169].
Мы из нашей школьной истории не вынесли очень важного понимания того факта, что «усмирение» революции 1905-1907 гг. вовсе не было победой над революцией. Победа над ней уже была невозможна, второй этап революции мог быть предотвращен только путем разрешения главных противоречий — но для удовлетворительного их разрешения не было, как я старался показать выше, ни экономических и культурных сил, ни исторических условий. Приняв усмирение за победу, правительство не пошло на реформы, отвечающие интересам и взглядам большинства.
В 1908 г. Столыпин прикрикнул даже на октябристов, позицию которых посчитал слишком либеральной. На это А.И.Гучков ответил:
«По мере того, как отходили вдаль тяжелые для правительства воспоминания [о революции], росла и самоуверенность правительства, и те требования, которые оно находило возможным предъявить к Г. Думе” [7, c. 52].
Еще более определенно высказались кадеты, которые определили революцию и первые годы после нее как экзамен, которого правительство не выдержало. В своей речи в Госдуме кадет Маклаков сказал:
«Явилась надежда, что перед нами дальновидное правительство, правительство, которое, подобно историческим усмирителям революции, понимает, что задача мудрой реакции есть осуществление всего, что было здорового в революции, ибо, по известному изречению Бертье, „единственный способ предотвратить революции — это их сделать“ [7, c. 56].
Призрак революции с тех пор все время присутствовал в России. Александр Блок написал в марте 1911 года:
Раскинулась необозримо
Уже кровавая заря,
Грозя Артуром и Цусимой,
Грозя Девятым января…
Ленские расстрелы 1912 г. вызвали возмущение даже в среде правых партий, а главное, они показали растерянность власти, по словам Гучкова в Госдуме, «обезумевшей от чувства личного страха». В стремлении «образумить власть, открыть ей глаза», Гучков предупреждал: «Пусть не заблуждаются относительно народных настроений, пусть не убаюкиваются внешними признаками спокойствия». Своими действиями власть готовила катастрофу будущей гражданской войны. При этом она, с одной стороны, вступала в конфликт со своей же социальной базой, ослабляя возможности противостоять революции, а, с другой стороны, отрезая своей социальной базе пути к поиску компромисса. Так, в сентябре 1913 г. в Киеве в помещении городской Думы проходил Всероссийский съезд представителей городов. Председателем был городской голова Киева. Но представитель полиции просто закрыл съезд. Поводом было выступление А.И.Гучкова, в котором он сказал:
«Дальнейшее промедление в осуществлении необходимых реформ и уклонение от начал, возвещенных Манифестом 17-го октября, грозит страшно тяжким потрясением и гибельными последствиями» [7, c. 76].
Февраль 1917 г. был продолжением революции 1905-1907 гг., а в нем уже был скрыт Октябрь. 1 марта 1917 г. Брюсов в стихотворении «Освобожденная Россия» отметил эту связь, вспомнив «зов» 1905 года:
Кто, кто был глух на эти зовы?
Кто, кто был слеп средь долгой тьмы?
С восторгом первый гул суровый, -
Обвала гул признали мы.
То, десять лет назад, надлома
Ужасный грохот пробежал…
И вот теперь, под голос грома,
Сорвался и летит обвал!
После Февральской революции именно солдаты стали главной социальной силой, породившей Советы . Вот данные мандатной комиссии I Всероссийского съезда Советов (июнь 1917 г.). Делегаты его представляли 20,3 млн. человек, образовавших советы — 5,1 млн. рабочих, 4,24 млн. крестьян и 8,15 млн. солдат. Солдаты представляли собой и очень большую часть политических активистов — в тот момент они составляли более половины партии эсеров, треть партии большевиков и около одной пятой меньшевиков.
Поначалу после Февраля «низы», и прежде всего солдаты, надеялись на мирное развитие событий и делали, как говорилось выше, множество символических жестов, чтобы найти возможность примирения даже со своими главными сословными противниками — помещиками. Люди простодушно лезли к «буржуазам» в друзья, как бы предлагая «забыть старое». В целом это не было понято. Пришвин негодует, пишет 3 июня 1917 г.:
«Обнаглели бабы: сначала дрова разобрали в лесу, потом к саду подвинулись, забрались на двор за дровами и вот уже в доме стали показываться: разрешите на вашем огороде рассаду посеять, разрешите под вашу курицу яички подложить».
Но ведь у чужого не попросят разрешения подложить под его курицу яички. На «языке жестов» эта просьба и означает предложение быть на врагами, а соседями (при все неудобствах соседства в общине).
То же самое М.М.Пришвин видит в городе: «Простая женщина подошла в трамвае к важной барыне и потрогала ее вуальку на ощупь.
— Вот как они понимают свободу! — сказала барыня».
Удивительно, насколько по-доброму, даже после тяжелой войны и разрухи, делали свои примирительные жесты люди, надеясь предотвратить драку. Вот, записывает М.М.Пришвин 16 июля 1917 г.:
«К моему дому приходят опять солдаты и, ломаясь, просят меня разрешить им в моем саду поесть вишен. „Пожалуйста, сколько хотите!“. Они срывают по одной ягодке, „нижайше“ благодарят и уходят. Это, вероятно, было испытание — буржуаз я или пролетарий».
Отвергая все подобные жесты, дворянство и буржуазия совершили большую историческую ошибку. В своей сословной слепоте они не видели, что в сознании крестьян накопилось с избытком оснований для перехода на позиции ответного социального расизма.
М.М.Пришвин 13 декабря 1918 г. писал в дневнике об этом назревающем разрыве — либеральная интеллигенция полагала вместо диалога на равных и поиска общественного договора навязать трудящимся идеологию смирения, но время для этого уже ушло. Ведь об этом и предупреждал привилегированные сословия в самом начале века Л.Н.Толстой: одумайтесь, а то будет поздно. Вот как видел дело Пришвин:
«Кадеты-европейцы, разные народники и потомки славянофилов… хотят подойти к народу и даже слиться с ним… В то же время в народе зреет нарыв. Интеллигенция, бунтуя против царя, имеет готовый идеал жизни для народа, в сущности, христианский идеал смирения и всепрощения. Революционер из народа (большевик) молится и живет одною молитвой: „Помоги мне все понять, ничего не забыть и не простить!“ Идеал такого человека движение, сдвиг, возмездие».
Действительность заключалась в том, что с 1902 по 1917 г. Россия именно пришла в движение , в ней начался глубинный, всемирного масштаба, сдвиг . Как показали первые же месяцы после Февраля, либералы с их проповедью смирения безнадежно опоздали, и с их стороны на арену вышел Корнилов с приказом «пленных не брать». Спасение России на целый исторический период состояло в том, что сложилась организованная сила, идеалом которой было движение , и эта сила сумела превратить энергию возмездия в энергию строительства .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76