старое моторное.
«Растительное масло? Да, знаю тут одного, – ответил ей сведущий в таких вопросах спекулянт, к которому Лене Брюкер посоветовали обратиться, – этот, конечно, может помочь, вот только доски ему уж точно не нужны. Это советник английской интендантской службы, которому полностью подчинен продовольственный склад в Солтау, лысый коротышка, да еще и альбинос, но жена у него… что надо. – И спекулянт смачно поцеловал кончики своих пальцев с накрашенными ногтями. – Волосы – чистое золото, настоящий водопад. Ковры, серебро, гранатовые украшения – все это альбинос, не задумываясь, бросает к ногам своей жены, только так он может задобрить ее».
С колен фрау Брюкер упал клубок голубой пряжи и покатился по комнате. Я поднял его.
– Смотай, пожалуйста, только не запутай.
Во всяком случае, это было уже кое-что, поскольку она прослышала об одном человеке, вернувшемся из советской оккупационной зоны, обладателе трехсот шкурок сибирской белки, в свою очередь привезенных русским штабным офицером из Сибири. Тот человек хотел обменять эти шкурки на хлороформ, и его не интересовали ни брус, ни доски. По счастью, кто-то подсказал ей, что главврач женской клиники ищет для восстановления своей сгоревшей виллы стропила и доски для пола.
Теперь надо было как-то завлечь в сети советника интендантской службы, вернее, его жену, чтобы получить виски, кетчуп и растительное масло для картофельных оладий. Она решила лишь чуть-чуть добавлять в них опилок, но цену все равно придется поднять.
Если получится так, как она задумала, ее усилия окупятся. Через посредничество все того же всемогущего спекулянта она договорилась о встрече с советником интендантской службы, попросила Хельгу помочь ей с переводом и уехала в Отмаршен, где жил владелец трехсот беличьих шкурок, бывший полковник танковых войск, удостоенный Рыцарского креста с дубовыми листьями. Вместе с Хельгой Лена Брюкер сидела в мрачной, отделанной дубом гостиной одноногого полковника. Его жена угостила их шампанским из бузины. Потом в дверь позвонили, и вошел советник интендантской службы. Он был небольшого роста, но отнюдь не коротышка и тем более не альбинос. А вот жену спекулянт описал необычайно точно: золотые волосы, удивительной красоты изгиб бровей, цвет лица светлый, почти прозрачный и нежный, как фарфор. Высокая – на голову выше советника, – стройная, красивые руки, пальцы, ноги.
На ней были серое каракулевое пальто и каракулевая шляпка в форме треуголки с большой перламутровой раковиной на полях. Полковник танковых войск, здороваясь, галантно поцеловал даме руку, чего не сделал, приветствуя Лену Брюкер и ее подругу Хельгу. После этого он принес уже выдубленные беличьи шкурки. Жена советника интендантской службы окунула руку в мех сибирской белки, в удивительно мягкий серый мех зверька с белоснежным брюшком и небольшим хвостиком с черным кончиком. Лена Брюкер, одетая в строгий синий костюм, тотчас поняла, что эта женщина ни за что не выпустит из своих рук беличьи шкурки, желание обладать ими незаметно передалось ее пальцам, ладоням и, скользнув по спине, проникло в голову. Вслед за тем ее словно налакированный алой краской рот произнес бархатным манящим голосом то, что она ощущала ладонями: «Wonderful». Лена Брюкер, естественно, не знала этого слова, тем не менее поняла его смысл, потому что оно заставило мужа этой женщины, которого она называла Котеночек, согласно кивнуть головой. Советник интендантской службы спросил через Хельгу, что Лена Брюкер хочет получить за готовое пальто из этого меха.
Она написала на листочке и протянула ему: 20 литров натурального растительного масла, 30 бутылок кетчупа, 20 бутылок виски и 10 блоков сигарет.
«Ту-у-у мач», – сказал он. И Лена Брюкер, ни слова не знавшая по-английски, тотчас догадалась, благодаря этому долгому «у», что ее требования слишком высоки. Он принялся писать своим серебряным автоматическим карандашом другие цифры, которые она вновь выправила, после чего советник интендантской службы написал еще раз: 20 литров растительного масла, 30 бутылок кетчупа, 10 бутылок виски, 5 блоков сигарет.
Тут Лена Брюкер не стала артачиться и уже во второй раз произнесла «о'кей».
И закружился целый хоровод обменов. Она обменяла серебряный значок конника на древесину, древесину на хлороформ, хлороформ на шкурки сибирской белки.
Теперь предстояло найти того, кто мог бы из этих шкурок сшить пальто. Моя тетя, жившая на нижнем этаже в этом же доме, порекомендовала ей моего отца, который, после того как нашел в развалинах какого-то дома швейную машинку для сшивания меха, как раз готовился стать скорняком.
Так в историю фрау Брюкер угодил мой отец; отпущенный из английского плена, он выменял на еду свои кавалерийские кожаные сапоги и, чтобы выжить, начал чинить старые меховые пальто. Но мог ли он, не сшивший за свою жизнь даже самого обыкновенного пальто, сшить его из беличьего меха?
– Да, – подтвердила она, – я боялась. Ведь в эти шкурки был вложен весь мой капитал.
Моего отца в то время тоже мучили кошмары. Его преследовал страх, страх сделать чересчур короткое, обуженное, похожее на мешок меховое пальто.
Тут наконец я прервал ее рассказ и спросил:
– Каким он был, я имею в виду, какое впечатление производил тогда мой отец?
– Ну, я бы сказала, он выглядел как человек, знавший лучшие времена. Немножко настороженным. А еще, – подумав, добавила она, – как скорняк, который сшил не одно меховое пальто.
Таким отец остался в моей детской памяти. Он сидит в зеленом солдатском пальто, в синей военной шапке и вырезает овалы из передних лапок, потом зашивает на меховом кусочке дырку, ругается, но очень тихо, сбрызгивает мездру водой, и тянет, и теребит мех, придавая ему нужную форму, прикалывает булавками каждый кусочек в отдельности, отрезает лишнее и сшивает шкурки одну с другой. Так под его руками возникает рисунок: белый цвет постепенно переходит в серый, а в середине – в нежный темно-серый цвет. Но в целом любое движение деталей меха представляет собой как бы живой серый цвет, который то темнеет, то вдруг озаряется светом. Он купил себе книгу «Руководство по немецкому скорняжному делу» и постоянно читал ее. Изучив приведенный там пример, он по всем правилам составляет выкройку, измеряет, вычисляет. Размеры ему прислали. Советник интендантской службы не допускал даже мысли, что кто-то чужой, да еще германец, прикоснется к его жене, снимая с нее мерку. Отец читает: «Располагаемые друг над другом шкурки выравнивают по низу, сортируют, затем укладывают на бумажную выкройку и сшивают. Мездру в меру увлажняют водой и прикалывают к большой деревянной доске. Ряды шкурок необходимо ровно в одном направлении закрепить булавками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
«Растительное масло? Да, знаю тут одного, – ответил ей сведущий в таких вопросах спекулянт, к которому Лене Брюкер посоветовали обратиться, – этот, конечно, может помочь, вот только доски ему уж точно не нужны. Это советник английской интендантской службы, которому полностью подчинен продовольственный склад в Солтау, лысый коротышка, да еще и альбинос, но жена у него… что надо. – И спекулянт смачно поцеловал кончики своих пальцев с накрашенными ногтями. – Волосы – чистое золото, настоящий водопад. Ковры, серебро, гранатовые украшения – все это альбинос, не задумываясь, бросает к ногам своей жены, только так он может задобрить ее».
С колен фрау Брюкер упал клубок голубой пряжи и покатился по комнате. Я поднял его.
– Смотай, пожалуйста, только не запутай.
Во всяком случае, это было уже кое-что, поскольку она прослышала об одном человеке, вернувшемся из советской оккупационной зоны, обладателе трехсот шкурок сибирской белки, в свою очередь привезенных русским штабным офицером из Сибири. Тот человек хотел обменять эти шкурки на хлороформ, и его не интересовали ни брус, ни доски. По счастью, кто-то подсказал ей, что главврач женской клиники ищет для восстановления своей сгоревшей виллы стропила и доски для пола.
Теперь надо было как-то завлечь в сети советника интендантской службы, вернее, его жену, чтобы получить виски, кетчуп и растительное масло для картофельных оладий. Она решила лишь чуть-чуть добавлять в них опилок, но цену все равно придется поднять.
Если получится так, как она задумала, ее усилия окупятся. Через посредничество все того же всемогущего спекулянта она договорилась о встрече с советником интендантской службы, попросила Хельгу помочь ей с переводом и уехала в Отмаршен, где жил владелец трехсот беличьих шкурок, бывший полковник танковых войск, удостоенный Рыцарского креста с дубовыми листьями. Вместе с Хельгой Лена Брюкер сидела в мрачной, отделанной дубом гостиной одноногого полковника. Его жена угостила их шампанским из бузины. Потом в дверь позвонили, и вошел советник интендантской службы. Он был небольшого роста, но отнюдь не коротышка и тем более не альбинос. А вот жену спекулянт описал необычайно точно: золотые волосы, удивительной красоты изгиб бровей, цвет лица светлый, почти прозрачный и нежный, как фарфор. Высокая – на голову выше советника, – стройная, красивые руки, пальцы, ноги.
На ней были серое каракулевое пальто и каракулевая шляпка в форме треуголки с большой перламутровой раковиной на полях. Полковник танковых войск, здороваясь, галантно поцеловал даме руку, чего не сделал, приветствуя Лену Брюкер и ее подругу Хельгу. После этого он принес уже выдубленные беличьи шкурки. Жена советника интендантской службы окунула руку в мех сибирской белки, в удивительно мягкий серый мех зверька с белоснежным брюшком и небольшим хвостиком с черным кончиком. Лена Брюкер, одетая в строгий синий костюм, тотчас поняла, что эта женщина ни за что не выпустит из своих рук беличьи шкурки, желание обладать ими незаметно передалось ее пальцам, ладоням и, скользнув по спине, проникло в голову. Вслед за тем ее словно налакированный алой краской рот произнес бархатным манящим голосом то, что она ощущала ладонями: «Wonderful». Лена Брюкер, естественно, не знала этого слова, тем не менее поняла его смысл, потому что оно заставило мужа этой женщины, которого она называла Котеночек, согласно кивнуть головой. Советник интендантской службы спросил через Хельгу, что Лена Брюкер хочет получить за готовое пальто из этого меха.
Она написала на листочке и протянула ему: 20 литров натурального растительного масла, 30 бутылок кетчупа, 20 бутылок виски и 10 блоков сигарет.
«Ту-у-у мач», – сказал он. И Лена Брюкер, ни слова не знавшая по-английски, тотчас догадалась, благодаря этому долгому «у», что ее требования слишком высоки. Он принялся писать своим серебряным автоматическим карандашом другие цифры, которые она вновь выправила, после чего советник интендантской службы написал еще раз: 20 литров растительного масла, 30 бутылок кетчупа, 10 бутылок виски, 5 блоков сигарет.
Тут Лена Брюкер не стала артачиться и уже во второй раз произнесла «о'кей».
И закружился целый хоровод обменов. Она обменяла серебряный значок конника на древесину, древесину на хлороформ, хлороформ на шкурки сибирской белки.
Теперь предстояло найти того, кто мог бы из этих шкурок сшить пальто. Моя тетя, жившая на нижнем этаже в этом же доме, порекомендовала ей моего отца, который, после того как нашел в развалинах какого-то дома швейную машинку для сшивания меха, как раз готовился стать скорняком.
Так в историю фрау Брюкер угодил мой отец; отпущенный из английского плена, он выменял на еду свои кавалерийские кожаные сапоги и, чтобы выжить, начал чинить старые меховые пальто. Но мог ли он, не сшивший за свою жизнь даже самого обыкновенного пальто, сшить его из беличьего меха?
– Да, – подтвердила она, – я боялась. Ведь в эти шкурки был вложен весь мой капитал.
Моего отца в то время тоже мучили кошмары. Его преследовал страх, страх сделать чересчур короткое, обуженное, похожее на мешок меховое пальто.
Тут наконец я прервал ее рассказ и спросил:
– Каким он был, я имею в виду, какое впечатление производил тогда мой отец?
– Ну, я бы сказала, он выглядел как человек, знавший лучшие времена. Немножко настороженным. А еще, – подумав, добавила она, – как скорняк, который сшил не одно меховое пальто.
Таким отец остался в моей детской памяти. Он сидит в зеленом солдатском пальто, в синей военной шапке и вырезает овалы из передних лапок, потом зашивает на меховом кусочке дырку, ругается, но очень тихо, сбрызгивает мездру водой, и тянет, и теребит мех, придавая ему нужную форму, прикалывает булавками каждый кусочек в отдельности, отрезает лишнее и сшивает шкурки одну с другой. Так под его руками возникает рисунок: белый цвет постепенно переходит в серый, а в середине – в нежный темно-серый цвет. Но в целом любое движение деталей меха представляет собой как бы живой серый цвет, который то темнеет, то вдруг озаряется светом. Он купил себе книгу «Руководство по немецкому скорняжному делу» и постоянно читал ее. Изучив приведенный там пример, он по всем правилам составляет выкройку, измеряет, вычисляет. Размеры ему прислали. Советник интендантской службы не допускал даже мысли, что кто-то чужой, да еще германец, прикоснется к его жене, снимая с нее мерку. Отец читает: «Располагаемые друг над другом шкурки выравнивают по низу, сортируют, затем укладывают на бумажную выкройку и сшивают. Мездру в меру увлажняют водой и прикалывают к большой деревянной доске. Ряды шкурок необходимо ровно в одном направлении закрепить булавками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42