Цель, которую мы перед собой
поставили, думается, оправдывает применение подобного средства. В конце
концов, именно к нему извечно прибегали и будут прибегать те, кто называет
себя писателями, и этот рассказ не претендует на строго научное изложение
открытых нами фактов. И все же чувство какого-то смущения при описании
событий той ночи - да и некоторых последующих событий - не покидает нас.
Поэтому, думается, следует еще раз пояснить, что многие эпизоды в этом
описании восстановлены нами с высокой степенью достоверности. К ним, в
частности, относится и описываемый эпизод исцеления Франциска. Вполне
достоверно, что для исцеления ему необходимо было силой мысли зажечь свечу.
Вполне достоверно также, что он видел голубое сияние, заполнившее собою
весь мир вокруг - по крайней мере, из ссылок на труды Франциска
Гранвейгского следует, что он эпизоды своего исцеления описывал как
происшедшие в действительности, хотя, безусловно, они могли быть лишь
плодом его больного воображения, видениями измученного болезнью сознания.
Что же касается внешнего вида его возлюбленной во время исцеления, то в
этом вопросе полной ясности пока нет. Вообще говоря, уместно было бы
представить ведьму - а таковой она и была в сознании Франциска в то время -
не облаченной в сияющие белизной одежды, а совершенно нагой, что, как
свидетельствуют поверья многих народов, свойственно ведьмам во время
совершения ими колдовских обрядов. Но мы исходили из того, что образ, в
котором предстала она перед Франциском той ночью, должен был оказать на
монаха максимальное эмоциональное возействие - иначе не удалось бы ей
разбудить к жизни неведомые силы, о существовании которых и сам Франциск не
догадывался. И если на многих такое по силе воздействие оказал бы именно
образ прекрасной обнаженной женщины, то Франциск, каким он был в то время -
а его психическое состояние той ночью, равно как и его воззрения, следующие
из полученного им воспитания, нам сегодня известны достаточно точно - был
склонен увидеть ее именно в белых одеждах. Именно такой образ мог
мобилизовать все его душевные силы. И она, конечно же, знала все это
гораздо лучше нас с вами. Надеемся, что к концу рассказа вы поймете, почему
мы говорим об этом с такой уверенностью.
Итак, она стояла перед ним, простоволосая, в сверкающих белизною
одеждах, озаренная бледно-голубым сиянием и повторяла раз за разом:
- Думай о свече, монах. Ты должен зажечь эту свечу.
Она повторяла и повторяла эти слова, пока постепенно не слились они для
Франциска в сплошной поток звуков, уже лишенных какого-либо смысла, уже
проходящих мимо его сознания. И вдруг он увидел, что крохотная красная
искорка - яркая-яркая на голубом фоне - появилась на самом кончике фитиля,
и от искорки этой потянулась вверх тонкая струйка дыма. В это мгновение
ощутил он вдруг огромный прилив сил и понял, что, стоит ему только захотеть
- и свеча вспыхнет ярким пламенем. Она тут же вспыхнула - потому что он
действительно захотел этого. И в то же мгновение мир снова погрузился во
тьму, и только голос его любимой звучал вдогонку за проваливающимся в
небытие сознанием:
- Теперь ты не умрешь, монах. Теперь ты останешься жить.
Когда Франциск очнулся, снова стоял день. Под окном слышался звук
проезжающей телеги - именно этот звук и разбудил монаха. Палач продолжал
выполнять свою страшную работу. Франциск повернул голову и увидел свою
возлюбленную - он заранее знал, что увидит ее у изголовья. Как знал
откуда-то и то, что будет на ней надето это строгое черное платье, хотя
никогда прежде и не видел его. Как знал - хотя и старался загнать это
знание поглубже в подсознание - что встреча их не принесет ему счастья. Дар
предвидения - страшный дар. Но предвидение не в состоянии изменить текуего
мгновения.
Франциск слабо улыбнулся.
- Я не умер,- сказал он тихо.
- Ты теперь не умрешь, монах,- ответила она.
Он хотел по привычке произнести молитву, но язык не повернулся во рту,
чтобы повторить столько раз прежде сказанные слова. Он знал - теперь он
знал это наверняка - что не Богу обязан он своим спасением. И она, угадав,
что творится в душе у Франциска, подтвердила:
- Тебя спас не Бог, монах.
- Меня спасла ты,- сказал он неуверенно, после небольшой паузы.
- Нет, монах. Это было не в моих силах. Тебя спасла твоя пси.
Он впервые услышал это слово. Но не удивился. Все в мире обозначается
словами, и если то, что спасло его, не принадлежит к известным и привычным
понятиям, то и слово для его обозначения должно быть незнакомым. Он не
удивился. Он просто спросил:
- Пси? Что это такое?
- Это - дар Тлагмаха,- ответила она и замолчала. Потом встала, вышла из
комнаты и вернулась через пару минут, держа в руках небольшой тазик. Она
поставила его у изголовья, обмакнула туда какую-то тряпицу и, отжав ее,
стала вытирать монаху сначала лицо, потом, откинув одеяло, плечи, грудь,
руки. Вода с уксусом приятно холодила тело, и на какое-то время он забылся,
впитывая в себя это ощущение. Только когда она закончила свою работу и
снова накрыла его одеялом, он вспомнил, о чем они говорили.
- Тлагмах,- произнес он, пробуя на слух незнакомое имя,- Кто
это - Тлагмах?
- Это слишком долго объяснять, монах. Как-нибудь я расскажу тебе о нем.
Спи,- и она вышла из комнаты, прикрыв за собою дверь.
Так или почти так происходили события, оказавшие впоследствии столь
огромное влияние на судьбы всей Европы, да и всего остального мира.
Миллионы людей живут, совершают разные поступки, любят или ненавидят,
работают, рожают детей, убивают и спасают от гибели - и не оказывают при
этом на ход истории сколько-нибудь заметного влияния, создавая лишь общий
фон, на котором происходят исторические процессы. Лишь потому, что всегда и
всюду ведут себя так, как предписывает им конкретное окружение, лишь
потому, что их реакции остаются предопределенными заранее. Миллиарды людей
прожили свои жизни и умерли, и нам никогда уже не суждено узнать хоть
что-нибудь об их жизни и поступках. И кажется просто чудом, когда поступки
каких-то отдельных людей вдруг проступают сквозь время так отчетливо, будто
мы видим их наяву. Как тут не задуматься о будущем, из которого, быть
может, столь же отчетливо увидят и нас, как бы мы ни пытались скрыть свои
деяния?..
Неистовый аббат Франциск Гранвейгский давно уже спит в могиле. Мы не
знаем места его погребения, не знаем точной даты смерти, даже имя его
людьми было практически забыто. И тем не менее деяния его оказались столь
значительными, что даже сегодня, спустя столетия, многое в нашей жизни
определяется их оттдаленными последствиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13