Ты всматриваешься в их лица, клюешь их каменные глаза, рты, носы, оставляешь на них свои испражнения.
А может, ты боишься даже памятников? Боишься, что они вдруг оживут и задвигаются? Боишься, что закидают тебя камнями?
А может, это заснувшие люди превращаются в камень? А камни? Не превратятся ли они обратно в людей?
На крышах построенных людьми домов вьют свои гнезда орлы, соколы, ястребы. На этажах пониже гнездятся аисты, пеликаны, журавли. Совы предпочитают устраиваться в башнях, в лишенных окон бетонных бункерах. Когда ты пролетаешь мимо, клекочущие журавли запрокидывают головы, шипят, бьют крыльями, стараясь отогнать тебя подальше.
Еще ниже бродят волки, они охотятся на мелкую живность, которая прячется в подъездах, арках, подвалах, подземельях, в зарослях заполонившей все кругом невысокой растительности, в кустах, виноградниках, в траве.
Повсюду видны следы, знаки, постройки, оставленные теми далекими, неизвестными созданиями, которые жили здесь до тебя.
Я лечу за Сарторисом, не забывая при этом внимательно смотреть по сторонам, ведь, занятый своими поисками, он может вовремя не заметить приближающейся опасности. Непонятно, чем это он так озадачен. Почему кружит над городом и все что-то высматривает, выискивает? Да знает ли он сам, чего ищет?
Лисы, волки, куницы, еноты, рыси, барсуки, собаки, кошки, выдры, змеи, ястребы, коршуны, соколы подкарауливают, поджидают, следят за каждым движением сорочьей стаи.
– Сарторис! – обеспокоенно кричу я. – Взгляни-ка вон туда...
Волки бьются за самку. На покрытом бетоном, стеклом и асфальтом холме разлеглась волчья стая. Волки наблюдают за дерущимися самцами, смотрят на вытаращенные, налитые кровью глаза, на обнажившиеся в оскале белые зубы, на напрягшиеся, изготовившиеся к прыжку спины. Волки кружат по площади, ждут удобного момента, чтобы нанести последний, смертельный удар. Рычание, тявканье, скулеж, вой, фырканье...
Ты пролетаешь над занятым волками пространством, не ожидая развязки этого боя, не дожидаясь крови из глубоких ран, которую ты любишь пить или, уже загустевшую, собирать клювом с поверхности камней. Волки аж дрожат от ненависти... Волчица свысока, гордо подняв голову, смотрит на бьющихся за нее соперников. И вдруг волки отскакивают друг от друга, поджимают хвосты и удирают с поля боя, как будто внезапно придя в ужас от собственной ненависти.
Сарторис делает круг над окружающими холм улицами и возвращается на покинутую волками площадь.
Но волчица осталась... Под ее брюхом тянутся к соскам две фигурки.
Ты садишься на ветку чахлого, пожелтевшего кедра, внимательно приглядываешься к волчице и к маленьким человечкам рядом с ней.
– Это они! – Я вытягиваю голову к волчице и громко, протяжно верещу, кричу, зову: – Проснитесь! Просыпайтесь! Я уже знаю! Я знаю! Я все поняла!
Он приближается к ним осторожно, зигзагами – так, чтобы в любую минуту быть готовым к бегству. Волчица ждет, ждут застывшие под ее брюхом фигурки.
И что ты знаешь, Сарторис? Что ты узнал о зверях, живших на этих холмах до нас? О чем рассказала тебе неподвижно застывшая волчица с набухшими от молока сосками?
Сарторис приближается к постаменту и хватает волчицу сзади за кончик низко опущенного хвоста. Металл. Волчица сделана из холодного коричневатого металла.
Сарторис вскакивает ей на спину, дергает за торчащие уши, царапает бронзу когтями, тычет клювом в глаза, фыркает и сопит от удивления.
Он ничего не может понять и нетерпеливо спрыгивает вниз, под брюхо волчицы. Тянущиеся к соскам фигурки тоже отлиты из металла. Сарторис исследует каждую деталь, каждый палец, ступню, колено, локоть, ладонь. Он пытается дотянуться до лиц этих щенят, которые с таким вожделением глядят на полные молока соски. Сорочья стая опустилась вниз вслед за Сарторисом. Они тоже клюют, щиплют, стучат, бьют, но на металле не остается ни единой царапины.
Сарторис скачет вокруг бронзовой волчицы и ее человеческих детенышей. Он шуршит крыльями, крутит хвостом, вертит головой, потом снова вскакивает на спину волчицы и сообщает всем:
– Я знаю! Я знаю!
Громкий крик Сарториса разносится далеко вокруг.
Я понимаю, что ты хочешь сказать, Сарторис. Я все поняла, когда увидела эту чудную бронзовую волчицу и маленьких человечков под ее брюхом. Это волчицы рожают людей, кормят своим молоком, растят, воспитывают. Маленькие волчата под брюхом у матерей иногда превращаются в маленьких людей. Поэтому волков нужно избегать, их нужно бояться и обходить стороной.
А не случится ли так, что волчицы снова станут рожать людей? Не возродят ли они человеческий род?
Настороженные уши прислушиваются. Застывшие глаза замечают все вокруг. Из раскрытой металлической пасти торчат покрытые зеленым налетом клыки. Под кожей вырисовываются мышцы и ребра. Волчица готова защищать своих маленьких человеческих детенышей.
Сарторис удивленно вертит головой, думая о своем открытии. Если это волки произвели на свет людей, то, значит, люди, как и волки, тоже г1ожирали все живое, все, что попадалось у них на пути. Они жаждали мяса и крови, а когда не могли найти никакой другой пищи, начали загрызать друг друга и конце концов сожрали всех, так что никого больше не осталось.
Поэтому везде и валяется столько костей.
– Я знаю! Я понял! – Голос Сарториса звучит зловеще, мрачно. – Надо остерегаться волков! Бойтесь волчиц и волчат!
Сороки разбежались, разлетелись. Лишь мы с Сарторисом летаем, прыгаем, кружим рядом с бронзовой волчицей и ее выводком – никак не можем поверить, что все это правда.
Рея
Я хорошо помню торчащие из тощей спины кости, угловатую подвижную голову с синими ушными отверстиями, быстрые глаза и слишком большой клюв – крупнее, чем у всех остальных птенцов. Она быстро подрастала... Раньше всех покрылась пухом и перышками. Непослушная, вредная, задиристая, она вылетала из гнезда, невзирая на все предостережения и удары. Смерть других сорок не пугала ее – наоборот, придавала ей еще больше наглости, упрямства, нахальства, драчливости.
Я помню, как она с криком набрасывалась на старого тощего канюка, который ощипывал пух с только что пойманной перепелки.
Рея подлетала к нему, дергала за выступавшие из хвоста длинные перья и удирала, прячась в молодой дубовой поросли. Вот это смелость – приставать к злейшему врагу сорок!
Разъяренный хищник схватил в когти уже почти мертвую перепелку и перебрался в более спокойное место.
Рея выросла, стала самостоятельной и улетела, но недалеко.
Она спала в расположенном неподалеку дупле, откуда ей удалось изгнать семейство рыжих белок.
Каждое утро она будила нас пискливыми, нахальными криками, от которых вздрагивали даже листья на деревьях. Заставить ее замолчать не могли ни отвращение и враждебность окружающих, ни злобно нацеленные в ее сторону клювы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
А может, ты боишься даже памятников? Боишься, что они вдруг оживут и задвигаются? Боишься, что закидают тебя камнями?
А может, это заснувшие люди превращаются в камень? А камни? Не превратятся ли они обратно в людей?
На крышах построенных людьми домов вьют свои гнезда орлы, соколы, ястребы. На этажах пониже гнездятся аисты, пеликаны, журавли. Совы предпочитают устраиваться в башнях, в лишенных окон бетонных бункерах. Когда ты пролетаешь мимо, клекочущие журавли запрокидывают головы, шипят, бьют крыльями, стараясь отогнать тебя подальше.
Еще ниже бродят волки, они охотятся на мелкую живность, которая прячется в подъездах, арках, подвалах, подземельях, в зарослях заполонившей все кругом невысокой растительности, в кустах, виноградниках, в траве.
Повсюду видны следы, знаки, постройки, оставленные теми далекими, неизвестными созданиями, которые жили здесь до тебя.
Я лечу за Сарторисом, не забывая при этом внимательно смотреть по сторонам, ведь, занятый своими поисками, он может вовремя не заметить приближающейся опасности. Непонятно, чем это он так озадачен. Почему кружит над городом и все что-то высматривает, выискивает? Да знает ли он сам, чего ищет?
Лисы, волки, куницы, еноты, рыси, барсуки, собаки, кошки, выдры, змеи, ястребы, коршуны, соколы подкарауливают, поджидают, следят за каждым движением сорочьей стаи.
– Сарторис! – обеспокоенно кричу я. – Взгляни-ка вон туда...
Волки бьются за самку. На покрытом бетоном, стеклом и асфальтом холме разлеглась волчья стая. Волки наблюдают за дерущимися самцами, смотрят на вытаращенные, налитые кровью глаза, на обнажившиеся в оскале белые зубы, на напрягшиеся, изготовившиеся к прыжку спины. Волки кружат по площади, ждут удобного момента, чтобы нанести последний, смертельный удар. Рычание, тявканье, скулеж, вой, фырканье...
Ты пролетаешь над занятым волками пространством, не ожидая развязки этого боя, не дожидаясь крови из глубоких ран, которую ты любишь пить или, уже загустевшую, собирать клювом с поверхности камней. Волки аж дрожат от ненависти... Волчица свысока, гордо подняв голову, смотрит на бьющихся за нее соперников. И вдруг волки отскакивают друг от друга, поджимают хвосты и удирают с поля боя, как будто внезапно придя в ужас от собственной ненависти.
Сарторис делает круг над окружающими холм улицами и возвращается на покинутую волками площадь.
Но волчица осталась... Под ее брюхом тянутся к соскам две фигурки.
Ты садишься на ветку чахлого, пожелтевшего кедра, внимательно приглядываешься к волчице и к маленьким человечкам рядом с ней.
– Это они! – Я вытягиваю голову к волчице и громко, протяжно верещу, кричу, зову: – Проснитесь! Просыпайтесь! Я уже знаю! Я знаю! Я все поняла!
Он приближается к ним осторожно, зигзагами – так, чтобы в любую минуту быть готовым к бегству. Волчица ждет, ждут застывшие под ее брюхом фигурки.
И что ты знаешь, Сарторис? Что ты узнал о зверях, живших на этих холмах до нас? О чем рассказала тебе неподвижно застывшая волчица с набухшими от молока сосками?
Сарторис приближается к постаменту и хватает волчицу сзади за кончик низко опущенного хвоста. Металл. Волчица сделана из холодного коричневатого металла.
Сарторис вскакивает ей на спину, дергает за торчащие уши, царапает бронзу когтями, тычет клювом в глаза, фыркает и сопит от удивления.
Он ничего не может понять и нетерпеливо спрыгивает вниз, под брюхо волчицы. Тянущиеся к соскам фигурки тоже отлиты из металла. Сарторис исследует каждую деталь, каждый палец, ступню, колено, локоть, ладонь. Он пытается дотянуться до лиц этих щенят, которые с таким вожделением глядят на полные молока соски. Сорочья стая опустилась вниз вслед за Сарторисом. Они тоже клюют, щиплют, стучат, бьют, но на металле не остается ни единой царапины.
Сарторис скачет вокруг бронзовой волчицы и ее человеческих детенышей. Он шуршит крыльями, крутит хвостом, вертит головой, потом снова вскакивает на спину волчицы и сообщает всем:
– Я знаю! Я знаю!
Громкий крик Сарториса разносится далеко вокруг.
Я понимаю, что ты хочешь сказать, Сарторис. Я все поняла, когда увидела эту чудную бронзовую волчицу и маленьких человечков под ее брюхом. Это волчицы рожают людей, кормят своим молоком, растят, воспитывают. Маленькие волчата под брюхом у матерей иногда превращаются в маленьких людей. Поэтому волков нужно избегать, их нужно бояться и обходить стороной.
А не случится ли так, что волчицы снова станут рожать людей? Не возродят ли они человеческий род?
Настороженные уши прислушиваются. Застывшие глаза замечают все вокруг. Из раскрытой металлической пасти торчат покрытые зеленым налетом клыки. Под кожей вырисовываются мышцы и ребра. Волчица готова защищать своих маленьких человеческих детенышей.
Сарторис удивленно вертит головой, думая о своем открытии. Если это волки произвели на свет людей, то, значит, люди, как и волки, тоже г1ожирали все живое, все, что попадалось у них на пути. Они жаждали мяса и крови, а когда не могли найти никакой другой пищи, начали загрызать друг друга и конце концов сожрали всех, так что никого больше не осталось.
Поэтому везде и валяется столько костей.
– Я знаю! Я понял! – Голос Сарториса звучит зловеще, мрачно. – Надо остерегаться волков! Бойтесь волчиц и волчат!
Сороки разбежались, разлетелись. Лишь мы с Сарторисом летаем, прыгаем, кружим рядом с бронзовой волчицей и ее выводком – никак не можем поверить, что все это правда.
Рея
Я хорошо помню торчащие из тощей спины кости, угловатую подвижную голову с синими ушными отверстиями, быстрые глаза и слишком большой клюв – крупнее, чем у всех остальных птенцов. Она быстро подрастала... Раньше всех покрылась пухом и перышками. Непослушная, вредная, задиристая, она вылетала из гнезда, невзирая на все предостережения и удары. Смерть других сорок не пугала ее – наоборот, придавала ей еще больше наглости, упрямства, нахальства, драчливости.
Я помню, как она с криком набрасывалась на старого тощего канюка, который ощипывал пух с только что пойманной перепелки.
Рея подлетала к нему, дергала за выступавшие из хвоста длинные перья и удирала, прячась в молодой дубовой поросли. Вот это смелость – приставать к злейшему врагу сорок!
Разъяренный хищник схватил в когти уже почти мертвую перепелку и перебрался в более спокойное место.
Рея выросла, стала самостоятельной и улетела, но недалеко.
Она спала в расположенном неподалеку дупле, откуда ей удалось изгнать семейство рыжих белок.
Каждое утро она будила нас пискливыми, нахальными криками, от которых вздрагивали даже листья на деревьях. Заставить ее замолчать не могли ни отвращение и враждебность окружающих, ни злобно нацеленные в ее сторону клювы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77