Пару раз я споткнулся и крепко приложился о землю, но ничего - встал и пошел себе дальше, радуясь, что так удачно избежал объяснений с военным трибуналом. Мое тело легко и плавно перемещалось вдоль изгородей, которые намекали, что скоро я вернусь домой и увижусь со всеми, кого давно не видал. Но я не пошел домой, а решил заглянуть сначала к одной своей знакомой и быстро очутился у ее окна, взобравшись на балкончик без шума, даже не потревожив спящей внизу собаки.
Наташа была одна и при свете настольной лампы читала книгу, и - помню - во сне я подумал, что мои опасения, значит, были напрасны, раз она приснилась мне в таком чудном виде. А также мне сделалось вдруг интересно, какую книгу она читает, потому что в свое время, еще до войны, я направлял ее вкусы и дарил - к неудовольствию моей жены - стихи Пушкина и Болдырева. Но теперь у нее на коленях лежал мой собственный - сильно потрепанный экземпляр одной старинной повести - "Распутица" или, кажется, "Сумятица", приобретенный мною еще до войны для полноты собрания и принадлежащий перу какого-то древнего автора - пушкинских примерно времен. Надо бы перечесть, плохо помню... может быть, что-то полезное или занятное... но неужто Наташа все еще пользуется моей домашней библиотекой? - подумал я и еле слышно торкнулся в раму.
Окно было затворено - для того, вероятно, чтобы бабочки, жуки и разные мошки не набивались в комнату из темного сада. Но они в небольшом числе все же проникли, и вертелись у лампы, и ударялись в стеклянный колпак, оставляя на нем слабое белесое опыление. По временам Наташа, отрываясь от книги, стряхивала страницы и смотрела в окно, ничего, конечно, не различая в такой темноте. Ее взгляд выражал ожидание и пустоту неустроенной женщины, а меня тоже томило чувство невыполненных по отношению к ней обязательств, которым, наконец, пришел срок исполниться. Но барабаня по стеклу, я видел, что Наташа не трогалась с места, принимая, должно быть, мои призывы за надоедливую суету насекомых. Тогда, бессильный побороть трескотню их потрепанных крыльев, я решил, что, наверное, это потому, что все происходит во сне и мой лепет и сонное царапанье по стеклу не достигают Наташи. И отложив наше свиданье, я спустился с балкона И пошел к себе домой - прямо через сад, по траве, кишащей кузнечиками, на другой край поселка...
Собака, которую мы с женой обычно держали в конуре, опять не залаяла при моем приближе-нии, и я подумал, уж не сдохла ли без меня собака, да и цел ли мой дом и здоровы ли дети. Но вроде все было по-старому и в нижнем этаже, на кухне, служившей одновременно столовой, горел свет. За длинным пустым столом сидели мама, папа, дядя Гриша и тетя Соня и другие родственни-ки и знакомые, которых я никак не думал встретить в своем доме. Все они точно ждали моего появления и сидели в молчании, выпростав на обеденный стол пустые тяжелые руки, и, едва я вошел, подняли головы и кто-то, кажется, дядя Гриша, сказал:
- А вот и Василий...
Причем здесь Василий? за кого меня принимают? - пронеслось в моем уме и тут же улеглось; ну, конечно, правильно, Василий! как же иначе?
Но что-то недоброе чуялось мне в этом семейном совете, и я спросил, почему не видно моих детей и жены.
- Только ты, пожалуйста, не волнуйся,- сказала мама.
- Умерли, заболели? Их увезли?
- Нет, нет, все живы, на свободе и хорошо себя чувствуют... А Женечка стала совсем большая, совсем большая...
Она спешила унять мое волнение, которое только возрастало в результате маминой спешки.
- Куда они делись? почему не с вами? Отвечайте же наконец!..
- Они здесь... Неподалеку... Поехали в город... скоро вернутся...
- Перестань, Лизавета! - сказал отец и встал из-за стола.- Василий не маленький. Нечего с ним нянчиться. Ему надо знать!
- Нет-нет, погоди, пускай немного привыкнет,- суетилась мама.
Но отец грубо отстранил ее и, не глядя на меня, буркнул:
- Пойми, Василий, ты же - умер...
Все потупились. Тут только я заметил, что стою и говорю с одними умершими, и вспомнил - ах, да! ведь и папы, и мамы, и дяди Гриши давно уже нет на свете, и хотел уйти, пока не поздно,- попрощаться с Наташей и объяснить ей... Но отец больно стиснул меня за локоть и отвел в сторону.
- Кури! - приказал он, сунув мне под нос истерзанную папиросную пачку.
И тихо, чтобы никто не слыхал, добавил:
- Пожалей маму и успокойся. Разве ты не знаешь, что тебя застрелили? Ну да, только что застрелили. Возле поселка. На дороге... Что уставился? Не надо было бегать сломя голову. Сам виноват.
- Но как же Наташа, когда же я встречусь с Наташей?! - воскликнул я и проснулся от огорчения.
...До сих пор я не знаю, что означал этот сон, и нужно ли его понимать в каком-нибудь возвышенном, аллегорическом смысле или мне в самом деле еще предстоит пережить под именем Василия и этот ночной побег, и эту безрезультатную встречу с недоступной Наташей, которая так и не услышит моего запоздалого стука, потому что меня к тому времени успеют застрелить... И причем тут Пушкин? И кто такой Болдырев? И что за старинную книгу позаимствует Наташа из моей библиотеки, и впрямь ли эта книга называется "Сумятица" или "Распутица", и уж не та ли это самая повесть, которую я пишу сейчас под немного другим заглавием - в надежде, что все мы когда-нибудь все ж таки еще повстречаемся?..
Но с другой стороны, в этом сне было много такого, что вполне объяснимо тогдашним состоянием моего духа и впечатлениями от жизни в темнице. Очень может быть, что просто я - спящий - попытался вырваться на свободу, но мое желание приняло запутанное направление. А может быть - и то и другое, и будущее смешалось с прошедшим, и надо до всего этого сначала дожить, чтобы проверить на практике мои сонные грезы.
Но тогда, под свежим воздействием, я об этом не рассуждал. Мысль, что Наташа опять и опять ускользает из моих протянутых рук, меня подхлестывала. Наутро я возобновил переговоры с полковником, умоляя его изъять Наташу хотя бы на сутки - и поместить для безопасности под арест, всего лучше - в мою же камеру, на семейном, так сказать, положении. Понятно, что мне пришлось также ему разъяснить все, что касалось места и времени подготовляемого на мою жену покушения, предотвратить каковое - прямой долг и заслуга государственной власти.
Однако, словно стесняясь наших действий за "Араратом", полковник был настроен не в меру рассудительно.
- На каком основании,- сказал он,- вы придаете значение маловажной сосульке? Почему она - второстепенная, случайная в жизни ледяшка непременно должна поразить вашу Наташу в голову? И непременно послезавтра, да еще в 10 часов... Так не бывает. Я не вижу в этом никакой логики, никакой закономерности. К тому же вы сами говорите - успели предупредить. Зачем вашей Наташе ходить в Гнездниковский? Да еще непременно в тот момент, когда эта сосулька станет на нее падать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19