Решила проветриться. Я заталкиваю ее в дом.
— Ну что с тобой сегодня? Что на тебя нашло?
Оставляю ее на кухне, сам иду к кабинету. Джек Брилл охраняет дверь. Я спрашиваю:
— Ну, как она?
— Ничего, отойдет, — говорит Брилл. — Там при ней Гарри и Джордж. Жуть, однако.
— Моя жена тоже перебрала.
— Твоя жена? Айва, ты имеешь в виду?
— Ну да, Айва. — Он совершенно прав. Я с ним говорю как с чужим, он и обиделся. Раньше, когда мне показалось, что он подначивает Минну, я на него разозлился. Но сейчас понимаю, что, в конце концов, он не хуже других.
— Гнусный вечерок, да?
— Да уж, — соглашаюсь я.
— Ты когда-нибудь задумывался над тем, что происходит с этими людьми?
— Задумывался. А ты как считаешь?
—А-а, заинтересовало мое скромное мнение?-улыбается Брилл. — Хочешь знать, как это смотрится со стороны?
— Ты не совсем со стороны, Джек.
— Да, лет пять-шесть околачиваюсь вокруг да около. Ну, если тебе интересно знать мои ощущения…
— Чересчур ты со мной суров, — бормочу я.
— Возможно. Итак, это узкий, тесный кружок. Кое-кто мне нравится. Очень нравится Минна. Некоторые — обыкновенные снобы. Этих не обожаю. Льдышки. Даже ты, если не возражаешь против откровенности…
— Ну почему…
— Ты весь закрыт. Я далеко не сразу допер, что ты неплохой мужик. Сперва мне казалось, ты ждешь, чтоб человек к тебе подошел и обнюхал, как дерево. А ты, оказывается, ничего. Вот Абт— дело другое. Абт-тяжелый случай.
— Может, к нему нужен более тонкий подход?
— Хотелось бы соответствовать. Да нет уж. И потом — вы ж собираетесь до конца своих дней вариться в собственном соку. И никого не подпускать. А я такой человек — мне обидно.
— Так зачем тогда ходить?
— Не знаю. Чтоб наблюдать вас, наверно.
— А-а, понятно.
— Сам спрашиваешь.
— Ладно, все в полном порядке. Пока, Джек, — и я протянул ему руку. После минутного недоумения (кажется, наигранного) он ее пожал.
— Пока, Джозеф.
Айва была не в состоянии идти. Я взял такси, затолкал ее туда и до самого дома придерживал ей голову. Пока мы торчали у перекрестка, я оглядывал ее сумрачное лицо. Под желтым светофорным светом по мелкому желобку виска отчетливо ветвилась жилка. Я ощутил почти то же, что тогда, у кушетки Минны. Такси скользнуло черной улицей в жидких последних штрихах вечернего снегопада, укрощенного сменившимся ветром.
Что я на все это могу сказать? — думаю я судорожно, будто тоже в подпитии. Р-раз — и явилась не запылилась, вломилась в нашу среду — «грубая, низкая и короткая"1(Ср.: „Ни искусств; ни письменности; ни общества; и — что хуже всего — вечный страх и угроза насильственной смерти; и жизнь человека, одинокая, бедная, грубая, низкая и короткая“ (Томас Гоббс, „Левиафан“)). Все, что я перечувствовал, глядя на Минну, что я перечувствовал, когда Джек Брилл мне выкладывал свои взгляды и когда Айва меня не слушалась, — все сразу накатило. Что я могу сказать? — повторяю я и вдруг соображаю, зачем это талдычу. Хочется оправдать Абта, защитить его, а через него и то, что осталось от „колонии духа“. Ну в чем он, собственно, виноват?
Ведь что греха таить. Каждому вечно грозит, на каждого наезжает «грубая, низкая и короткая». Глядишь и раздавит. Что там колония духа. С собой бы разобраться. Кто от чего застрахован? В наши-то милые времена? Сплошное предательство. Прямо среда обитания, как вода, как воздух. И ты сообщник, ты соучастник, тебя достают.
Такси остановилось. Я помог Айве вылезти, дома раздел, уложил. Она лежала под одеялом голая и рукой заслоняла глаза от света. Я повернул выключатель, сам разделся уже в темноте.
Как, каким барьером отгородиться от сплошного предательства? Да, Абт со своей жестокостью и жаждой мести докатился до этого щипанья женской руки, но сам-то я на что способен, если копнуть поглубже? А как насчет Айвы? И насчет всех других, да, как насчет других?
Но вдруг я понял, что зря стараюсь и, как ни крути, что ни изобретай, мне не уйти от заведомо избегаемого вывода. Абта не оправдать. Он ущипнул Минну мерзко. Я не мог найти для него извинений, никаких, абсолютно. Кажется, я наконец разобрался в себе. Мне просто отвратительна его злоба, упрятанная за его этой «игрой». Первостатейная пакость, учитывая, что объект обречен на бездействие. Я долго ворочался. Утер простыней мокрый лоб и решил вернуться к своим рассужденьям с утра, на свежую голову. Хоть знал, что попал в самую точку, понял правду и уже не смогу от нее отмахнуться ни с утра, ни вечером, вообще никогда. Спал ужасно, снились кошмары.
Но это еще были цветочки. В следующие месяцы я одну за другой обнаруживал бреши в том, что вокруг себя нагородил. Я взглянул на все глазами Джека Брилла, но я-то кое-что знаю получше, я увидел более мрачную картинку. И другому никому не понять, как это на меня подействовало, ведь никто, кроме меня, не может понять суть моего плана, его строгие рамки, понять, до какой степени я от него завишу. Дурацкий это план или нет, но мне он нужен такой. Презирайте мой план, пожалуйста, но нельзя презирать мои потребности.
Не был у Гарри с Минной с того самого вечера. Не знаю, как там развивались события. Думаю, в результате все обошлось. Абт уехал в Вашингтон. Пишет, спрашивает, почему редко отвечаю. Процветает в административной должности — «блестящий молодой человек», хотя, как я понимаю, не очень-то он доволен. Он, по-моему, никогда не будет доволен. Надо ему, конечно, почаще писать. Как-никак старый друг. Он же не виноват, что я его разлюбил.
23 декабря
Спал до одиннадцати. Весь день сидел, ни о чем не думая. На рождественский ужин идем к Эймосу. Айва дала ему согласие.
24 декабря
Звонил Майрон Эйдлер: его агентство решило набирать для опроса женщин. Так надежней, их ни с того ни с сего никуда не отзовут. Он-то старался, чтоб взяли меня. У него даже сохранилась копия рекомендации, которую он подавал, он ее мне пошлет в доказательство, что сдержал слово. Я сказал: зачем посылать, я и так верю. Но нет, он все равно пошлет. Он хотел бы со мной в ближайшем будущем переговорить. Условились ориентировочно на выходные. Он считает, видимо, что пора за меня взяться, протянуть руку помощи. Очень похвально, только вряд ли я ему позволю особенно развернуться.
Пришли поздравительные открытки от Джона Перла, от Абта. Надо на днях зайти купить конверты. Айва на той неделе купила открыток, а про конверты забыла. Не могу себя убедить, что игра стоит свеч, но надо праздновать, раз положено.
Ванейкер пьет эти дни как лошадь. Швыряет в соседний двор пустую тару. Сегодня утром я насчитал на снегу восемнадцать бутылочек.
Айва утверждает, что надо запирать дверь на ключ. У нее кое-что пропало. Этель Перл на день рожденья ей прислала духи — пять пробных флакончиков, и два исчезли с туалетного столика. Айва — она ведь непререкаемая — объявила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Ну что с тобой сегодня? Что на тебя нашло?
Оставляю ее на кухне, сам иду к кабинету. Джек Брилл охраняет дверь. Я спрашиваю:
— Ну, как она?
— Ничего, отойдет, — говорит Брилл. — Там при ней Гарри и Джордж. Жуть, однако.
— Моя жена тоже перебрала.
— Твоя жена? Айва, ты имеешь в виду?
— Ну да, Айва. — Он совершенно прав. Я с ним говорю как с чужим, он и обиделся. Раньше, когда мне показалось, что он подначивает Минну, я на него разозлился. Но сейчас понимаю, что, в конце концов, он не хуже других.
— Гнусный вечерок, да?
— Да уж, — соглашаюсь я.
— Ты когда-нибудь задумывался над тем, что происходит с этими людьми?
— Задумывался. А ты как считаешь?
—А-а, заинтересовало мое скромное мнение?-улыбается Брилл. — Хочешь знать, как это смотрится со стороны?
— Ты не совсем со стороны, Джек.
— Да, лет пять-шесть околачиваюсь вокруг да около. Ну, если тебе интересно знать мои ощущения…
— Чересчур ты со мной суров, — бормочу я.
— Возможно. Итак, это узкий, тесный кружок. Кое-кто мне нравится. Очень нравится Минна. Некоторые — обыкновенные снобы. Этих не обожаю. Льдышки. Даже ты, если не возражаешь против откровенности…
— Ну почему…
— Ты весь закрыт. Я далеко не сразу допер, что ты неплохой мужик. Сперва мне казалось, ты ждешь, чтоб человек к тебе подошел и обнюхал, как дерево. А ты, оказывается, ничего. Вот Абт— дело другое. Абт-тяжелый случай.
— Может, к нему нужен более тонкий подход?
— Хотелось бы соответствовать. Да нет уж. И потом — вы ж собираетесь до конца своих дней вариться в собственном соку. И никого не подпускать. А я такой человек — мне обидно.
— Так зачем тогда ходить?
— Не знаю. Чтоб наблюдать вас, наверно.
— А-а, понятно.
— Сам спрашиваешь.
— Ладно, все в полном порядке. Пока, Джек, — и я протянул ему руку. После минутного недоумения (кажется, наигранного) он ее пожал.
— Пока, Джозеф.
Айва была не в состоянии идти. Я взял такси, затолкал ее туда и до самого дома придерживал ей голову. Пока мы торчали у перекрестка, я оглядывал ее сумрачное лицо. Под желтым светофорным светом по мелкому желобку виска отчетливо ветвилась жилка. Я ощутил почти то же, что тогда, у кушетки Минны. Такси скользнуло черной улицей в жидких последних штрихах вечернего снегопада, укрощенного сменившимся ветром.
Что я на все это могу сказать? — думаю я судорожно, будто тоже в подпитии. Р-раз — и явилась не запылилась, вломилась в нашу среду — «грубая, низкая и короткая"1(Ср.: „Ни искусств; ни письменности; ни общества; и — что хуже всего — вечный страх и угроза насильственной смерти; и жизнь человека, одинокая, бедная, грубая, низкая и короткая“ (Томас Гоббс, „Левиафан“)). Все, что я перечувствовал, глядя на Минну, что я перечувствовал, когда Джек Брилл мне выкладывал свои взгляды и когда Айва меня не слушалась, — все сразу накатило. Что я могу сказать? — повторяю я и вдруг соображаю, зачем это талдычу. Хочется оправдать Абта, защитить его, а через него и то, что осталось от „колонии духа“. Ну в чем он, собственно, виноват?
Ведь что греха таить. Каждому вечно грозит, на каждого наезжает «грубая, низкая и короткая». Глядишь и раздавит. Что там колония духа. С собой бы разобраться. Кто от чего застрахован? В наши-то милые времена? Сплошное предательство. Прямо среда обитания, как вода, как воздух. И ты сообщник, ты соучастник, тебя достают.
Такси остановилось. Я помог Айве вылезти, дома раздел, уложил. Она лежала под одеялом голая и рукой заслоняла глаза от света. Я повернул выключатель, сам разделся уже в темноте.
Как, каким барьером отгородиться от сплошного предательства? Да, Абт со своей жестокостью и жаждой мести докатился до этого щипанья женской руки, но сам-то я на что способен, если копнуть поглубже? А как насчет Айвы? И насчет всех других, да, как насчет других?
Но вдруг я понял, что зря стараюсь и, как ни крути, что ни изобретай, мне не уйти от заведомо избегаемого вывода. Абта не оправдать. Он ущипнул Минну мерзко. Я не мог найти для него извинений, никаких, абсолютно. Кажется, я наконец разобрался в себе. Мне просто отвратительна его злоба, упрятанная за его этой «игрой». Первостатейная пакость, учитывая, что объект обречен на бездействие. Я долго ворочался. Утер простыней мокрый лоб и решил вернуться к своим рассужденьям с утра, на свежую голову. Хоть знал, что попал в самую точку, понял правду и уже не смогу от нее отмахнуться ни с утра, ни вечером, вообще никогда. Спал ужасно, снились кошмары.
Но это еще были цветочки. В следующие месяцы я одну за другой обнаруживал бреши в том, что вокруг себя нагородил. Я взглянул на все глазами Джека Брилла, но я-то кое-что знаю получше, я увидел более мрачную картинку. И другому никому не понять, как это на меня подействовало, ведь никто, кроме меня, не может понять суть моего плана, его строгие рамки, понять, до какой степени я от него завишу. Дурацкий это план или нет, но мне он нужен такой. Презирайте мой план, пожалуйста, но нельзя презирать мои потребности.
Не был у Гарри с Минной с того самого вечера. Не знаю, как там развивались события. Думаю, в результате все обошлось. Абт уехал в Вашингтон. Пишет, спрашивает, почему редко отвечаю. Процветает в административной должности — «блестящий молодой человек», хотя, как я понимаю, не очень-то он доволен. Он, по-моему, никогда не будет доволен. Надо ему, конечно, почаще писать. Как-никак старый друг. Он же не виноват, что я его разлюбил.
23 декабря
Спал до одиннадцати. Весь день сидел, ни о чем не думая. На рождественский ужин идем к Эймосу. Айва дала ему согласие.
24 декабря
Звонил Майрон Эйдлер: его агентство решило набирать для опроса женщин. Так надежней, их ни с того ни с сего никуда не отзовут. Он-то старался, чтоб взяли меня. У него даже сохранилась копия рекомендации, которую он подавал, он ее мне пошлет в доказательство, что сдержал слово. Я сказал: зачем посылать, я и так верю. Но нет, он все равно пошлет. Он хотел бы со мной в ближайшем будущем переговорить. Условились ориентировочно на выходные. Он считает, видимо, что пора за меня взяться, протянуть руку помощи. Очень похвально, только вряд ли я ему позволю особенно развернуться.
Пришли поздравительные открытки от Джона Перла, от Абта. Надо на днях зайти купить конверты. Айва на той неделе купила открыток, а про конверты забыла. Не могу себя убедить, что игра стоит свеч, но надо праздновать, раз положено.
Ванейкер пьет эти дни как лошадь. Швыряет в соседний двор пустую тару. Сегодня утром я насчитал на снегу восемнадцать бутылочек.
Айва утверждает, что надо запирать дверь на ключ. У нее кое-что пропало. Этель Перл на день рожденья ей прислала духи — пять пробных флакончиков, и два исчезли с туалетного столика. Айва — она ведь непререкаемая — объявила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38