— То, что вы рассказываете, кажется очень верным. Это производит впечатление! Но это только теория.
— Теория?.. Может быть. Знаете, я полтора года работал в детском приюте. Одна моя знакомая родила ребенка и ушла в отпуск, чтобы ухаживать за своим грудничком. А воспитателя на ее место не нашлось. И она попросила меня ее заменить. Я не хотел — какой из меня воспитатель? Думал, пойду, поработаю сколько-нибудь, а там уж все поймут, что я никуда не гожусь, и меня заменят. Пришел, начал работать и не смог уйти.
Это был самый обычный приют на тридцать пять ребят. Но всегда было больше — сорок, а то и пятьдесят. Кто-то сбежал от родителей, кого-то забрали от родителей. Были и настоящие сироты, но все больше при живых родителях. Странно, конечно, но так. Ребята находились у нас временно — пока их родителей разыскивали, или до решения суда — лишение родительских прав, опека. Многие просто ждали у нас распределения в детский дом. В детдома очередь.
Я дежурил — по вечерам, по ночам. И в тот раз было мое обычное дежурство. Вечер уже, поздно. Со мной только санитарка, она же — и уборщица, и буфетчица, и помощник воспитателя. Привозят четверых детей. Соседи вызвали наряд милиции к алкоголикам, на пьяный дебош. Милиционеры застали драку — женщина с ножевым ранением, мужчина тоже с какой-то травмой. Ну, вызвали «Скорую», все оформили. Уходят, и вдруг слышат какой-то шум из кладовки. Отодвинули щеколду, открыли дверь… И заплакали. Мужики заплакали.
В этой конуре жило четверо ребятишек. Самой маленькой — годик, около того. А старшему — десять. В синяках все, грязные, голодные. Родители держали их как зверей. Хуже… Их даже не выпускали на улицу. Кажется, только старший знал, что такое «улица». Его еще выводили. Остальных — нет. Их миром была эта маленькая, грязная кладовка. Они боялись людей, почти не знали человеческой речи, общались друг с другом на каком-то странном наречии.
Я помню их первую ночь в приюте. Мы оставили у себя старших, младшую девочку сразу же отправили в больницу. Начали кормить — они накинулись на еду, словно ее сейчас отберут. Санитарка в своей жизни многое повидала. Казалось, ко всему привыкла. Но тут на нее как ступор нашел. Она сидела и плакала. И тихо только причитала:
«Совсем звереныши. Совсем… Как же так можно?! Как?»
Потом мытье — дезинфекция. Обязательная процедура. Старший терпел, глядел на меня исподлобья злыми серыми глазами. Двое младших кусались. По-настоящему, до крови. Им было страшно. Думали, может, что я их утоплю? Не знаю. Сколько уже лет прошло, а сейчас вспоминаю, и дрожь в руках. И вот голос дрожит.
Мы разместили их в отдельной комнате. У младшего началась истерика — он кричал, не давался в руки, метался по комнате. Ничего человеческого. Ему четыре года, а он на ногах еще почти не стоял, только на четвереньках. Я запеленал мальчика в тонкое одеяло и долго укачивал. Они уснули только к утру. Я смотрел на них, забившихся в угол, и думал — каким даром наделил их Господь? Какое дал им предназначение? На что надеялся? Чего ждал? Как они могут его выполнить?
Я физически чувствовал, как порвалась в них нить человеческого. В моем сознании рождались образы их родителей. Я видел их такими же — маленькими, нелюбимыми, брошенными, несчастными детьми. Я видел родителей этих родителей, и дальше, дальше назад, в историю. Но я не видел будущего. Сколько я ни силился, сколько ни пытался, я не мог представить их будущее. Каким оно будет у этих малышей? А у их детей? Тысячи «маленьких ошибок» привели к такому результату — человеческие дети потеряли человеческий облик.
Вы скажете — частный случай, случается всякое. Но кем бы мог стать этот мальчик, сложись его жизнь иначе? А его братья? А сестра? Он мог оказаться великим ученым или политиком, изменить направление развития своей страны, человечества. Или может быть, он стал бы простым врачом, спас чью-то жизнь. А у того человека, которого он спас, родилась бы дочь — гениальный композитор. И она бы сочинила музыку, которая пробудила бы в людях Свет. Все это могло быть, но так и не произошло.
Да, вы можете сказать, что все это только теория, что все неизвестно, что может быть, так и задумано. Но я не верю, что кто-то мог такое задумать. Превратить детей в диких животных… Я просто не верю в это. А если этого не могло быть в «плане», значит, это привнесли мы. Все по чуть-чуть, каждый — самую малость. Кто-то что-то кому-то сказал, кто-то что-то кому-то сделал. Кто-то был жесток, кто-то груб, кто-то ленив, кто-то надменен, кто-то озлоблен. Одно к другому, одно за другое. И вот эти родители, и вот эти дети. Понимаете? Это не их выбор, мы с вами — все вместе — это сделали.
И теперь вы меня спрашиваете — влияет ли отдельный человек на судьбу мира? И я говорю — да. Но судьба мира — это не только войны, не только революции, реформы, перестройка. Судьба мира — вот она, здесь, в этих детях. Понимаете — это возможный исход. Так может закончить и наш мир. Все может этим кончиться, если мы не одумаемся, не изменимся, не встанем на сторону Света. Понимаете? Мы, каждый. Я путано говорю? Да? Вы молчите?..
— Просто не знаю, что сказать. Я потрясен. Потрясен вашим рассказом.
— Мы должны научиться видеть большое в малом и малое в большом. Если научимся, то спасемся. Если нет, то… не научимся.

Я слушал Анхеля де Куатьэ как завороженный. То, что он рассказывал, и то, как он рассказывал — о смысле жизни, о нашей роли во Вселенной, о значении наших поступков, мыслей и чувств, — удивляло, потрясало и вдохновляло одновременно.
И снова то же странное ощущение, как и когда читаешь его книги, — кажется, будто обо всем этом ты и сам уже когда-то думал. Что все это ты и сам когда-то чувствовал. Но правда в том, что понимать, осознавать это ты начинаешь только сейчас — или читая книги Анхеля, или общаясь с ним лично, лицом к лицу. Быть может, в этом и заключен его талант?
Говорить нам то, что мы и сами знаем, только не знаем, что мы это знаем.
Но мы ведь знаем… И только поэтому узнаем.

— Вы обмолвились несколько раз… Вы сказали — «слабость».
— Да, слабость души.
— Расскажете подробнее?
— Нет. Четвертый Всадник расскажет.
— Это четвертый «грех»?
— Мы все это скоро узнаем. По крайней мере, я очень на это надеюсь.
— Хорошо. Но раз уж мы об этом заговорили… Я снова думаю о Всадниках. Почему людям все-таки следует заглянуть во Тьму? Почему недостаточно думать просто о Добре, о Свете, чтобы Добро и Свет победили? Или все-таки достаточно?..
— Недостаточно.
— Но ведь у вас в книге «Учитель танцев» очень четко написано: счастье и страдание находятся на двух разных полюсах, к ним ведут две разные дороги. Каждый человек сам выбирает дорогу, по которой ему идти. И если выбрать дорогу к счастью…
— Вы сейчас все спутали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22