Перед моим отъездом ко мне зашел врач, посмотреть, как у меня дела и еще раз поговорить. Он сказал:
– Я полагаю, дома есть кто-нибудь, кто в ближайшие дни сможет о вас позаботиться.
Я задумалась и пришла к выводу, что среди моих знакомых были либо те, кого я даже не могла себе представить в подобной роли, либо те, от чьей заботы я сама предпочла бы отказаться.
Врач сказал:
– Может быть, ваша мама. Ваш друг или муж.
– Мама живет не здесь, – ответила я, а врач настойчиво продолжал:
– Ну вы же не в одиночку это устроили, кто-то еще принимал участие. И я хотел бы, чтобы сейчас рядом с вами кто-то был.
Меня приятно удивила его забота. На свете в то время заботы уже почти не осталось, может, она и существовала когда-нибудь раньше, но я этого уже не помню, и вдруг я обнаружила, что тронута до слез, но все-таки сказала, что прекрасно справлюсь сама, до сих пор мне это всегда удавалось. И даже легко. Врач склонил голову набок и сказал:
– Вам не следовало бы относиться к этому легко.
Я относилась к этому не так уж легко, но я должна была это сделать, потому что не могла допустить, чтобы некто, кто разделил меня надвое – на Альберту, для которой он, не спросив даже, нужно ли это ей, построил дом, и на Альниньо, которую боялся до такой степени, что страх его порождал ярость, злобу, ссоры из-за того, что было и чего не было, а также мигрень, – так вот, я не могла допустить, чтобы этот некто – пусть даже я любила его всю мою сознательную жизнь, невзирая на то, что он просто не мог выносить одну из моих половин, ту, которой всю жизнь нужно было совсем не то, что он считал правильным, – и изменить тут что-нибудь казалось невозможным, даже если бы я сама захотела, просто нереальным, и даже пытаться что-нибудь изменить значило в корне неверно оценивать ситуацию… И хотя о себе я с успехом могла позаботиться и сама, мне казалось, что на заботу о двоих меня одной уже не хватит.
Я так и сказала врачу, а теперь вот он хочет, чтобы кто-то обо мне позаботился. Слезы навернулись мне на глаза, и я сказала:
– Не беспокойтесь, я прекрасно справлюсь сама.
Врач дал мне свой домашний телефон и сказал, что можно звонить в любое время, днем и ночью, если что-нибудь будет не так, а потом добавил:
– Я имею в виду боль душевную.
Душа у меня разболелась поздно вечером. Это был теплый вечер в начале лета, когда светло допоздна. Перевод Валло продвигался очень медленно, и я часто работала по вечерам, иногда даже по ночам. Когда сумерки сгущались и появлялись первые звезды, я включала зеленую настольную лампу, и вот в такой вечер у меня разболелась душа. Мне показалось, что уже слишком поздно. Чтобы звонить врачу. К тому же все остальное было в порядке, и чем бы тут смог помочь врач. И потом, о своем решении я, разумеется, не сожалела. Мысль, которая верна изначально, неверной не станет и впоследствии. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что же конкретно не в порядке у меня с душой. Мне не хотелось выговориться, потому что сказать тут совершенно нечего. Но это была и не сентиментальность, и не отчаянье, от которого хочется выть, ничего подобного.
Я хотела, чтобы со мной был Надан. И больше ничего. Мне нужно было его присутствие. Не разговор, разговор сейчас был бы особенно труден, ведь еще недавно он поверг меня в ужас своими тремя детскими комнатами, а в таком вот случае перевод с одного способа восприятия действительности на другой особенно затруднен.
Но я подумала, что, если бы он вдруг сейчас просто оказался здесь, моей душе стало бы полегче; мы могли бы немного пройтись, была чудная летняя ночь, и хотя после этого моя печаль обо всем, что нам не удалось, обо мне, о жизни вообще, не прекратилась бы совсем, она перестала бы быть столь невыносимой, потому что его присутствие окрасило бы мою печаль в другой цвет. Примерно так я тогда думала.
И я решила: «Я его попрошу. Он заберет машину из подземного гаража и через двадцать минут будет здесь».
Просьбы в отношениях между мужчиной и женщиной – такая область, которую следует обходить как можно дальше, потому что это минное поле, и особенно много мин закопано там, где просьбы не слишком трудны. Самые легко исполнимые просьбы содержат самое большое количество динамита. Бывает так, что мужчина с легкостью может избороздить вдоль и поперек Альпы на своем велосипеде с двадцатью скоростями или дойти до Северного полюса, но когда женщина, которая его любит, просит позвонить ей в семь часов утра, такой звонок вдруг оказывается выше человеческих возможностей. Принимая во внимание легкость применения и поразительную эффективность описанного оружия, надо признать, что это одно из самых интересных средств борьбы, чье действие при частом использовании становится поистине убийственным, ибо сразу стирает противника с лица земли.
Я позвонила.
Самым ужасным в его ответе было вовсе не быстрое «нет». Хуже всего было пронизывающее ледяное равнодушие, которое в течение последующих двух-трех лет имело достаточно времени, чтобы приобрести осязаемость и убедить меня, что все происходившее между нами, действительно была война. Самая настоящая.
Внезапно я осознала, что понятия не имею, как принимают любовников.
Это была не только стилистическая проблема.
Ее невозможно было разрешить вопросом «Что ты думаешь о Брамсе?»
Подбежав в очередной раз к зеркалу, я заметила, что искусала все губы и обнаружила лишь отдаленное сходство с самой собой.
Я пришла к выводу, что жизнь близка к тому, чтобы вновь поперхнуться, концерт Мендельсона, казалось, продлится вечно, а я так никогда и не смогу избавиться от страха. Дрожа, я доползла до кровати и смотрела, как из-за мокрых от дождя тополей встает луна. Тонкий серпик. Он до странности криво висел над деревьями, будто его неудачно повесили.
На следующий день я по-прежнему не могла разобраться в многозначных отображениях топологических пространств, но все-таки как-то перевела этот текст и была полна надежд на вечер. Удивительно, о скольких разных вещах приходится думать – не считая мытья волос, – если вечером к тебе придет любовник. Нужно стереть пыль, купить цветы и поставить их в вазы, помыть окна, сменить постельное белье, заодно заметив, что белье с изысканными цветами на пастельном фоне не годится, потому что ты уже не юная девушка, а взрослая женщина, что на темно-синем сатиновом белье пятна от сырости, и их невозможно вывести, а значит, нужно покупать новое. Для форелей мне пришлось приобрести сковорду с тефлоновым покрытием – я опасалась, что к моим железным они пристанут, к тому же желе не получилось. Желе никогда не получается, даже если положить вдвое больше желатина, и я злилась сама на себя – это следовало предвидеть.
Но, может быть, еще сильнее злилась я потому, что вот ведь взрослый человек, а опять готова впустить в свою жизнь столь унизительную вещь, как любовь, отлично зная давным-давно, что из этого никогда ничего не получается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22