Молчать дальше было
бы не просто бессмысленно, а уже и безнравственно, ведь речь шла теперь не
просто о научном приоритете - о судьбе всего человечества. Но и решиться
сказать все было слишком тяжело, хотя надежд на какой-то благоприятный
исход не оставалось.
Помню, я подумал тогда, что хорошо, что моя работа в полном виде пока
не опубликована - результаты профессора вообще пока не предназначались для
публикации. Потом мысли потекли в каком-то ином направлении - и вдруг
догадка блеснула в моем сознании.
Действительно, хорошо, что результаты эти - лишь наше пока с
профессором достояние. Потому что есть надежда, что мы сумеем найти
какой-то выход, изменив их должным образом.
Я поднял голову и встретился взглядом с профессором. И не говорите
мне после этого, что телепатии не существует!
Мы принялись за работу немедленно, усталости как не бывало. Если бы
мы хоть немного помедлили, обдумали возможные последствия - результат,
несомненно, оказался бы иным. Но нет, нам казалось, что беда, угрожавшая
человечеству, слишком страшна, чтобы медлить. И мы использовали первую же
возможность предотвратить ее.
Ведь законы, открытые физиками - не более, чем подтверждающиеся
экспериментально связи между различными явлениями окружающего нас мира.
Они верны, пока эксперимент не обнаруживает расхождения - и тогда
приходится придумывать методом проб и ошибок новые законы, пытаясь
выстроить логически непротиворечивую картину мира. Но если боги и сами не
знают, как построить мир, или если они спят, то человек может выдумывать
эти законы самостоятельно - лишь бы они не противоречили тому, что уже
открыто.
Когда боги спят, человек может вообразить богом самого себя. Но стать
богом - увы, этого человеку не дано.
Решение, найденное нами, показалось тогда блестящим. Оно было
внутренне непротиворечиво и вполне логично объясняло периодические
колебания интенсивности протонов в солнечном ветре, появившиеся в
последнее время. И оно, в общем, мало отличалось по форме от прежнего
решения, предсказывавшего катастрофу - только теперь колебания,
возникавшие в конвективном слое Солнца и аналогичных ему звезд должны были
постепенно затухать, не приводя к изменению светимости.
В начале апреля профессор вылетел в Монако на конгресс, и его доклад
был признан сенсационным. Хотя, конечно, прежняя теория приобрела бы
гораздо большую известность, ибо касалась не только специалистов, мы не
жалели об этом. Два месяца мы почивали на лаврах, не понимая в полной мере
того, что произошло. Спутниковые и наземные измерения полностью
укладывались в рамки предсказаний нашей теории, ее проверка теоретиками
всего мира пока не привела к обнаружению сколько-нибудь существенных
изъянов, и мы с профессором даже позволили себе уйти в отпуск после
изматывающей зимней и весенней работы.
Когда в последних числах мая над северным полушарием вспыхнула звезда
Ранкора, мы еще ничего не подозревали. Я лично вообще никогда не занимался
сверхновыми, а профессор уже много лет как оставил это занятие.
Но все же он прервал свой отдых на Гавайях и вернулся в Университет -
событие было слишком значительным, столь близко сверхновые не вспыхивали
по меньшей мере десять тысяч лет, и даже днем свет от нее отбрасывал
вполне заметную тень.
К тому же характеристики этой вспышки... Она была слишком не похожа
на все, наблюдавшиеся когда-либо в прошлом.
Но я не предчувствовал беды. Я спокойно наблюдал со стороны за суетой
в обсерватории, возобновив свою не требующую спешки работу по звездам
шаровых скоплений. Странно - интуиция на сей раз меня совершенно оставила.
И известие о том, что профессор Ранкор повесился в собственном кабинете
поразило меня, как гром.
Я не ожидал, не мог ожидать ничего подобного!
Он оставил свои записи. Пять страниц аккуратно выписанных формул,
полностью объясняющих поведение вспыхнувшей сверхновой в рамках
примененного нами подхода - потому-то звезда тут же и была названа его
именем. И больше он не оставил ничего, никаких объяснений своего поступка.
Но мне и не требовалось этих объяснений.
Я, один лишь я, едва ознакомившись с его записками, понял, что
толкнуло его в петлю. И я не мог решить для себя, кто из нас двоих более
ущербен - не то он, не сумевший жить с сознанием того, что его, лично его
непродуманное вмешательство в законы мироздания привело к угрозе
вселенской катастрофы, не то я, живущий с этим сознанием. Не то мы оба,
осмелившиеся заменить собою богов. Да и не в нас теперь дело - дело в том,
что до взрыва звезда Ранкора была обыкновенным желтым карликом. Совсем
таким же, как наше Солнце. На листках, оставленных профессором, было
написано 38 формул. Всего 38. Но среди пояснений была одна ссылка на
формулу номер 40. И был еще пепел от сожженной бумаги в пепельнице. Никто
не знает, что было написано на этой бумаге. Никто, кроме меня - мне не
составило труда продолжить вывод профессора в рамках развиваемой нами
теории. И получить еще две формулу - 39-ю и 40-ю. Если интерпретировать с
помощью последней формулы некоторые отклонения в солнечном ветре от
предсказаний теории обнаруженные в последние месяцы, то выводы получаются
страшные. Я сделал прикидочные расчеты. В запасе у нас не более трех лет -
через три года наше Солнце тоже превратится в звезду Ранкора.
Боги спят, и профессор Ранкор тоже предпочел уснуть навеки. А я...
Мне придется одному искупать свою вину - хотя бы попытаться сделать это.
1 2 3 4 5
бы не просто бессмысленно, а уже и безнравственно, ведь речь шла теперь не
просто о научном приоритете - о судьбе всего человечества. Но и решиться
сказать все было слишком тяжело, хотя надежд на какой-то благоприятный
исход не оставалось.
Помню, я подумал тогда, что хорошо, что моя работа в полном виде пока
не опубликована - результаты профессора вообще пока не предназначались для
публикации. Потом мысли потекли в каком-то ином направлении - и вдруг
догадка блеснула в моем сознании.
Действительно, хорошо, что результаты эти - лишь наше пока с
профессором достояние. Потому что есть надежда, что мы сумеем найти
какой-то выход, изменив их должным образом.
Я поднял голову и встретился взглядом с профессором. И не говорите
мне после этого, что телепатии не существует!
Мы принялись за работу немедленно, усталости как не бывало. Если бы
мы хоть немного помедлили, обдумали возможные последствия - результат,
несомненно, оказался бы иным. Но нет, нам казалось, что беда, угрожавшая
человечеству, слишком страшна, чтобы медлить. И мы использовали первую же
возможность предотвратить ее.
Ведь законы, открытые физиками - не более, чем подтверждающиеся
экспериментально связи между различными явлениями окружающего нас мира.
Они верны, пока эксперимент не обнаруживает расхождения - и тогда
приходится придумывать методом проб и ошибок новые законы, пытаясь
выстроить логически непротиворечивую картину мира. Но если боги и сами не
знают, как построить мир, или если они спят, то человек может выдумывать
эти законы самостоятельно - лишь бы они не противоречили тому, что уже
открыто.
Когда боги спят, человек может вообразить богом самого себя. Но стать
богом - увы, этого человеку не дано.
Решение, найденное нами, показалось тогда блестящим. Оно было
внутренне непротиворечиво и вполне логично объясняло периодические
колебания интенсивности протонов в солнечном ветре, появившиеся в
последнее время. И оно, в общем, мало отличалось по форме от прежнего
решения, предсказывавшего катастрофу - только теперь колебания,
возникавшие в конвективном слое Солнца и аналогичных ему звезд должны были
постепенно затухать, не приводя к изменению светимости.
В начале апреля профессор вылетел в Монако на конгресс, и его доклад
был признан сенсационным. Хотя, конечно, прежняя теория приобрела бы
гораздо большую известность, ибо касалась не только специалистов, мы не
жалели об этом. Два месяца мы почивали на лаврах, не понимая в полной мере
того, что произошло. Спутниковые и наземные измерения полностью
укладывались в рамки предсказаний нашей теории, ее проверка теоретиками
всего мира пока не привела к обнаружению сколько-нибудь существенных
изъянов, и мы с профессором даже позволили себе уйти в отпуск после
изматывающей зимней и весенней работы.
Когда в последних числах мая над северным полушарием вспыхнула звезда
Ранкора, мы еще ничего не подозревали. Я лично вообще никогда не занимался
сверхновыми, а профессор уже много лет как оставил это занятие.
Но все же он прервал свой отдых на Гавайях и вернулся в Университет -
событие было слишком значительным, столь близко сверхновые не вспыхивали
по меньшей мере десять тысяч лет, и даже днем свет от нее отбрасывал
вполне заметную тень.
К тому же характеристики этой вспышки... Она была слишком не похожа
на все, наблюдавшиеся когда-либо в прошлом.
Но я не предчувствовал беды. Я спокойно наблюдал со стороны за суетой
в обсерватории, возобновив свою не требующую спешки работу по звездам
шаровых скоплений. Странно - интуиция на сей раз меня совершенно оставила.
И известие о том, что профессор Ранкор повесился в собственном кабинете
поразило меня, как гром.
Я не ожидал, не мог ожидать ничего подобного!
Он оставил свои записи. Пять страниц аккуратно выписанных формул,
полностью объясняющих поведение вспыхнувшей сверхновой в рамках
примененного нами подхода - потому-то звезда тут же и была названа его
именем. И больше он не оставил ничего, никаких объяснений своего поступка.
Но мне и не требовалось этих объяснений.
Я, один лишь я, едва ознакомившись с его записками, понял, что
толкнуло его в петлю. И я не мог решить для себя, кто из нас двоих более
ущербен - не то он, не сумевший жить с сознанием того, что его, лично его
непродуманное вмешательство в законы мироздания привело к угрозе
вселенской катастрофы, не то я, живущий с этим сознанием. Не то мы оба,
осмелившиеся заменить собою богов. Да и не в нас теперь дело - дело в том,
что до взрыва звезда Ранкора была обыкновенным желтым карликом. Совсем
таким же, как наше Солнце. На листках, оставленных профессором, было
написано 38 формул. Всего 38. Но среди пояснений была одна ссылка на
формулу номер 40. И был еще пепел от сожженной бумаги в пепельнице. Никто
не знает, что было написано на этой бумаге. Никто, кроме меня - мне не
составило труда продолжить вывод профессора в рамках развиваемой нами
теории. И получить еще две формулу - 39-ю и 40-ю. Если интерпретировать с
помощью последней формулы некоторые отклонения в солнечном ветре от
предсказаний теории обнаруженные в последние месяцы, то выводы получаются
страшные. Я сделал прикидочные расчеты. В запасе у нас не более трех лет -
через три года наше Солнце тоже превратится в звезду Ранкора.
Боги спят, и профессор Ранкор тоже предпочел уснуть навеки. А я...
Мне придется одному искупать свою вину - хотя бы попытаться сделать это.
1 2 3 4 5