Болейте, болейте вместе со мною, болейте с моими героями заодно, и вы поправитесь, и задышите так, как еще никогда в жизни не дышали. То есть вольно и облегченно.
4
Утренние обширные туманы – вестники весны. А уже они настали и покрыли Диканьку, охристую, бурую, с темно-красными пятнами, влажную ветвями и голыми сучьями; с черепицей на крышах и шифером, с теплыми ватниками сельчан в огородах, с размокшей землей, освобожденную от долгих снегов и теперь вольно дышащую. Тишайшее безветрие и неосторожные шаги, отдающиеся, и теплое испарение под ногами. «Андрейка!» – окликали Андрея, – «Влезай скорее в машину, еще ты не окреп, нельзя тебе долго на свежем воздухе!» В то утро Андрея забирали из больницы. Тогда начиналась новая для него жизнь.
– Из разговора, завязавшегося тотчас после усаживания в машину:
– Э, – протянул Виктор Павлович, – то мы далеко заедем.
– Андрей, не захлопнул. Стукни еще раз. Нет. Виктор Павлович, помоги.
– Вы мне тут натрясете. Нужно к общежитию брать. Надя, с ручника сними.
– Попрошу, Виктор Павлович, – уверенно заявила тетя Надя, – не указывать.
– Выворачивай колеса.
– Пригнись-ка, Андрюша, невидно из-за тебя.
– Выворачивай! Здесь переходи на скорость. Куда ты погнала. Впереди, не видишь? Тут должна быть яма, у того столбика. Яма! Надя, как раз. Ты нарочно, что ли?
– Погодите, Виктор Павлович, сейчас, погодите, – успокаивала тетя Надя, – наберем скорость. Вот ровная дорога. Вообще-то я водить умею, только не люблю, а у Виктора Павловича дальтонизм, ему садится за руль воспрещается.
Из густого молока выхватывались чередой тополя и снова окунались в него. Едва обнаруживаясь, исчезали углы неведомых строений.
– Фары зажги.
– Виктор Павлович, без вас!
Вот выплыла великолепная триумфальная арка дорического ордера.
– Откуда она тут?
– Древние римляне козакам подарили. Нет, серьезно. Ты не знал?
Улыбался Андрей.
Редкий попутный транспорт встречался, а встречный и того реже.
– Ну, как? Хорошо еду? – довольно спросила тетя Надя, не отрывая глаз от дороги.
– Хорошо, хорошо…Внимательно только! Надя, что же ты не повернула здесь?
– То не наш поворот.
– Да смотри, вот выедем на Полтавскую трассу.
– Виктор Павлович, успокойтесь.
– Надя, а ну давай пускай меня.
– У вас, Виктор Павлович, прав нет.
– Надя!
– Погодите, Виктор Павлович, погодите, идем на обгон.
– Да куда! Гляди! Поворачивай!
– А он должен пропустить.
– Поворачивай, говорю!!
…
– Все, Надя. Теперь уже все.
А в ответ – молчание.
Поменялись местами.
– Я же говорил тебе, Надя, вот и не развернуться, – жаловался Виктор Павлович, – Что оно такое? Вот и трасса. Я же говорил тебе.
– Не бурчите, Виктор Павлович, – тетя Надя не унывала и подмигивала Андрею. – А ну, Виктор Павлович, стоп! Стоп! Это, сдается мне, Мовчуны. Останавливай, Витя. – Она опустила стекло и звонко выкрикнула проходящим обочиной дороги, – А ну стой, раз, два!
– Надя!
– Здоровенькi були! Из Полтавы?
– Не то. Огород смотрели.
– А мы-то на свой еще и не заглядывали. Ты с Василем? Здравствуй, Василек! Ну как дела?
– Здрасьте. Нормально.
– Нормально. Дела должны быть хорошо, всегда хорошо. А куда Федю дели?
– Надя, уже сажай их или едем, – протянул Виктор Павлович.
– Не бурчите, Виктор Павлович. Влезайте-ка в машину, подвезем вас, да племянника мне не подавите на заднем сиденье.
– Рассказывал Федор Мовчун, приятель и добрый знакомый тети Нади:
– В тот вечер я собирал вещи, чтобы отправляться в дорогу. А уезжали мы с ребятами в Москву на заработки. С Витей, с Сашком и многими другими. У нас уже и маршрут был установлен, и порядок, мы не в первый раз ехали. Мы мастера по облицовке, штукатурщики, плитку класть, полы ровнять, мы на все руки мастера. Олеся мне помогала в тот вечер, но уговаривала не ехать, а лучше переждать. А как же не ехать? Где тогда деньги на жизнь брать? Нет, мы условились, мы договорились с ребятами, билеты купили, надо было ехать. Василек, мой сын, тоже мне помогал. Олеся тогда рассказывала, как и что, как день прошел, что было. Да, сказала, что с огорода их подвезла Надя, племянник еще с ними был. Это тот, который еще не доучился. Я сам его не знаю и не видел никогда, вот внимания и не обратил.
Вечером, когда все попрятались в свои дома, когда зажглись по Диканьке тысячи окон, поволе, бесшумно и разошлись туманы. Стало быстро темнеть, и задышали глубже украинские поля – широчайшие равнины, безбоязненно стелящиеся на просторе. Они перетекают друг в друга многоцветными полосами, они сбегают в яры и балки, где присмирели рощи и одинокие дубы. Опустели поля, словно громадные домашние комнаты. Ветер один прогуливается по ним; поднялся, теплый, душный, откуда-то с юга он возник.
– Из метеосводки:
Как передает гидрометеоцентр Украины, в ближайшие сутки в центральных областях ожидается по-прежнему неустойчивая погода, обусловленная влиянием циклона. Облачно, без прояснений, кратковременные дожди. Внимание автомобилистов: возможны туманы. Температура в ночные часы плюс 2, плюс 4; днем до плюс 10.
5-е письмо.
Здравствуй, друг мой!
Я предощущаю: весна подходит по ночам. Этот край не многолюден и позволяет расслышать едва уловимое. Стремления во мне горячие поостыли, и не могу поверить, что еще недавно терзался чем-то. Я совершенно счастлив здесь. Часто выбираюсь из дому, помогаю справляться с хозяйством, но больше гуляю и все по неизвестным тропам. Поля перемежаются посадками, и каждый поворот готовит новое. Разбуженные запахи окружают. А в одном месте видел: змеи переплелись кольцами, блестя обновленной яркой чешуей. Возвращаюсь и не перестаю удивляться. У тети Нади хата велика и красива: сложена из красного кирпича, местами с белыми вставками, по углам узоры с цветами; два этажа под шиферной крышей, только уж окна больно малы. «То не хата», – объяснит тебе тетя Надя, – «То наш сарай. И там не хата, там кроли. А хата позади всего». Если это сарай, какова же хата! В сарае и гараж устроен, там много всякой всячины: и по слесарному делу, и по столярному; яма посреди прокопана, чтобы обследовать автомобиль, там и лампочка имеется в патроне. В боковых отделениях сарая содержатся разные обитатели. Все продумано и воплощено: в одном – куры, красно-огненные, рябые, черные, белоснежные и с синим отливом в оперенье, – расселись на жердях, подозрительны ко всякому входящему. В следующем – индюки, уже не молодые, выкормлены и взращены в дальних областях, а сюда перевезены недавно; среди них есть матерый с добрую свинью весом. Дальше – утки шумят, их уж совсем немного, десятка четыре, все помечены зеленой краской, чтобы не затесаться к чужим в большом пруде. Отдельно в гусятнике – гуси, прекраснейшие птицы; ждут, не дождутся зеленых лугов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17