Вот я и решила удостовериться сама. Действительно дешево. От массовых закупок меня удержало только нежелание таскаться по барам Ист-Виллидж с семнадцатью хозяйственными сумками. Я взяла себе за правило покупать только то, что умещается в рюкзачке.
Рюкзачок рюкзачком, но свобода маневра у меня все равно оставалась. Когда же я наконец добралась до «Ладлоу», на голове у меня красовалась одна из тех шерстяных шапочек, в каких разгуливает весь продвинутый Нью-Йорк. Только моя была самая продвинутая: темно-серого цвета с каймой из синего вельвета. В рюкзачке болтались: баночка крема для придания телу переливчатого блеска; четыре пакетика накладных татуировок; скандального фасона мини-юбка из прозрачных кружев болотного цвета; серебряное ожерелье, с виду совершенно неотличимое от прочих моих серебряных ожерелий, но когда я пригляделась к нему повнимательней, разглядела маленькие брильянтики, а столь серьезное отличие стоило того, чтобы раскошелиться; ну и, наконец, шелковый шарф в далматинских разводах и две секс-игрушки в подарок Хьюго.
Иными словами, я упивалась потреблением. Я чувствовала себя львицей, которая подстерегла, нагнала и успешно загрызла крупную и вкусную газель. Однако наступает мгновение, когда даже самая хищная львица отрывается от сладкой туши, решает, что пока хватит, по-кошачьи невозмутимо встает и тащит добычу под покров тенистых кустов. После чего отходит от трупа на несколько шагов и лениво потягивается. Вылитая я. Только в моем случае роль кустов играет бар с удобными креслами (куда я могу опуститься с лениво-изящной грацией огромной кошки) и батарея соблазнительных бутылок.
«Ладлоу» выглядел весьма аппетитно. Настоящая гостиная, куда открыт доступ всем желающим. Единственный недостаток – все удобные кресла уже забиты народом. Когда я вошла в бар, кто-то извлек себя из глубин одного кресла и тем нарушил хрупкое экологическое равновесие: соседи, сидевшие на подлокотниках, тут же повалились друг на друга, пытаясь занять место поуютнее. А еще двое мигом примостились на освободившихся подлокотниках.
Парень, что вылез их кресла, был облачен в пижаму из выцветшей шотландки, на правом кармашке красовался щенок Снупи. Пижамный человек неторопливо пробирался сквозь толпу к стойке бара. Следом волочились шнурки невообразимой длины, а волосы парня торчали во все стороны, словно он только что вылез из постели. Может, и впрямь вылез. Я огляделась и обнаружила, что публика вокруг сплошь одета в ночное белье.
Лекса я углядела у дальней стены: стоит себе, небрежно развалясь, с бутылкой пива. Я помахала ему. Заглотив остаток пива, он отвалился от стены и двинулся сквозь пижамную толпу. В воздухе висел приторно-едкий запах гашиша. Даже вообразить невозможно, чтобы такое в открытую творилось в модном лондонском баре. Впрочем, и в пижамах люди в Лондоне не ходят. А жаль.
– Может, пойдем? – спросил Лекс, добравшись до меня. – Здесь битком.
Мы с неохотой выпихнулись из «Ладлоу». Нас манил теплый, нагретый дух марихуаны, дыма и потных тел, а снаружи было холодно и темно. Я натянула шапочку на самые уши.
– А шапчонка ничего, – заметил Лекс, пощупав каемку. – Здесь купила?
– Только что. На Бродвее.
– Очень красиво. Миленько в ней выглядишь.
Меня тотчас одолело желание сорвать шапочку, швырнуть на землю и растоптать. Но я ограничилась тем, что испепелила Лекса взглядом и устремилась прочь от бара.
– Тут есть «Мах Фиш», – бубнил позади Лекс, – но он тоже забит. Давай попробуем заглянуть в «ЗА». Это совсем недалеко.
Лекс явно неплохо ориентировался в Ист-Виллидж, во всяком случае, со времени нашей встречи в Лондоне. Я спросила себя, не разузнал ли он заодно и местонахождение отеля «Грамерси-парк», чтобы теперь делать вид, будто знал, где это, с самого начала.
Восточная Хьюстон шириной напоминала полноводную европейскую реку, а от ослепительных уличных фонарей улица казалась еще шире. Мимо с ревом проносились машины, словно в фильме на ускоренной перемотке – в противоположных направлениях стремительно струились два потока огней: белый сюда, красный туда. Яркий символ современной красоты с ее строгими геометрическими формами, которые смягчаются лишь вдали – там, где огни сливаются друг с другом. Бег от быков в Памплоне покажется детским развлечением, после того как доведется несколько недель перебегать нью-йоркские улицы. А чтобы увеличить число участников забега надо организовать чартерные рейсы для жителей Манхэттена.
– А вот в этой забегаловке снимали сцену оргазма из фильма «Когда Гарри встретил Салли», – снисходительно сообщил Лекс.
Наверняка ведь сам об этом узнал лишь на прошлой неделе, а теперь разглагольствует с такой небрежностью, будто присутствовал на съемках. Я пожала плечами. Какое мне дело до тупой блондинки, прилюдно симулирующей оргазм? Эта Мег Райан зарабатывает себе на жизнь тем, что изо всех сил пытается не распугать зрителей. Будь на ее месте Эллен Баркин или Шарон Стоун, и то было бы поинтереснее.
– Вечер четверга – лучшее время для встреч, – говорил Лекс, когда мы благополучно перебрались на другую сторону Восточной Хьюстон. – По пятницам и субботам тут куча МиТешников, желающих провести уик-энд.
Лекс явно ждал вопроса, что такое МиТ, но я уже знала, что это означает «мост и туннель» – две основные разновидности магистралей, связывающих Манхэттен с остальным городом. Отсюда и пренебрежительное прозвище, которым местные наградили пришельцев с материка. Расстроенный моим молчанием, Лекс небрежно добавил:
– Знаешь, в уикенды здесь не продохнуть от уродов из Нью-Джерси и Бруклина.
– Да брось ты, Лекс – не выдержала я. – Сколько ты здесь провел – пять минут? Что ты в этом понимаешь?
– Да тут все об этом говорят, – ответил Лекс, не моргнув глазом. – Ну вот мы и пришли.
Он толкнул тяжелую дверь. Внутри было темно, как в самой черной из черных дыр. Сразу за дверью на высоком табурете сидел вышибала, табурет под его тушей выглядел детским стульчиком. Его улыбка в исполнении нормального человека означала бы верх радушия, а в исполнении татуированного с ног до головы детины равнозначна поцелую в обе щечки и любовный щипок за корму. Право, нью-йоркцы более дружелюбны, чем лондонцы. Может, они считают, что человеку, сумевшему выжить в Манхаттане, уже нечего доказывать остальному миру?
Вот только вышибале следовало завязать нам глаза, минут этак на десять – чтобы мы поскорее привыкли к полному мраку. Я растерянно заморгала, пытаясь разглядеть в темноте хоть что-нибудь. Только не подумайте, будто я жалуюсь.
А Лекс уже уверенно пробирался к стойке бара. Здесь было не так много народа, так что, отоварившись у бармена, мы без особого труда нашли свободный черный столик со свободным черным диваном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Рюкзачок рюкзачком, но свобода маневра у меня все равно оставалась. Когда же я наконец добралась до «Ладлоу», на голове у меня красовалась одна из тех шерстяных шапочек, в каких разгуливает весь продвинутый Нью-Йорк. Только моя была самая продвинутая: темно-серого цвета с каймой из синего вельвета. В рюкзачке болтались: баночка крема для придания телу переливчатого блеска; четыре пакетика накладных татуировок; скандального фасона мини-юбка из прозрачных кружев болотного цвета; серебряное ожерелье, с виду совершенно неотличимое от прочих моих серебряных ожерелий, но когда я пригляделась к нему повнимательней, разглядела маленькие брильянтики, а столь серьезное отличие стоило того, чтобы раскошелиться; ну и, наконец, шелковый шарф в далматинских разводах и две секс-игрушки в подарок Хьюго.
Иными словами, я упивалась потреблением. Я чувствовала себя львицей, которая подстерегла, нагнала и успешно загрызла крупную и вкусную газель. Однако наступает мгновение, когда даже самая хищная львица отрывается от сладкой туши, решает, что пока хватит, по-кошачьи невозмутимо встает и тащит добычу под покров тенистых кустов. После чего отходит от трупа на несколько шагов и лениво потягивается. Вылитая я. Только в моем случае роль кустов играет бар с удобными креслами (куда я могу опуститься с лениво-изящной грацией огромной кошки) и батарея соблазнительных бутылок.
«Ладлоу» выглядел весьма аппетитно. Настоящая гостиная, куда открыт доступ всем желающим. Единственный недостаток – все удобные кресла уже забиты народом. Когда я вошла в бар, кто-то извлек себя из глубин одного кресла и тем нарушил хрупкое экологическое равновесие: соседи, сидевшие на подлокотниках, тут же повалились друг на друга, пытаясь занять место поуютнее. А еще двое мигом примостились на освободившихся подлокотниках.
Парень, что вылез их кресла, был облачен в пижаму из выцветшей шотландки, на правом кармашке красовался щенок Снупи. Пижамный человек неторопливо пробирался сквозь толпу к стойке бара. Следом волочились шнурки невообразимой длины, а волосы парня торчали во все стороны, словно он только что вылез из постели. Может, и впрямь вылез. Я огляделась и обнаружила, что публика вокруг сплошь одета в ночное белье.
Лекса я углядела у дальней стены: стоит себе, небрежно развалясь, с бутылкой пива. Я помахала ему. Заглотив остаток пива, он отвалился от стены и двинулся сквозь пижамную толпу. В воздухе висел приторно-едкий запах гашиша. Даже вообразить невозможно, чтобы такое в открытую творилось в модном лондонском баре. Впрочем, и в пижамах люди в Лондоне не ходят. А жаль.
– Может, пойдем? – спросил Лекс, добравшись до меня. – Здесь битком.
Мы с неохотой выпихнулись из «Ладлоу». Нас манил теплый, нагретый дух марихуаны, дыма и потных тел, а снаружи было холодно и темно. Я натянула шапочку на самые уши.
– А шапчонка ничего, – заметил Лекс, пощупав каемку. – Здесь купила?
– Только что. На Бродвее.
– Очень красиво. Миленько в ней выглядишь.
Меня тотчас одолело желание сорвать шапочку, швырнуть на землю и растоптать. Но я ограничилась тем, что испепелила Лекса взглядом и устремилась прочь от бара.
– Тут есть «Мах Фиш», – бубнил позади Лекс, – но он тоже забит. Давай попробуем заглянуть в «ЗА». Это совсем недалеко.
Лекс явно неплохо ориентировался в Ист-Виллидж, во всяком случае, со времени нашей встречи в Лондоне. Я спросила себя, не разузнал ли он заодно и местонахождение отеля «Грамерси-парк», чтобы теперь делать вид, будто знал, где это, с самого начала.
Восточная Хьюстон шириной напоминала полноводную европейскую реку, а от ослепительных уличных фонарей улица казалась еще шире. Мимо с ревом проносились машины, словно в фильме на ускоренной перемотке – в противоположных направлениях стремительно струились два потока огней: белый сюда, красный туда. Яркий символ современной красоты с ее строгими геометрическими формами, которые смягчаются лишь вдали – там, где огни сливаются друг с другом. Бег от быков в Памплоне покажется детским развлечением, после того как доведется несколько недель перебегать нью-йоркские улицы. А чтобы увеличить число участников забега надо организовать чартерные рейсы для жителей Манхэттена.
– А вот в этой забегаловке снимали сцену оргазма из фильма «Когда Гарри встретил Салли», – снисходительно сообщил Лекс.
Наверняка ведь сам об этом узнал лишь на прошлой неделе, а теперь разглагольствует с такой небрежностью, будто присутствовал на съемках. Я пожала плечами. Какое мне дело до тупой блондинки, прилюдно симулирующей оргазм? Эта Мег Райан зарабатывает себе на жизнь тем, что изо всех сил пытается не распугать зрителей. Будь на ее месте Эллен Баркин или Шарон Стоун, и то было бы поинтереснее.
– Вечер четверга – лучшее время для встреч, – говорил Лекс, когда мы благополучно перебрались на другую сторону Восточной Хьюстон. – По пятницам и субботам тут куча МиТешников, желающих провести уик-энд.
Лекс явно ждал вопроса, что такое МиТ, но я уже знала, что это означает «мост и туннель» – две основные разновидности магистралей, связывающих Манхэттен с остальным городом. Отсюда и пренебрежительное прозвище, которым местные наградили пришельцев с материка. Расстроенный моим молчанием, Лекс небрежно добавил:
– Знаешь, в уикенды здесь не продохнуть от уродов из Нью-Джерси и Бруклина.
– Да брось ты, Лекс – не выдержала я. – Сколько ты здесь провел – пять минут? Что ты в этом понимаешь?
– Да тут все об этом говорят, – ответил Лекс, не моргнув глазом. – Ну вот мы и пришли.
Он толкнул тяжелую дверь. Внутри было темно, как в самой черной из черных дыр. Сразу за дверью на высоком табурете сидел вышибала, табурет под его тушей выглядел детским стульчиком. Его улыбка в исполнении нормального человека означала бы верх радушия, а в исполнении татуированного с ног до головы детины равнозначна поцелую в обе щечки и любовный щипок за корму. Право, нью-йоркцы более дружелюбны, чем лондонцы. Может, они считают, что человеку, сумевшему выжить в Манхаттане, уже нечего доказывать остальному миру?
Вот только вышибале следовало завязать нам глаза, минут этак на десять – чтобы мы поскорее привыкли к полному мраку. Я растерянно заморгала, пытаясь разглядеть в темноте хоть что-нибудь. Только не подумайте, будто я жалуюсь.
А Лекс уже уверенно пробирался к стойке бара. Здесь было не так много народа, так что, отоварившись у бармена, мы без особого труда нашли свободный черный столик со свободным черным диваном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45