Различие это следовало бы соблюдать, однако никто этого не делает, потому что пресловутые хотят поживиться славой, а прославленные совсем непрочь побыть и пресловутыми.
Одни - многопоминаемые; другие - многочтимые. И по сути это...
Сохранить же это...
То, что в наши дни эти вещи путают, что прославленные хотят быть пресловутыми, а пресловутые - прославлены, сопряжено с утратой понятия культуры. С этой же утратой сопряжено как поклонение мерзавцам, так и невероятные цифры тиражей и т. п.
При демократии прославленные хотели быть и пресловутыми, а пресловутые были прославлены.
Сейчас второе сохранилось, а прославленных просто не осталось.
Слава. Есть два в корне различных вида знаменитых людей: те, кого все знают, и те, кого все должны бы знать. Слава одних вытекает из естественных склонностей, слава других - из требований культуры. Одну славу разливают, как пиво в трактире, вторую выдают, как по рецепту в аптеке. Идеал, когда обе сольются в одну, лежит в бесконечности. А посему, чтобы и природе угодить, и от культуры взять что-то поучительное, завели обыкновение публично писать о знаменитостях второго вида так, как если бы они и вправду были людьми прославленными. Весьма любезная и эффективная метода. Однако зачастую она напоминает о тех несколько неловких оборотах речи, что приняты в обществе, когда надобно представить такую вот безвестную знаменитость: "Надеюсь, мне не надо рассказывать Вам, кто такой господин X." - примерно так они звучат, являя собой вернейшую примету, что тот, к кому так обратились, о незнакомце понятия не имеет. В обществе, однако, хотя бы задним числом и по секрету, все же сообщают, кто таков незнакомец в действительности; на пути к публичной славе обычно даже это забывают сделать.
Примечательно. Году этак в 1900 тиражи маленькие. После 1919 уже большие. Казалось бы, прогресс. Литература понадобилась коммерсанту, потом ВПК, и наконец вообще государству. Вполне последовательное развитие. Ироническая контр-параллель: кино поначалу было штукой сугубо индустриальной, но позднее стало "искусством".
Вечностный характер произведений литературы. Есть ли таковой, какой-то особый, который можно было бы более или менее без погрешностей выявить, отвлекаясь от сверхвысокой художественной ценности? Относительная простота изложения при сильной образности и т. п. могла бы способствовать длительному благоприятствованию. (Но самое главное - на старте.)
Бундескулътуррат. Новое понятие - бундескультура. Связано с культур-политикой.
Чтение. Многие люди имеют склонность обесценивать то, что им недостижимо (лиса - виноград - зелен!), в задатках эту склонность, пожалуй, имеют все. Сгинувшие в безвестность книги, или даже хотя бы просто отдаленные во времени, те, что он не увидит в домах своих друзей, для человека молодого мало- и труднодоступны. Начни их ему расхваливать - и он первым делом почувствует к ним неприязнь! (Почему книги, впавшие в забвение, там и остаются.)
Неизвестность и ожидание. Самые трепетные состояния. Как правило, мы заранее знаем, о чем тот или иной роман, а как, должно быть, это было прекрасно, когда "Анна Каренина" публиковалась в журнале: что там будет дальше? чем кончится? В этом художественном средстве что-то есть. И как оно нынче индустриализировалось в голое любопытство, на манер Уоллеса и Конан Доила. В истинно культурном государстве таких людей объявляли бы вне закона.
Многократно прочитанное. Как объяснить тот феномен, что "Ярмарка тщеславия" понравилась мне дважды, а в третий раз - и это при том, что я ее начисто позабыл - я не смог ее читать? Что я без всякого интереса принялся за Лихтенберга, а две недели спустя буквально проглотил? Что тут играют роль разные личные состояния - это понятно; но что есть объективного, в самой книге?
Вместе с: очень ловкая форма критики - меня это захватило и т. п.
Вождизм. Исходя из посягательств политики на словесность и установив автономию последней: тем не менее - как распознавать вождя в сфере литературы? В политике его легитимация - это его власть, но не в литературе же. Он выражением своего времени - и то уже перестал быть; эту свою поэтическую ипостась он давно уже преодолел.
Нет ли у Канта параллельного места по части политики?
Лерке. А что, если сей поэт глубоко немузыкален? Потому как музыку он воспринимает так же, как я.
Публика. Распознавать действительно значительное - еще не значит уметь отличить его от другого, см. комбинации по принципу "Штесль - я" и проч.
Без государства. Не живем ли мы - напр. Бляй в Испании - в странах, о законах которых мы напрочь ничего не знаем, то есть каждый как бы в своем государстве? Для отдельного человека достаточно соблюдать некую всеобщую европейскую мораль, чтобы не вступать в конфликты.
Джойс
В разрезе: спиритуалистический натурализм. - Шаг, который еще в 1900 назрел. У него даже пунктуация натуралистическая.
Сюда же относятся и "неприличности". Привлекательно: как живет человек "в среднем"? В сравнении с ним я исповедую поистине героическую концепцию искусства.
Вопрос: как происходит мышление? Его сокращения - суть краткие формулы языково ортодоксальных формулировок. Они копируют длящийся годами языковый процесс. Не мыслительный процесс.
Другой отличительный признак Джойса и всего этого направления развития: распадение. Он уступает сегодняшнему состоянию распада и воспроизводит его путем своеобразного свободного ассоциирования. В этом есть нечто поэтическое - или только видимость поэтического; нечто, чему нельзя обучиться, первобытная песнь на новый лад.
Тетушка Унсет рассказывает
Поскольку сексуальное просвещение затрагивает нынче даже детей, в наши дни, понятное дело, изменились и тетушки. Они могут позволить себе пить пиво, ругнуться, прибить мужчину, не побояться крепкого словца в делах, касающихся телесного низа, и при этом оставаться милыми добрыми тетушками, способными рассказывать свои истории часами, покуда за окошком становится все темней и темней.
Одна такая тетушка - особа невероятного, поистине нобелевского размаха и темперамента - дарована миру в лице Сигрид Унсет.
Эта женщина, появлению которой предшествовала молва, что ничего похожего - ни среди мужчин, ни среди женщин - просто на свете нет, и вправду рассказывает удивительно. В томах ее романа "Дочь Кристин Лавран" есть добрая... фрагментов и мест, которые поистине не знают себе равных и повествуют о рождении, смерти, гневе, нежности, опьянении, насилии, верности, предательстве, любви к женщине, мужчине, матери, отцу, ребенку, родне, к зверю и Богу - и повествуют так, что поневоле начинаешь взирать с некоторым почтительным страхом на человека, у которого все это живет буквально на кончике языка и с такой кажущейся легкостью соскакивает, сохраняя уже в самый миг произнесения интенсивную законченность совершенства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17