Я научилась смеяться, не опускать глаза, когда он смотрит на меня, слушать, когда он шепчет мне в ухо: «Я тебя люблю!», верить каждому его слову, его обещаниям. Я просто училась жить заново.
Думаю, это и означает — любить! Через какое-то время Максим захотел встретиться с моими родителями. Я не очень понимала, какой в этом смысл. В свою жизнь я их не посвящала и стеснялась представить им своего возлюбленного: они почти ничего о нем не знали, лишь догадывались, что он был для меня, возможно, больше чем обычным приятелем. Но Максим так настаивал, что я в конце концов согласилась.
В тот вечер он пришел к нам обедать. Я открыла ему дверь, он неловко поцеловал меня в щеку, видимо стесняясь моих родителей. Смущенно и неуверенно он протянул моей маме букет голубых цветов, а папе — бутылку веницианского бальзама.
Максим сразу же понравился моим родителям. Его простота, искренность, чувство юмора, жизнерадостность — все то, что нравилось в нем мне, так же быстро покорило и родителей. Наверно, они понимали, что именно благодаря ему я заметно изменилась за последние месяцы. В тот вечер время внезапно остановилось для меня. Они все были здесь: Максим, родители, Бастиан — все, кого я любила и кто любил меня. Мы были все вместе. Я была по-настоящему счастлива.
Кончив обедать, мы с Максимом вышли на улицу, держась за руки. Ночь была пронзительно холодной. Максим говорил мне, что ему очень понравились мои родители, мама показалась очень милой, а отец остроумным. Говорил, что любит меня. Он постоянно повторял мне это. Мы задержались немного в кафе «Армони» — по старой привычке, а потом пошли прямо по пустынной мостовой в полной темноте к его дому. Он предложил мне зайти к нему, я на мгновение заколебалась, но потом поднялась вместе с ним, все так же не выпуская его руки.
В комнате Максима царило странное спокойствие. На улице пошел дождь, до меня долетал его легкий шум. Было темно, и мне не удавалось разглядеть лицо, которое было так близко от моего. Прижавшись к Максиму, я вдыхала запах дождя и его тела; оно безмолвно призывало меня.
Я не стала противиться: его неловкие движения, дрожащие руки не вызывали во мне никакого протеста. Когда наступил решающий момент, я доверчиво отдалась ему, только закрыла глаза, чтобы ни о чемне думать.
— Не бойся. Я люблю тебя. Перед нежностью этих слов отступали все страхи и сомнения. В мое тело медленно проникла острая боль, которая постепенно притупилась. Мы стали чем-то единым, я молчала и только слушала, как громко бьется его сердце.
Потом Максим зажег лампу, закурил. Я лежала, повернувшись к нему спиной, на самом краешке кровати. Мы ничего не сказали друг другу. Но вот он прижался ко мне и спросил, люблю ли я его. Тело Максима было таким горячим, он дышал тяжело, прерывисто.
Он что-то говорил. Но я уже не слушала его. Мной овладела какая-то смутная тревога.
— Я должна сказать тебе кое-что, Максим.
Я повернулась к нему, его взгляд ослепил меня.
— Иногда я убиваю людей, которых люблю, — прошептала я.
Я рассмеялась и думала, что он последует моему примеру. Но он молчал. Никогда еще его взгляд так не путал меня.
Я ПРОИГРЫВАЮ ОКОНЧАТЕЛЬНО
Почти полгода я верила в счастье, верила искренне, слепо, исступленно. Мне понравилось чувствовать себя счастливой, и я отказывалась понимать, что рано или поздно всему этому придет конец.
Только дело было во мне самой. От этого счастья я отказалась по собственной воле.
Все это время, пока мы с Максимом были вместе, я считала, что с Сарой покончено навсегда. Моя любовь была отдана другому. Тому, кто ответил мне взаимностью и вернул меня к жизни. Но я ошибалась. Рано или поздно навязчивые идеи обязательно возвращаются. Если болезнь была столь мучительной и долгой, от нее так просто не отделаться.
Сара тоже не вычеркнула меня из своей жизни. И она выбрала самый лучший момент, чтобы отобрать у Максима то, что принадлежало ей, — отобрать меня.
Как-то в мае после уроков она окликнула меня. Я не сразу узнала ее голос.
— Привет, Чарли, как поживаешь? Я оглянулась недоверчиво. Она была уже совсем рядом, шла быстро, чтобы не отстать от меня. Теперь уже она смотрела на меня так, словно чувствовала себя виноватой. Впервые я видела ее смущенной. Я совершенно растерялась.
— Мы так отдалились друг от друга с тех пор, как ты встречаешься с Максимом, — заговорила Сара. — Все теперь изменилось. — Она добавила, что рада за меня. — Ты прямо расцвела, он хороший парень, ты его заслужила, Чарли, правда, правда. А вот у меня, — продолжала она, — не самый лучший период в жизни. В январе умерла моя бабушка. Нам теперь очень трудно с деньгами, она нам помогала. И еще, ты, наверно, заметила, с некоторых пор у меня очень испортились отношения в классе. Думаю, все из-за сплетен. Чего я только не вытерпела: и шпильки, и намеки, и оскорбления. Это так неприятно, когда тебя со всех сторон поливают грязью.
— Я знаю, Сара.
Она сказала, что много думала о нас, о нашей дружбе. И сожалеет, что все так получилось. И что очень бы хотела, как и раньше, иметь возможность поделиться со мной своими проблемами.
— Теперь я понимаю, что тебе со мной было нелегко. Но все это в прошлом. С тех пор мы обе выросли.
И вот тут она наконец сказала:
— Прости меня, Шарлен. Прости за все, что я тебе сделала!
Услышав такое, другая на моем месте, конечно, возликовала бы и ни за что ее не простила. Мне бы взглянуть ей прямо в глаза в последний раз, отвернуться и пойти своей дорогой — с высоко поднятой головой, ни о чем не жалея. Но я не сумела это сделать. Я совершила самую ужасную ошибку в своей жизни. Я сдалась. Я пожалела Сару; у нее были такие грустные глаза. Я уступила, прониклась к ней сочувствием, вновь и уже навсегда отдалась во власть своему безумию.
Она пригласила меня переночевать у нее в следующую субботу, совсем как прежде, когда мы были детьми, чтобы как следует поговорить и вновь обрести друг друга. — Хорошо, Сара. Я приду, обещаю.
И я пришла в квартирку в двенадцатом округе, которую я так хорошо знала, — с ее простором и светом, с ее тяжелым ароматом. Мы снова, как раньше, шептались в темноте. Я снова услышала смех Сары, увидела слезы на ее лице, когда она поверяла мне свои секреты, ощутила аромат ее волос рядом со своим лицом, когда проснулась утром, ее ясный голос, туманный взгляд. Все началось сначала.
Я хотела ей верить. Я убеждала себя, что Сара изменилась так же, как и я. Что мы сможем дружить, как дружили в тринадцать лет, сможем забыть злобу, ненависть, истерзавшие нас. Я хотела в это верить. И поверила.
«Может быть, все, что я когда-то пережила в прошлом, было не так уж серьезно. Теперь мы с Сарой наравне, — говорила себе я, — и нет среди нас ни победителя, ни побежденного. С Максимом и Сарой счастье мое наконец будет полным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Думаю, это и означает — любить! Через какое-то время Максим захотел встретиться с моими родителями. Я не очень понимала, какой в этом смысл. В свою жизнь я их не посвящала и стеснялась представить им своего возлюбленного: они почти ничего о нем не знали, лишь догадывались, что он был для меня, возможно, больше чем обычным приятелем. Но Максим так настаивал, что я в конце концов согласилась.
В тот вечер он пришел к нам обедать. Я открыла ему дверь, он неловко поцеловал меня в щеку, видимо стесняясь моих родителей. Смущенно и неуверенно он протянул моей маме букет голубых цветов, а папе — бутылку веницианского бальзама.
Максим сразу же понравился моим родителям. Его простота, искренность, чувство юмора, жизнерадостность — все то, что нравилось в нем мне, так же быстро покорило и родителей. Наверно, они понимали, что именно благодаря ему я заметно изменилась за последние месяцы. В тот вечер время внезапно остановилось для меня. Они все были здесь: Максим, родители, Бастиан — все, кого я любила и кто любил меня. Мы были все вместе. Я была по-настоящему счастлива.
Кончив обедать, мы с Максимом вышли на улицу, держась за руки. Ночь была пронзительно холодной. Максим говорил мне, что ему очень понравились мои родители, мама показалась очень милой, а отец остроумным. Говорил, что любит меня. Он постоянно повторял мне это. Мы задержались немного в кафе «Армони» — по старой привычке, а потом пошли прямо по пустынной мостовой в полной темноте к его дому. Он предложил мне зайти к нему, я на мгновение заколебалась, но потом поднялась вместе с ним, все так же не выпуская его руки.
В комнате Максима царило странное спокойствие. На улице пошел дождь, до меня долетал его легкий шум. Было темно, и мне не удавалось разглядеть лицо, которое было так близко от моего. Прижавшись к Максиму, я вдыхала запах дождя и его тела; оно безмолвно призывало меня.
Я не стала противиться: его неловкие движения, дрожащие руки не вызывали во мне никакого протеста. Когда наступил решающий момент, я доверчиво отдалась ему, только закрыла глаза, чтобы ни о чемне думать.
— Не бойся. Я люблю тебя. Перед нежностью этих слов отступали все страхи и сомнения. В мое тело медленно проникла острая боль, которая постепенно притупилась. Мы стали чем-то единым, я молчала и только слушала, как громко бьется его сердце.
Потом Максим зажег лампу, закурил. Я лежала, повернувшись к нему спиной, на самом краешке кровати. Мы ничего не сказали друг другу. Но вот он прижался ко мне и спросил, люблю ли я его. Тело Максима было таким горячим, он дышал тяжело, прерывисто.
Он что-то говорил. Но я уже не слушала его. Мной овладела какая-то смутная тревога.
— Я должна сказать тебе кое-что, Максим.
Я повернулась к нему, его взгляд ослепил меня.
— Иногда я убиваю людей, которых люблю, — прошептала я.
Я рассмеялась и думала, что он последует моему примеру. Но он молчал. Никогда еще его взгляд так не путал меня.
Я ПРОИГРЫВАЮ ОКОНЧАТЕЛЬНО
Почти полгода я верила в счастье, верила искренне, слепо, исступленно. Мне понравилось чувствовать себя счастливой, и я отказывалась понимать, что рано или поздно всему этому придет конец.
Только дело было во мне самой. От этого счастья я отказалась по собственной воле.
Все это время, пока мы с Максимом были вместе, я считала, что с Сарой покончено навсегда. Моя любовь была отдана другому. Тому, кто ответил мне взаимностью и вернул меня к жизни. Но я ошибалась. Рано или поздно навязчивые идеи обязательно возвращаются. Если болезнь была столь мучительной и долгой, от нее так просто не отделаться.
Сара тоже не вычеркнула меня из своей жизни. И она выбрала самый лучший момент, чтобы отобрать у Максима то, что принадлежало ей, — отобрать меня.
Как-то в мае после уроков она окликнула меня. Я не сразу узнала ее голос.
— Привет, Чарли, как поживаешь? Я оглянулась недоверчиво. Она была уже совсем рядом, шла быстро, чтобы не отстать от меня. Теперь уже она смотрела на меня так, словно чувствовала себя виноватой. Впервые я видела ее смущенной. Я совершенно растерялась.
— Мы так отдалились друг от друга с тех пор, как ты встречаешься с Максимом, — заговорила Сара. — Все теперь изменилось. — Она добавила, что рада за меня. — Ты прямо расцвела, он хороший парень, ты его заслужила, Чарли, правда, правда. А вот у меня, — продолжала она, — не самый лучший период в жизни. В январе умерла моя бабушка. Нам теперь очень трудно с деньгами, она нам помогала. И еще, ты, наверно, заметила, с некоторых пор у меня очень испортились отношения в классе. Думаю, все из-за сплетен. Чего я только не вытерпела: и шпильки, и намеки, и оскорбления. Это так неприятно, когда тебя со всех сторон поливают грязью.
— Я знаю, Сара.
Она сказала, что много думала о нас, о нашей дружбе. И сожалеет, что все так получилось. И что очень бы хотела, как и раньше, иметь возможность поделиться со мной своими проблемами.
— Теперь я понимаю, что тебе со мной было нелегко. Но все это в прошлом. С тех пор мы обе выросли.
И вот тут она наконец сказала:
— Прости меня, Шарлен. Прости за все, что я тебе сделала!
Услышав такое, другая на моем месте, конечно, возликовала бы и ни за что ее не простила. Мне бы взглянуть ей прямо в глаза в последний раз, отвернуться и пойти своей дорогой — с высоко поднятой головой, ни о чем не жалея. Но я не сумела это сделать. Я совершила самую ужасную ошибку в своей жизни. Я сдалась. Я пожалела Сару; у нее были такие грустные глаза. Я уступила, прониклась к ней сочувствием, вновь и уже навсегда отдалась во власть своему безумию.
Она пригласила меня переночевать у нее в следующую субботу, совсем как прежде, когда мы были детьми, чтобы как следует поговорить и вновь обрести друг друга. — Хорошо, Сара. Я приду, обещаю.
И я пришла в квартирку в двенадцатом округе, которую я так хорошо знала, — с ее простором и светом, с ее тяжелым ароматом. Мы снова, как раньше, шептались в темноте. Я снова услышала смех Сары, увидела слезы на ее лице, когда она поверяла мне свои секреты, ощутила аромат ее волос рядом со своим лицом, когда проснулась утром, ее ясный голос, туманный взгляд. Все началось сначала.
Я хотела ей верить. Я убеждала себя, что Сара изменилась так же, как и я. Что мы сможем дружить, как дружили в тринадцать лет, сможем забыть злобу, ненависть, истерзавшие нас. Я хотела в это верить. И поверила.
«Может быть, все, что я когда-то пережила в прошлом, было не так уж серьезно. Теперь мы с Сарой наравне, — говорила себе я, — и нет среди нас ни победителя, ни побежденного. С Максимом и Сарой счастье мое наконец будет полным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26