Или это всего лишь замшелый
лесной пень, память о нерадивых лесорубах? Кто знает, кто сумеет ответить
на этот вопрос? Во всяком случае, не я.
Я шел вдоль стен, и картины мои смотрели на меня. И я вспоминал дни и
недели, проведенные с ними вместе, вспоминал все, что чувствовал, когда
писал их, когда вглядывался в их постепенно проступавшие на холсте черты. И
вспоминал то, что чувствовал позже, когда вновь и вновь возвращался к ним,
и каждый раз открывал в них что-то для себя новое, ускользавшее прежде от
моего взгляда - просто потому, что когда-то это было обыденным в моем
восприятии мира, но потом ушло навеки, сохранишись лишь в картинах и
неожиданно открываясь для меня самого много позже. "Мадонна" проводила меня
долгим задумчивым взглядом, кто-то помахал рукой из окошка старой ветряной
мельницы, кто-то почти неразличимый вдали посмотрел на меня в морской
бинокль с палубы парусника, огибающего острова. И я шел от картины к
картине, ничего вокруг, кроме них, не замечая.
И вдруг остановился.
Потому что прямо в глаза мне со стены смотрел Дьявол.
Он ничего не говорил мне. Ему незачем было со мной разговаривать. Он
презрительно скривил губы и смотрел властно и высокомерно. Он был одет как
обычный человек, и выглядел он как обычный человек, но взгляд его таил в
себе такую силу, был так глубок и пронзителен, что не оставалось ни
малейшего сомнения в том, кому он принадлежит. В этом взгляде ощущалась
сила, способная парализовать волю любого самого волевого человека, и была в
нем мудрость - злая мудрость того, кто знает все несовершенства мира и
готов воспользоваться ими в своих низменных целях. Он соединял в себе все
эти качества и таил вдобавок еще много такого, чего я не сумел разглядеть и
осознать в те минуты. Он приковывал к себе, от него невозможно было
оторваться, я не мог сделать и шага, не мог пошевелиться, парализованный
этим взглядом, залезающим в самую душу. Неужели я написал это лицо, неужели
это я вложил в него такую силу? Откуда взялась она, как смог я перенести ее
на холст? Я яростно затряс головой, сбрасывая наваждение дьявольского
взгляда, с трудом отвел глаза от картины, перевел дух.
- Ну что?- спросил меня Анно, тронув за локоть. Я не слышал, как он
подошел. Я молча оглянулся, посмотрел вокруг. уборщица уже ушла, никого,
кроме нас двоих, не было в зале.
Не ответив, я молча подошел вплотную к картине. Изо всех сил стараясь
избегать взгляда Дьявола, стал внимательно осматривать ее. Нет, сомнений не
оставалось - это была моя картина. По сути - не более, чем эскиз,
написанный в спешке, среди будничной суеты, неровными мазками, с
многочисленными огрехами, хорошо заметными при внимательном рассмотрении. Я
искал в картине чего-то, что раскрыло бы мне ее силу, не замеченную мной
раньше, хотел увидеть неуловимые штрихи, которые в корне меняли бы
впечатление от нее, но не находил для себя ничего нового - лишь свои
поспешные и не слишком умелые мазки. Ничего нового не появилось в этой
катине с тех пор, как я видел ее последний раз. И только Дьявол,
изображенный на ней, ожил. И стоило мне вновь встретиться с ним взглядом,
как я опять потерял власть над собой, застыл, прикованный к месту, вбирая в
себя этот взгляд и все, что за ним стояло, чувствуя, как он завладевает
моей душой и начинает командовать моим телом. Я попытался бороться с ним -
моим творением! - но не смог выдержать и минуты этой борьбы. Я
почувствовал, что сердце мое бьется на пределе, дыхание стеснено, голова
кружится и, понимая, что долго мне этого не выдержать, усилием воли отвел
глаза, повернулся на нетвердых ногах и зашагал к выходу из зала.
Анно нагнал меня у двери, взял за локоть. Несколько минут мы простояли
молча, глядя назад. Дьявол отсюда виден не был, но теперь, после его
взгляда, все остальные картины поблекли, висели на стенах нелепыми
разноцветными пятнами с размытыми очертаниями. Мимо нас прошел, гремя
ключами, сторож, подошел к электрическому щитку и стал гасить свет в зале.
- Хочешь почитать книгу отзывов?- спросил Анно напряженным,
неестественным голосом.
- Нет. В другой раз. Потом. Завтра.
- Ты, похоже, не ожидал этого.
- Не ожидал...
Я сам говорил каким-то чужим голосом, слова звучали странно и незнакомо.
Мы вышли из зала. За нами, погасив лампу у входа, вышел сторож
и начал запирать двери. Полутемной лестницей мы спустились вниз
и вышли на улицу.
- Куда поедем?- спросил Анно.
- Домой.
Мы сели в машину. Анно достал свою трубку, сунул ее в рот, молчал, не
заводя мотора. Я не торопил его, мне было все равно.
- Знаешь,- сказал он,- Народа с каждым днем все больше. Сегодня
особенно...
Он замолчал, поняв, что говорит не о том. Потом спросил:
- Как ты написал его?
- Не помню точно... Не помню. День какой-то гнусный был. Ничего не
получалось. Все валилось из рук. Работать не хотелось. Выходить никуда не
хотелось. Дождь со снегом, слякоть, холод. Ветер. Отопление еще
отключили... Пошел в мастерскую и давай малевать. Потом увидел, что ерунда
получается, бросил. Хотел закрасить, да все руки не доходили. Ты же видел,
что он не закончен. Так, намечен - и все.
- Только взгляд...
- Да не писал я этого взгляда! Не писал! Не знаю я, откуда он взялся!
Мы молчали. Было тихо, лишь изредка проезжали машины. Почти совсем уже
стемнело, и все вокруг в этой темноте казалось пустым и заброшенным.
Прохожих почти не было, и не верилось, что днем у входа в этот маленький
окраинный клуб толпится народ, желая попасть на выставку.
- Может, снимем его?- спросил я.
- Как его теперь снимешь? И почему? Потому что нам в головы лезет всякая
чушь, когда мы заглядываем ему в глаза? Так это ведь не картина виновата.
Это нам самим, пожалуй, следует к психиатру обратиться. Тьфу, мистика
какая-то,- он отвернулся к окну, немного помолчал. Затем, не поворачиваясь,
стал говорить как бы сам с собой,- Ведь каждый день к нему, проклятому,
подхожу, каждый день торчу перед ним по полчаса. Не хочу идти, боюсь идти,
а иду. Он же мне душу каждый день наизнанку выворачивает, он же залезает
туда своим взглядом и выкапывает всякую мерзость, о которой я раньше и
понятия не имел! И так он делает с каждым, кто на него смотрит. И чем
дольше смотришь, тем страшнее становится. Ты-то этого еще не почувствовал,-
повернулся он ко мне,- Ты-то сегодня перед ним, почитай, в первый раз
стоял...
Он завел мотор, тронул машину.
До самого дома мы с ним больше не разговаривали. Но всю дорогу думали об
одном и том же. Да и о чем еще могли мы думать?
- Ладно,- сказал он, остановившись у подъезда,- Иди, отдыхай. Утром все
предстанет в другом свете. Напридумывали мы тут всякого да сами же и
поверили.
1 2 3 4 5