— Тогда давай полетим в Мекку с тобой, немедленно, — уговаривал отец. — Зачем идти, если ты можешь добраться туда аэробусом?
Но Мишала была непреклонна.
— Ты должен уйти, — сказала она отцу. — Только верный может заставить это случиться. Мамочка позаботится обо мне.
Господин Курейши на лимузине беспомощно присоединился к Мирзе Саиду в тылу процессии, постоянно посылая одного из двух служащих, сопровождающих его на мотоциклах, узнать у Мишалы, не нужно ли ей еды, медикаментов, тумс-ап-колы, чего-нибудь вообще. Мишала отвергала все его предложения, и спустя три дня — потому что банковское дело есть банковское дело — мистер Курейши отбыл в город, оставляя позади одного из своих мотоциклетных чапраси обслуживать женщин.
— Распоряжайтесь им, как пожелаете, — сказал он. — Не будьте глупы. Делайте это так же легко, как вы умеете.
Через день после отъезда господина Курейши чапраси Гул Мухаммед бросил мотоцикл и присоединился к пешим паломникам, повязав платок вокруг головы в знак преданности. Аиша не сказала ничто, но, увидев, что скутервалла присоединился к шествию, она задиристо усмехнулась, напомнив Мирзе Саиду, что была, в конце концов, не только фигурой из грез, но и молодой девушкой из-плоти-и-крови.
Госпожа Курейши начала жаловаться. Краткий контакт с прежней жизнью нарушил ее решительность, и теперь, когда было слишком поздно, она принялась постоянно размышлять о вечеринках и мягких подушках и стаканах охлажденного свежего лайма с содой. Внезапно ей показалось совершенно безрассудным, что персона ее происхождения решила ходить босиком, словно простой подметальщик. Она появилась перед Мирзой Саидом с заискивающим выражением на лице.
— Саид, сынок, ты совсем ненавидишь меня? — подлизывалась она, размещая свои пышные формы прямо перед ним в жалкой пародии на кокетство.
Саид был потрясен ее гримасой.
— Конечно, нет, — сумел промолвить он.
— Но это так, ты ненавидишь меня, и мои дела безнадежны, — заигрывала она.
— Аммиджи, — сглотнул Саид, — что Вы несете?
— Но ведь я всегда говорила с Вами грубо.
— Пожалуйста, забудем об этом, — произнес Саид, смущенный ее поведением, но она не прекращала.
— Вы должны знать: это потому, что я люблю ее, глупую; не так ли? Любовь, похожая на сон, — добавила госпожа Курейши, — счастливой сделала мой дом.
— Все кружится, все кружится вокруг самой любви, — согласился Мирза Саид, пытаясь проникнуться духом беседы.
— Крепче стали и оков, сильнее клятв и выше слов, — подтвердила госпожа Курейши. — Она оказалась сильнее моего гнева. Теперь я должна доказать Вам это, поехав с Вами на Вашем моторе.
Мирза Саид поклонился.
— Он Ваш, Аммиджи.
— Тогда не попросите ли Вы, чтобы эти два деревенских джентльмена сели впереди рядом с Вами? Леди должны быть защищены, не так ли?
— Так, — ответил он.
* * *
История деревни, направляющейся к морю, разнеслась по всей стране, и на девятую неделю паломников начали донимать журналисты, местные политиканы в поиске голосов, бизнесмены, готовые поддержать марш, если только ятрис согласятся носить «сэндвичи» с рекламой всевозможных товаров и услуг, иностранные туристы, жаждущие тайн Востока, ностальгирующие гандианцы и того рода стервятники в человеческом обличии, что ходят на автогонки поглазеть на аварии. Видя хозяйку хамелеоновых бабочек и способ, которым они облачают девочку Аишу и обеспечивают ее единственной твердой пищей, эти визитеры были поражены и отступались с сумбуром в голове, то бишь с такой дырой в привычной картине мира, которую было совершенно невозможно залатать. Фотографии Аиши появлялись во всех газетах, и паломники даже приняли рекламные щиты, на которых красавицы-лепидоптеры были изображены втрое больше настоящего размера под слоганами Наши ткани столь же тонки, как крылышко бабочки , или что-нибудь в этом духе. Затем более тревожные новости добрались до них. Некоторые экстремистские религиозные группировки выпустили заявления, осуждающие «Хадж Аиши» как попытку «похитить» народное внимание и «подхлестнуть коммуналистические настроения». Стали распространяться листовки (Мишала подобрала их на дороге), в которых сообщалось, что «Падьятра, или пешее паломничество, есть древняя, доисламская традиция национальной культуры — не импортированная собственность иммигрантов-Моголов». А также: «Присвоение этой традиции так называемой Аишей Бибиджи — вопиющее и преднамеренное распаление и без того непростой ситуации».
— Неприятностей не будет, — заверила кахин, нарушая тишину.
* * *
Джибрилу снится пригород:
По мере того, как Хадж Аиши приближался к Сарангу — самому дальнему пригороду великого мегаполиса на Аравийском море, к которому вела невероятная девушка, — визиты журналистов, политиков и полицейских все учащались. Сперва полиция угрожала разогнать марш насильственно; однако политические деятели уведомили, что это будет слишком походить на сектантскую акцию и может привести к вспышкам общественного насилия сверху донизу по всей стране. В конечном итоге полицейское руководство согласилось разрешить шествие, но угрожающе прокудахтало о «невозможности гарантировать безопасные пути» для паломничества.
Мишала Ахтар заявила:
— Идем дальше.
Окрестности Саранга были обязаны своим относительным изобилием наличию важных угольных месторождений неподалеку. Оказалось, что шахтеры Саранга — мужчины, чья жизнь проходила в унылом бурении туннелей сквозь землю (можно сказать, в ее «разделении»), — не могли переварить мысль о том, что какая-то девчонка сможет сделать то же самое с морем одним взмахом руки. Кадры нескольких коммуналистических группировок хорошо потрудились, подстрекая шахтеров к насилию, и в результате действий этих провокаторов сформировалась толпа, несущая транспаранты с требованиями: НЕТ ИСЛАМСКОЙ ПАДЬЯТРЕ! БАБОЧКИНА ВЕДЬМА, ИДИ ДОМОЙ.
В ночь накануне входа в Саранг Мирза Саид произнес очередное напрасное обращение к пилигримам.
— Откажитесь, — безнадежно умолял он. — Завтра мы все будем убиты.
Аиша шепнула на ухо Мишале, и та сказала:
— Лучше мученик, чем трус. Есть ли здесь трусы?
Был один. Шри Шринивас, исследователь Большого каньона, владелец Игрушечного Мира, чьим девизом были креатив и искренность, присоединился к Мирзе Саиду. Как набожный почитатель богини Лакшми, чье лицо таинственным образом напоминало таковое Аиши, он чувствовал, что не может принять участие в грядущих военных действиях с любой из сторон.
— Я слабак, — признался он Саиду. — Я полюбил мисс Аишу, а человек должен бороться за то, что любит; но что поделаешь, я требую нейтрального статуса.
Шринивас стал пятым членом изменнического общества в мерседесе-бенц, и теперь у госпожи Курейши не оставалось выбора, кроме как разделить заднее сиденье с обычным мужчиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172