Тем вечером он брел по Сант-Улавсгате и наткнулся на лежащего у стены подвала человека, он принял его за мальчика. Сыпал мокрый снег вперемешку с дождем, и он не смог пройти мимо замерзающего. Он заговорил с ним, тот не отвечал. Мимо шла молодая пара, они остановились. Он объяснил им, что у него сломано ребро, но, если они растолкают этого выпивоху, он возьмет его с собой, он живет в двух шагах отсюда. «Это девушка», – сказала женщина. «Ну, ничего страшного», – ответил он. Они растормошили ее, и она стала собираться с ним. Тут приехала полиция. Он им все рассказал и предложил не забирать ее в вытрезвитель. Но они отбрили его, да так грубо, что он рассердился и назвал их дуболомами. И началось: полицейский заломил ему руки – он завопил от боли в сломанном ребре. Его тут же затолкали в машину и отвезли в участок на Меллергате, 19.
Теперь Осмундсен использовал этот случай против него. В этом была своя логика. Мужчина средних лет пытается залучить в дом пьяную несовершеннолетнюю девчонку. Со стороны это может выглядеть и так, особенно при нынешнем раскладе. Он под подозрением. И в свете этого подозрения всякий гражданский порыв кажется антисоциальным и преступным.
Карл Ланге констатировал, что вследствие посещения Полицейского управления обвинение в изнасиловании занимало его теперь в меньшей степени, нежели фигура самого Ханса Осмундсена, вернее, того, что он собой воплощал. Он был враг. В глазах Карла Ланге он являл собой ходячий пример холодного рассудочного хамства власти. Его изложение протокола было тому блистательным свидетельством: он ни разу не соврал, но каждое слово было отвратительно тенденциозно.
Карл Ланге решил нанести ему новый визит.
Но вместо этого Осмундсен сам пришел к нему на следующий день в сопровождении того же дюжего полицейского, что и в прошлый раз. Они принесли его вещи. Он не предложил посетителям сесть, хотя они горой возвышались над ним, и ни о чем не спросил. Он сказал:
– Я как раз собирался к вам зайти.
– Да?
– Меня поражает, что вы до сих пор не показали мне пострадавшую девочку. Вернее, меня ей.
– Теперь, когда вы подстриглись и сбрили бороду?
– Такого случая ради в вашем ведомстве нашлась бы, я полагаю, накладная борода.
– Нашлась бы. Но вы еще и подстриглись.
– Это одна из моих привычек. Или вы боитесь рискнуть тем, что девочка меня не опознает?
На вопрос Осмундсен не ответил, а сказал:
– После пережитого девочка не в себе. Врач запрещает подвергать ее стрессам.
Карл Ланге помолчал, потом произнес:
– Понятно. Значит, вот почему. А почему вы сразу этого не сказали? Что вы все время играете со мной?
– Зачем все-таки вы подстриглись и сбрили бороду?
– Я вам уже объяснил.
– Из вашего ответа я ничего не понял.
– Я сделал это потому, что мне неприятно выглядеть похожим на сексуального насильника.
– Наверняка насильников без бороды больше, чем бородатых.
– Довольно откровенное замечание.
Впервые показалось, будто Осмундсен не вполне доволен собой. Что-то мелькнуло в его взгляде. Но он промолчал. А Карл Ланге сказал:
– Но вы ведь пришли не только задать мне этот вопрос?
– Мы принесли ваши вещи.
– Вдвоем?
– Вы не спросили о результатах.
– Вряд ли это было бы умно с моей стороны. Вы бы подумали, что я тревожусь из-за результатов экспертизы. Разве не так?
– Вы все просчитали. И заодно хотели продемонстрировать, что уверены в том, что мы ничего не найдем?
– И это тоже.
– Экспертиза обнаружила кое-что.
– Поздравляю.
– Мы нашли следы спермы.
Карл Ланге молчал. Ему не надо было мучительно напрягаться, чтобы осознать смысл сказанных Осмундсеном слов, он знал, что такое может быть, и чувствовал, что побагровел от стыда. И от ярости: это его личное, глубоко интимное, сюда запрещено совать нос посторонним.
– Почему вы молчите? – спросил Осмундсен.
– Я не отвечаю на скабрезности. Ничего, связанного с расследуемым делом, вы не откопали, ну так признайте свое поражение. А позволять себе такие гаденькие замечания...
– Вам слова не скажи. А я, да будет вам известно, расследую преступление, страшное преступление, самое мерзкое из всех, которыми я занимался.
Карл Ланге понимал, что взорвался некстати, но гнев застилал рассудок:
– И поэтому вам можно говорить мерзости?
– Я только проинформировал вас о результатах экспертизы.
– Ну ясно. И каковы ваши выводы?
– Пока ничего определенного. Хотя ваша реакция меня озадачила.
– Я так и думал. А скажите мне: вы вообще не имеете других подозреваемых, кроме меня?
Осмундсен только смотрел на него.
– Вы продолжаете поиски? Вы, который, как вы говорите, расследует самое мерзкое преступление из всех, которыми вам доводилось заниматься? Неужто во всем Осло нет больше ни единого мужчины, чтоб тоже подходил под описание вусмерть перепуганной девочки? Я в самом деле такой ни на кого не похожий?
– Вы хотите поставить под сомнение достоверность составленного ею описания?
– Вы не ответили на мой вопрос.
Осмундсен молчал.
Карл Ланге повернулся к ним спиной, подошел к окну и стал смотреть на улицу.
– Мы с вами свяжемся, – услышал он слова Осмундсена.
Но не обернулся, потом хлопнула дверь.
* * *
Карл Ланге не мог работать. Он весь ушел в свои мысли. Он принимал снотворное, чтобы уснуть, и вставал утром с пьяной головой. Так прошло два дня. Он думал, но ничего не придумал.
Наконец его озарило: он открыл телефонный справочник на Ханса Осмундсена, чтобы посмотреть его официальный статус. Хансов Осмундсенов значилось четыре, два отпадали сразу, а из оставшихся один жил на Киркевей. Зато другой – всего в четырех кварталах ходьбы.
Его поразила догадка. А вдруг это тот Осмундсен? Тогда он мог знать его в лицо, мог случайно увидеть в «Ирме» и сопоставить с описанием, данным изнасилованной девчонкой?
Мысли роились в голове, складываясь в причудливые сюжеты; он накрутил себя чудовищно.
Снова взялся за отложенный было каталог, раскрыл его и второй раз нашел нужное имя и номер телефона. Он решил позвонить и проверить свою догадку. Но тут же передумал: ему расхотелось говорить с полицейским: что он ему скажет? Вместо этого он набрал номер на Киркевей. Если это не его адрес, в чем он теперь был почти уверен, то вопрос отпадет сам собой. У полицейского должен быть телефон.
Он был уверен ровно настолько, что замотал трубку носовым платком и замер, будто делал что-то незаконное. Ответил женский голос. Он спросил: это квартира сотрудника полиции Осмундсена? Нет. Он извинился и повесил трубку.
Он надел на себя серое полупальто – впервые после всего – и вышел. Он трепетал как натянутая стрела. Пройдя четыре квартала на запад, он увидел нужный номер: это оказался четырехэтажный дом со съемными квартирами, недавно отремонтированный.
1 2 3 4 5 6
Теперь Осмундсен использовал этот случай против него. В этом была своя логика. Мужчина средних лет пытается залучить в дом пьяную несовершеннолетнюю девчонку. Со стороны это может выглядеть и так, особенно при нынешнем раскладе. Он под подозрением. И в свете этого подозрения всякий гражданский порыв кажется антисоциальным и преступным.
Карл Ланге констатировал, что вследствие посещения Полицейского управления обвинение в изнасиловании занимало его теперь в меньшей степени, нежели фигура самого Ханса Осмундсена, вернее, того, что он собой воплощал. Он был враг. В глазах Карла Ланге он являл собой ходячий пример холодного рассудочного хамства власти. Его изложение протокола было тому блистательным свидетельством: он ни разу не соврал, но каждое слово было отвратительно тенденциозно.
Карл Ланге решил нанести ему новый визит.
Но вместо этого Осмундсен сам пришел к нему на следующий день в сопровождении того же дюжего полицейского, что и в прошлый раз. Они принесли его вещи. Он не предложил посетителям сесть, хотя они горой возвышались над ним, и ни о чем не спросил. Он сказал:
– Я как раз собирался к вам зайти.
– Да?
– Меня поражает, что вы до сих пор не показали мне пострадавшую девочку. Вернее, меня ей.
– Теперь, когда вы подстриглись и сбрили бороду?
– Такого случая ради в вашем ведомстве нашлась бы, я полагаю, накладная борода.
– Нашлась бы. Но вы еще и подстриглись.
– Это одна из моих привычек. Или вы боитесь рискнуть тем, что девочка меня не опознает?
На вопрос Осмундсен не ответил, а сказал:
– После пережитого девочка не в себе. Врач запрещает подвергать ее стрессам.
Карл Ланге помолчал, потом произнес:
– Понятно. Значит, вот почему. А почему вы сразу этого не сказали? Что вы все время играете со мной?
– Зачем все-таки вы подстриглись и сбрили бороду?
– Я вам уже объяснил.
– Из вашего ответа я ничего не понял.
– Я сделал это потому, что мне неприятно выглядеть похожим на сексуального насильника.
– Наверняка насильников без бороды больше, чем бородатых.
– Довольно откровенное замечание.
Впервые показалось, будто Осмундсен не вполне доволен собой. Что-то мелькнуло в его взгляде. Но он промолчал. А Карл Ланге сказал:
– Но вы ведь пришли не только задать мне этот вопрос?
– Мы принесли ваши вещи.
– Вдвоем?
– Вы не спросили о результатах.
– Вряд ли это было бы умно с моей стороны. Вы бы подумали, что я тревожусь из-за результатов экспертизы. Разве не так?
– Вы все просчитали. И заодно хотели продемонстрировать, что уверены в том, что мы ничего не найдем?
– И это тоже.
– Экспертиза обнаружила кое-что.
– Поздравляю.
– Мы нашли следы спермы.
Карл Ланге молчал. Ему не надо было мучительно напрягаться, чтобы осознать смысл сказанных Осмундсеном слов, он знал, что такое может быть, и чувствовал, что побагровел от стыда. И от ярости: это его личное, глубоко интимное, сюда запрещено совать нос посторонним.
– Почему вы молчите? – спросил Осмундсен.
– Я не отвечаю на скабрезности. Ничего, связанного с расследуемым делом, вы не откопали, ну так признайте свое поражение. А позволять себе такие гаденькие замечания...
– Вам слова не скажи. А я, да будет вам известно, расследую преступление, страшное преступление, самое мерзкое из всех, которыми я занимался.
Карл Ланге понимал, что взорвался некстати, но гнев застилал рассудок:
– И поэтому вам можно говорить мерзости?
– Я только проинформировал вас о результатах экспертизы.
– Ну ясно. И каковы ваши выводы?
– Пока ничего определенного. Хотя ваша реакция меня озадачила.
– Я так и думал. А скажите мне: вы вообще не имеете других подозреваемых, кроме меня?
Осмундсен только смотрел на него.
– Вы продолжаете поиски? Вы, который, как вы говорите, расследует самое мерзкое преступление из всех, которыми вам доводилось заниматься? Неужто во всем Осло нет больше ни единого мужчины, чтоб тоже подходил под описание вусмерть перепуганной девочки? Я в самом деле такой ни на кого не похожий?
– Вы хотите поставить под сомнение достоверность составленного ею описания?
– Вы не ответили на мой вопрос.
Осмундсен молчал.
Карл Ланге повернулся к ним спиной, подошел к окну и стал смотреть на улицу.
– Мы с вами свяжемся, – услышал он слова Осмундсена.
Но не обернулся, потом хлопнула дверь.
* * *
Карл Ланге не мог работать. Он весь ушел в свои мысли. Он принимал снотворное, чтобы уснуть, и вставал утром с пьяной головой. Так прошло два дня. Он думал, но ничего не придумал.
Наконец его озарило: он открыл телефонный справочник на Ханса Осмундсена, чтобы посмотреть его официальный статус. Хансов Осмундсенов значилось четыре, два отпадали сразу, а из оставшихся один жил на Киркевей. Зато другой – всего в четырех кварталах ходьбы.
Его поразила догадка. А вдруг это тот Осмундсен? Тогда он мог знать его в лицо, мог случайно увидеть в «Ирме» и сопоставить с описанием, данным изнасилованной девчонкой?
Мысли роились в голове, складываясь в причудливые сюжеты; он накрутил себя чудовищно.
Снова взялся за отложенный было каталог, раскрыл его и второй раз нашел нужное имя и номер телефона. Он решил позвонить и проверить свою догадку. Но тут же передумал: ему расхотелось говорить с полицейским: что он ему скажет? Вместо этого он набрал номер на Киркевей. Если это не его адрес, в чем он теперь был почти уверен, то вопрос отпадет сам собой. У полицейского должен быть телефон.
Он был уверен ровно настолько, что замотал трубку носовым платком и замер, будто делал что-то незаконное. Ответил женский голос. Он спросил: это квартира сотрудника полиции Осмундсена? Нет. Он извинился и повесил трубку.
Он надел на себя серое полупальто – впервые после всего – и вышел. Он трепетал как натянутая стрела. Пройдя четыре квартала на запад, он увидел нужный номер: это оказался четырехэтажный дом со съемными квартирами, недавно отремонтированный.
1 2 3 4 5 6