Ни то, ни другое
невозможно проконтролировать и невозможно поэтому заставить человека быть
совестливым и сознательным, если он сам того не желает.
Ученики - по утрам учились только дети - собрались на поляне.
- Е туай китану,- приветствовал он их на языке "нкода".
- Е киантануай ки,- хором ответили дети.
И начался урок.
Собственно, это не был урок в привычном смысле. Просто разговор - живой
и веселый. Раса Ондизага отличалась умением в простом разговоре сообщать
собеседнику столь многое, что помимо его воли это навсегда откладывалось в
памяти. В этом умении и был основной источник ее силы и могущества. И еще,
конечно, в языке, сама структура которого была наилучшим образом
приспособлена для понимания лингвистических особенностей других рас. Людям
и раньше приходилось изобретать языки, позволяющие оперировать новыми
понятиями - язык математики, язык химии... Но никогда прежде не было у
людей языка, описывающего их собственное мышление. И никогда такой язык не
становился основным языком целой расы.
С детьми Ондизаг занимался недолго - часа два. Затем просто бродил по
деревне, разговаривал с людьми, наблюдал, пытался временами - довольно
неумело - помогать им в их повседневных делах.
Он уже почти готов был посеять здесь семена нового мышления. Почти готов
- но что-то ему мешало. Какая-то непонятная недосказанность все же
оставалась в его разговорах с аборигенами. Вернее даже - смутное ощущение
недосказанности. Или тень от смутного ощущения. Как ни старался Ондизаг
убедить себя в обратном, в мышлении аборигенов Алькамы все же оставалось
что-то до сих пор скрытое от его понимания, и услышанное вчера непонятное
слово служило тому подтверждением. Нельзя начинать атаку на сознание
аборигенов, пока не достигнуто полное понимание их мыслительных процессов -
эта истина на языке расы Ондизага выражались словом "аккеат". "Аккеат
туонго тэлго",- сказал себе Ондизаг. Перевести эту фразу с языка его расы
было бы невозможно.
Солнце поднималось все выше. Пришел полдень - время отдыха, и Ондизаг
вернулся в свое жилище. Вчерашние страхи и тревоги остались позади, он
думал лечь и по местному обычаю часок вздремнуть в прохладе своей ячейки,
пока минует жара, но уснуть ему не удалось. "Кейенко, кейенко,..."- звучало
у него в сознании странное слово. Он стал мысленно произносить его на самые
разные лады, но оно оставалось по-прежнему совершенно непонятным, и от этой
непонятности в душе Ондизага нарастала тревога. А еще тревожнее было то,
что ему совершенно не хотелось кого-то расспрашивать о значении этого
слова. Эту странность Ондизаг отмечал за собой здесь уже не впервые.
Ощущение было такое, будто он стыдится расспрашивать аборигенов о некоторых
вещах. Но как, как он, представитель высшей, призванной властвовать расы
может испытывать чувство стыда перед низшими - или перед теми, кому суждено
стать низшими?! На языке расы Ондизага даже само понятие такого стыда
невозможно было бы выразить, и он вдруг поймал себя на мысли, что думает о
своем состоянии на языке аборигенов.
Это уже никуда не годилось.
Это могло завести его слишком далеко.
Легкая занавеска, закрывшая с наступлением жары вход, шелохнулась, и на
пороге его жилища показалась Тьяги - самая красивая, наверное, девушка,
которую он видел на Алькаме. По крайней мере, с точки зрения Ондизага.
Жаль, что она была из другой расы, и Ондизаг не имел права взять ее в жены
и передать ее потомкам свои гены. У них выросли бы умные и красивые дети.
Жаль...- и вдруг кровь бросилась в лицо Ондизагу. Прежде сама мысль о
возможности подобного преступления не могла бы прийти ему в голову.
Помыслить о подобном - все равно, что подумать о сожительстве с обезьяной,
собакой, эйгром. И мысль, эта преступная, чудовищная мысль была
сформулирована на языке аборигенов!
Нет, определенно с ним творилось что-то неладное.
- Привет, человек без рук,- сказала Тьяги, улыбнувшись.
- Привет,- он постарался скрыть свое состояние, но голос все равно
прозвучал как-то глухо и неестественно. Впрочем, только изощренный слух
человека его расы уловил бы в нем следы внутреннего смятения,- А почему
"без рук"?
В ответ она только рассмеялась. Потом отвела завесу рукой и прошла к
дальней от входа стене его жилища, к узловатому выступу на уровне
человеческого роста. Остановившись в полуметре от стены, Тьяги протянула
вперед руку и, сосредоточившись, начала водить по этому выступу пальцами.
Ондизаг не раз видел, как это делается, не раз пытался повторить -
безуспешно. А сейчас он даже не следил за тем, что она делает - просто
смотрел не ее профиль, на руки, словно выточенные из слоновой кости, на
изгибы просвечивающего сквозь легкое одеяние тела. Краска стыда постепенно
отливала от лица, мысли потекли спокойнее. Греховное желание, так
поразившее его самого, уступило место расчету. Мысль о потомках, конечно,
была случайностью. Зачем ему это, когда в его власти поселить в ее сознании
безумную любовь к нему и нежелание иметь детей. Исподволь, ненавязчиво он
уже делал это - внушать к себе любовь так просто и так обычно для людей его
расы. Почти все заводили себе верных, преданных подруг в других мирах - на
несколько месяцев или даже не несколько лет. "Акфрэ" - так называлось это
на языке расы Ондизага. Но неожиданно для себя он понял, что думает об этом
на местном языке, думает местными словами: "биквонг", "игинго", "тугоо-кэ".
Постыдными, низменными словами. И снова кровь прилила к щекам Ондизага!
Между тем из выступа в стене показался мясистый молочно-белый побег и,
слегка покачиваясь, начал тянуться к лицу Тьяги, как бы притягиваемый ее
взглядом. Наконец, она перестала поглаживать выступ у основания побега и
повернулась к Ондизагу.
- Ну покажи, как ты вчера добывал Эккиар.
В голосе ее не было теперь и намека на насмешку. И лицо было совершенно
серьезно. Ондизаг вдруг понял, что сегодня, совсем скоро он поймет что-то
очень важное для себя, что-то ускользавшее прежде от его сознания в жизни
аборигенов, и мысль об этом мгновенно затмила собой все постороннее. В одно
мгновение он снова стал самим собой - человеком своей расы, не ведающим
сомнений в правоте того, что делается для ее пользы.
Он встал, подошел к стене и посмотрел на побег - почти такой же, как
вчерашний, чуть не погубивший его в лесу. Протянул руку. Побег был чуть
тепловатый и клейкий на ощупь. Ондизаг провел рукой от основания до
вершинной почки, осторожно сжал ее двумя пальцами, потом прищипнул. Снова
провел пальцами от основания побега до его верхушки, надавливая через
равные промежутки - так, как бесчисленное множество раз делали это
аборигены на его глазах, заставляя побеги плодоносить.
1 2 3 4 5 6 7
невозможно проконтролировать и невозможно поэтому заставить человека быть
совестливым и сознательным, если он сам того не желает.
Ученики - по утрам учились только дети - собрались на поляне.
- Е туай китану,- приветствовал он их на языке "нкода".
- Е киантануай ки,- хором ответили дети.
И начался урок.
Собственно, это не был урок в привычном смысле. Просто разговор - живой
и веселый. Раса Ондизага отличалась умением в простом разговоре сообщать
собеседнику столь многое, что помимо его воли это навсегда откладывалось в
памяти. В этом умении и был основной источник ее силы и могущества. И еще,
конечно, в языке, сама структура которого была наилучшим образом
приспособлена для понимания лингвистических особенностей других рас. Людям
и раньше приходилось изобретать языки, позволяющие оперировать новыми
понятиями - язык математики, язык химии... Но никогда прежде не было у
людей языка, описывающего их собственное мышление. И никогда такой язык не
становился основным языком целой расы.
С детьми Ондизаг занимался недолго - часа два. Затем просто бродил по
деревне, разговаривал с людьми, наблюдал, пытался временами - довольно
неумело - помогать им в их повседневных делах.
Он уже почти готов был посеять здесь семена нового мышления. Почти готов
- но что-то ему мешало. Какая-то непонятная недосказанность все же
оставалась в его разговорах с аборигенами. Вернее даже - смутное ощущение
недосказанности. Или тень от смутного ощущения. Как ни старался Ондизаг
убедить себя в обратном, в мышлении аборигенов Алькамы все же оставалось
что-то до сих пор скрытое от его понимания, и услышанное вчера непонятное
слово служило тому подтверждением. Нельзя начинать атаку на сознание
аборигенов, пока не достигнуто полное понимание их мыслительных процессов -
эта истина на языке расы Ондизага выражались словом "аккеат". "Аккеат
туонго тэлго",- сказал себе Ондизаг. Перевести эту фразу с языка его расы
было бы невозможно.
Солнце поднималось все выше. Пришел полдень - время отдыха, и Ондизаг
вернулся в свое жилище. Вчерашние страхи и тревоги остались позади, он
думал лечь и по местному обычаю часок вздремнуть в прохладе своей ячейки,
пока минует жара, но уснуть ему не удалось. "Кейенко, кейенко,..."- звучало
у него в сознании странное слово. Он стал мысленно произносить его на самые
разные лады, но оно оставалось по-прежнему совершенно непонятным, и от этой
непонятности в душе Ондизага нарастала тревога. А еще тревожнее было то,
что ему совершенно не хотелось кого-то расспрашивать о значении этого
слова. Эту странность Ондизаг отмечал за собой здесь уже не впервые.
Ощущение было такое, будто он стыдится расспрашивать аборигенов о некоторых
вещах. Но как, как он, представитель высшей, призванной властвовать расы
может испытывать чувство стыда перед низшими - или перед теми, кому суждено
стать низшими?! На языке расы Ондизага даже само понятие такого стыда
невозможно было бы выразить, и он вдруг поймал себя на мысли, что думает о
своем состоянии на языке аборигенов.
Это уже никуда не годилось.
Это могло завести его слишком далеко.
Легкая занавеска, закрывшая с наступлением жары вход, шелохнулась, и на
пороге его жилища показалась Тьяги - самая красивая, наверное, девушка,
которую он видел на Алькаме. По крайней мере, с точки зрения Ондизага.
Жаль, что она была из другой расы, и Ондизаг не имел права взять ее в жены
и передать ее потомкам свои гены. У них выросли бы умные и красивые дети.
Жаль...- и вдруг кровь бросилась в лицо Ондизагу. Прежде сама мысль о
возможности подобного преступления не могла бы прийти ему в голову.
Помыслить о подобном - все равно, что подумать о сожительстве с обезьяной,
собакой, эйгром. И мысль, эта преступная, чудовищная мысль была
сформулирована на языке аборигенов!
Нет, определенно с ним творилось что-то неладное.
- Привет, человек без рук,- сказала Тьяги, улыбнувшись.
- Привет,- он постарался скрыть свое состояние, но голос все равно
прозвучал как-то глухо и неестественно. Впрочем, только изощренный слух
человека его расы уловил бы в нем следы внутреннего смятения,- А почему
"без рук"?
В ответ она только рассмеялась. Потом отвела завесу рукой и прошла к
дальней от входа стене его жилища, к узловатому выступу на уровне
человеческого роста. Остановившись в полуметре от стены, Тьяги протянула
вперед руку и, сосредоточившись, начала водить по этому выступу пальцами.
Ондизаг не раз видел, как это делается, не раз пытался повторить -
безуспешно. А сейчас он даже не следил за тем, что она делает - просто
смотрел не ее профиль, на руки, словно выточенные из слоновой кости, на
изгибы просвечивающего сквозь легкое одеяние тела. Краска стыда постепенно
отливала от лица, мысли потекли спокойнее. Греховное желание, так
поразившее его самого, уступило место расчету. Мысль о потомках, конечно,
была случайностью. Зачем ему это, когда в его власти поселить в ее сознании
безумную любовь к нему и нежелание иметь детей. Исподволь, ненавязчиво он
уже делал это - внушать к себе любовь так просто и так обычно для людей его
расы. Почти все заводили себе верных, преданных подруг в других мирах - на
несколько месяцев или даже не несколько лет. "Акфрэ" - так называлось это
на языке расы Ондизага. Но неожиданно для себя он понял, что думает об этом
на местном языке, думает местными словами: "биквонг", "игинго", "тугоо-кэ".
Постыдными, низменными словами. И снова кровь прилила к щекам Ондизага!
Между тем из выступа в стене показался мясистый молочно-белый побег и,
слегка покачиваясь, начал тянуться к лицу Тьяги, как бы притягиваемый ее
взглядом. Наконец, она перестала поглаживать выступ у основания побега и
повернулась к Ондизагу.
- Ну покажи, как ты вчера добывал Эккиар.
В голосе ее не было теперь и намека на насмешку. И лицо было совершенно
серьезно. Ондизаг вдруг понял, что сегодня, совсем скоро он поймет что-то
очень важное для себя, что-то ускользавшее прежде от его сознания в жизни
аборигенов, и мысль об этом мгновенно затмила собой все постороннее. В одно
мгновение он снова стал самим собой - человеком своей расы, не ведающим
сомнений в правоте того, что делается для ее пользы.
Он встал, подошел к стене и посмотрел на побег - почти такой же, как
вчерашний, чуть не погубивший его в лесу. Протянул руку. Побег был чуть
тепловатый и клейкий на ощупь. Ондизаг провел рукой от основания до
вершинной почки, осторожно сжал ее двумя пальцами, потом прищипнул. Снова
провел пальцами от основания побега до его верхушки, надавливая через
равные промежутки - так, как бесчисленное множество раз делали это
аборигены на его глазах, заставляя побеги плодоносить.
1 2 3 4 5 6 7