мы с ними не выйдем, — пропадем. Вы сами считали, что…
— Конечно, конечно… Может быть, и пропадем. Даже наверно. Но ведь нельзя же, чтобы пропадали только они. А?
— Я готов, — тихо сказал Наркевич, — это, собственно, то самое, зачем я и пошел на войну. Это — подвиг. И я готов.
* * *
Мать хозяйки, сгорбленная седая старушка с лицом такого цвета, какой бывает у румяных осенних листьев, сшила четыре пары дорожных туфель, — две пары из брезента, две — из половиков.
— Ступайте, батюшки мои, — говорила она, — ступайте! Главное дело, чтобы «их» с заду-то, с заду насечь…
Старушка стояла перед Карбышевым, как живая деталь чего-то, давным-давно умершего, — собственность истории, вырвавшаяся из ее цепких рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273